Усиление внешнего влияния на формирование национальной стратегии – элемент государственного управления в ХХI веке

Политика – это опиум для стратегии; она ведет к бессилию[1]

А. Свечин

ХХ и XXI века стали периодом, когда на политику и национальные стратегии государств стали оказывать мощное влияние внешние факторы – политико-дипломатические, финансово-экономические, информационно-когнитивные. В наиболее яркой современной форме это нашло свое выражение во внешнем влиянии на политику М. Горбачева и Б. Ельцина в СССР и России, хотя примеров откровенно империалистического внешнего влияния на другие страны – огромное количество. В нашем веке можно уже сделать вывод, что государства, которые в минимальной степени подвержены такому влиянию, сохранили свой суверенитет, но, исключая Китай, Россию, Индию и ряд других стран, – таковых осталось очень немного.

Усиление внешнего влияния на формирование политики и стратегии государств в XX-XXI веке происходило по нарастающей, превратившись в последние десятилетия в норму, например, для внешней политики США. Так, в апреле 2022 года вице-президент США Харрис заявила, например, что США «прекращают испытания противоспутникового оружия и будут настаивать на том, чтобы это стало международной нормой»[2].

С конца ХХ века произошло резкое усиления влияния стран-лидеров процесса глобализации на политику государств, причем не только внешнюю, но и внутреннюю, в том числе в области науки и образования. Это немедленно отразилось на национальных стратегиях как важнейших элементах государственного управления. В них изначально закладывались базовые установки, «соответствующие нормам и ценностям» Запада, прежде всего, США. Иначе говоря, формировались границы и условия, в рамках которых могли создаваться национальные стратегии[3]. Так, например, такие границы получили название «стандарты» в области экологии, гендерных отношений, демократии, культуры, образования и науки[4].

Эти стандарты весьма строго мониторились на Западе на предмет «национального соответствия» им деятельности государств, которые в этом случае «поправлялись» в нужном направлении. Соответственно, национальные стратегии были поставлены в достаточно жесткие границы, за которые им не позволялось выходить. Когда же это происходило, то США и «международные институты», прежде всего, органы НАТО и  ЕС[5] добивались изменений в политике.

Это внешнее влияние процессы формирования стратегий и принятия политических решений росло преимущественно как со стороны наиболее сильных субъектов МО – США, Китая, Германии и некоторых других государств, так и со стороны подконтрольных им негосударственных акторов – международных институтов (корпораций, фондов НКО и т.д.). Внешнее влияние на политику и, как следствие, на стратегию национальных государств отразилось на всём спектре областей – от политики и экономики (политики санкций, дипломатических ограничений, свертывания международного сотрудничества и т.п.,  до культуры (продвижения «ценностей ЛГБТ»), демографии (иммиграционных проблем в Европе и США), спорта (допинговых скандалов) и других областей[6].

Особенное значение приобрело внешнее влияние негосударственных институтов не только на внешнюю, но и внутреннюю политику субъектов, что привело к серии «оранжевых» революций, вмешательства в выборы и собственно политику и стратегию субъектов МО-ВПО. Во многом это стало следствием постоянно реализуемой США гибридной войны (ГВ) в мире. Как признает ведущий эксперт в этой области А.А. Бартош, «Среди характерных черт современных военных конфликтов, представленных в Военной доктрине Российской Федерации (РФ), следует обратить внимание на «комплексное применение военной силы, политических, экономических, информационных и иных мер невоенного характера, реализуемых с широким использованием протестного потенциала населения и сил специальных операций». Там же отмечается, что «наметилась тенденция смещения военных опасностей и военных угроз в информационное пространство и внутреннюю сферу Российской Федерации». Все это означает, что по всему периметру границ России и внутри страны существует реальная опасность развязывания конфликтов с участием негосударственных вооруженных формирований в целях организации подрывной деятельности и манипулирования населением путем проведения активных мероприятий информационно-пропагандистской направленности с переходом к силовым акциям (действиям партизанских отрядов мятежников, проведению терактов и т. п.). Наряду с этим следует иметь в виду, что во «Временных указаниях по стратегии национальной безопасности» президента США Джо Байдена делается акцент на перенос усилий в «серую зону» и использование сил специальных операций в военных конфликтах будущего. Изложенное в полной мере относится к гибридному военному конфликту, в рамках которого предусматривается создание обстановки неопределенности, реализация мер экономического воздействия, захват инициативы и лишение противника возможностей маневра силами и средствами, манипуляция населением в ходе так называемой когнитивной, информационно-психологической войны для воздействия на сознание людей. В этих целях используются как традиционные, так и асимметричные средства и способы борьбы»[7].

В свою очередь, отдельные субъекты МО были вынуждены пытаться противодействовать такому внешнему вмешательству в политической, дипломатической и правовой форме[8]. Но, как правило, неудачно. В конечном счёте субъекты МО поддавались внешнему давлению. Когда же этого не происходило, то на такого субъекта накладывались довольно жесткие санкции, которым подвергались в том числе и такие близкие США союзники, как Польша, Германия и даже Швейцария. Санкционная политика США стала именно тем инструментом, с помощью которого – финансово и экономически – США стали формировать «границы допустимого» не только в поведении других государств-оппонентов, но и своих союзников по коалиции.

Близость к процессу проведения единой стратегии во многом определяла отношение США к другим членам западной военно-политической коалиции, которое не было одинаковым. Так, в сентябре 2021 года США, Великобритания и Австралия создали новый военно-морской союз, следствием которого стал, в частности, заказ на строительство для Австралии 8 ПЛА стоимостью в 66 млрд. долларов, который прежде предназначался для Франции. Произошло это настолько грубо по отношению к Франции, что та даже отозвали «для консультаций» своих послов из США и Австралии, что было сделано впервые за послевоенные десятилетия.

Очевидно, что формирование проамериканских «рамок» национальных стратегий противоречит основам равноправных отношений в мире так как лишает субъекты МО суверенитета в важнейшей области – формирования национальной стратегии. Так, на выборах президента Франции в марте-апреле 2022 года кандидат Мари Ле Пен попыталась выступить против права США определять п=национальную стратегию Франции в военной области. Она заявила о том, что (как и Де Голль, в 60-е годы прошлого века) выведет Францию из военной организации НАТО, т.е. вернет её суверенитет. Это вызвало жестокую критику со стороны не только США, но и других государств-членов НАТО и ЕС.

Очевидно, что сочетание проамериканских «границ» для национальных стратегий и равноправных отношений в области безопасности невозможно. Такая политика делает изначально бессмысленной все усилия по сохранению стратегической стабильности. Действительно, если стратегия США направлена на взлом стратегической стабильности и уничтожение России (о чем многократно говорилось),причем в этих целях изначально задаются «нормы» для национальных стратегий, то бесполезно говорить о стратегической стабильности. Можно констатировать, что окончательный слом стратегической стабильности стал реальной целью политики западной коалиции, поэтому её сохранение (к чему призывают публично некоторые политики, исследователи и публицисты) политико-дипломатическим средствами стало в принципе невозможным. Также как и замена на стратегическую стабильность в ядерной области.

Как и в период до ракетно-ядерного паритета, стратегическое равновесие и стратегическая стабильность стали результатами военно-технического и экономико-технологического соперничества, а не договорённостей. Тем более странно, когда некоторые ученые (причём не только на Западе, но и в России) пытаются возложить ответственность на подрыв стратегической стабильности на Россию или на некие абстрактные процессы «деградации режима контроля над ракетными технологиями (РКРТ)[9], Гаагского кодекса поведения по предотвращению распространения баллистических ракет[10] и Инициативы по безопасности и борьбе с распространением (ИБОР)», которые, по мнению этих авторов, «вынудили Вашингтон изменить сам язык официальных доктринальных документов»[11].

В действительности ни эти необязывающие документы, ни политика России не были основаниями для резкого обострения ВПО. Это произошло в результате сознательной и целенаправленной политики США и возглавляемой ими коалиции по подрыву стратегической стабильности, которая объективно была препятствием для проведения активной военно-силовой политики Запада по отношению к новым нарождающимся центрам силы – исламской ЛЧЦ, китайской ЛЧЦ, индийской ЛЧЦ и возрождающейся российской ЛЧЦ.

Таким образом, принципиально новые внешние условия развития МО и ВПО в мире повлекли к изменению правил формирования национальных стратегий, прежде всего, в государствах-членах западной военно-политической коалиции, возглавляемой США, т.е. более и 60-и государствах.

Но не только. США пытаются навязать эти «нормы и правила» всем остальным странам, в том числе и принуждая их с помощью силовых инструментов политики. В этих целях был сформулирован тезис о неких «универсальных» международных нормах и правилах, принципах и тенденциях, которым-де должны соответствовать все остальные страны. В противном случае эти государства будут «наказаны».

Эти попытки США вполне объективно потребовали в новом веке составить некие «дополнительные новые требования» к государственному и военному управлению стран, прежде всего стратегическому планированию с точки зрения необходимости повышения их соответствия американским нормам[12].

С точки зрения России, это означает, что её Стратегия должна более оперативно учитывать происходящие в мире изменения, навязываемые США и их союзниками в самых разных областях. СНБ РФ должна реагировать на изменения этих угроз и «требований» с точки зрения их неизбежного перерастания в открытые угрозы безопасности. Так, выдвижение Дж. Байденом «приоритетной нормы» – демократии, как коллективной нормы западной коалиции в декабре 2020 года, означало, что в 2021–2022 годах требования по соблюдению этой нормы (в понимании СШАВ) превратятся в силовой диктат, целью которого стане принуждение некоторых государств, в частности, России, к соблюдению этой «универсальной» нормы не только во внешней, но и во внутренней политике.

Существующие и даже обновляющиеся достаточно регулярно документы стратегического планирования, прежде всего, Стратегия национальной безопасности, Военная доктрина, Концепция внешней политики и др., не вполне оперативно и не всегда адекватно отражают быстрые изменения, происходящие в военно-политической обстановке, а их реализация на практике вообще сомнительна: их «интервал» – 6 лет – слишком велик, а горизонт планирования – слишком мал, что превращает их в достаточно искусственные нормативные документы, которые практически игнорируются не только законодательной, но исполнительной властью (хотя ритуальные ссылки и присутствуют) в процессе государственного управления[13].

«Нормы» стратегии в конечном счете становятся нормами государственного управления, которые в России отличаются крайней неисполнительностью. Естественно, что никто из гражданских или военных управленцев не несёт ответственности за их выполнение и конечные результаты: по закону преследуются в настоящее время коррупционеры, но отнюдь не те, кто не способен к эффективному управлению. Нормой стало невыполнение поручений президента, правительства, не говоря уже о нормах законов.

С точки зрения эффективности управления принципиальная задача заключается в повышении эффективности стратегического прогноза и планирования, низкое качество которых прямо сказывается на способности России обеспечить стратегическую стабильность. Прежде всего это обстоятельство ведёт к тому, что снижается эффективность политики стратегического сдерживания России, что неизбежно отражается, например, на стратегической стабильности в мире и в самой России. Так, отсутствие долгосрочной внешнеполитической стратегии (не смотря на существующую Концепцию внешней политики и Стратегию национальной безопасности), не формирует долгосрочных внешнеполитических целей, например, в отношении союзников по ОДКБ и СНГ, чья политика нередко противоречит достигнутым соглашениям.

Не вполне ясно и с возможностью сохранения стратегической стабильности в условиях, когда США и их союзники сознательно и целенаправленно делают всё для её подрыва: очевидно, что здесь сталкиваются две прямо противоположные тенденции, между которыми невозможен политико-дипломатический компромисс. Добиваться такого компромисса, как предлагаю некоторые наши ученые и политики, бессмысленно. Этот компромисс может быть достигнут только при условии принципиальных уступок в области безопасности со стороны России.

При этом, повторюсь, в работе стратегическая стабильность, как уже говорилось, рассматривается в более широком контексте, а именно: стратегическая стабильность – это  невозможность ни одной из сторон массированно применить не только военную силу, но и силу вообще для достижения политических целей без очень высоких степеней (неприемлемых) рисков для собственной безопасности и благополучия[14]. Именно в таком контексте, например, трактовал это понятие заместитель министра иностранных дел РФ С. Рябков на парламентских слушаниях в Государственной думе 11 июля 2019 года (хотя, надо признать, что не все участники были с ним согласны)[15]. Так, например, подрыв договора по ПРО или ДРСМ, как и нарушение других договорённостей, – прямой удар по стратегической стабильности, после которого говорить о её сохранении уже невозможно. Понятно, что эта тема будет актуальна и к ней будут возвращаться не раз[16], но это отнюдь не означает, что при политике Западе по подрыву стратегической стабильности, актуальность реанимации этого аспекта в отношениях с Запада приобретает практическое и реальное значение[17].

Стратегическая стабильность в обозримой перспективе, таким образом, становится, прежде всего, прямым следствием эффективной национальной политики стратегического сдерживания в самых разных областях – политико-дипломатических, информационных, военных, иных, – практическая реализация которой возможна только как система национальных и коллективных  «взаимосвязанных политических, военных, военно-технических, дипломатических, экономических, информационных и иных мер»[18], разработанных и применяемых на национальной основе. Иными словами, в конечном счёте эффективность стратегического сдерживания будет зависеть от эффективности социально-экономической, финансовой и культурно-образовательной политики России, а те, в свою очередь, от эффективности избранной стратегии России. И первое, и второе, и третье невозможно без национально ориентированной правящей элиты.

Автор: А.И. Подберезкин

______________________________________

[1] Свечин А. «Стратегия». // Свечин А. Стратегия / Вступит. слово И.С. Даниленко; М.: Кучково поле, 2003, с. 84.

[2] Подберезкин А.И. Национальная стратегия в 20-е годы XXI столетия: возможные и вероятные варианты (СС. 365-376). В кн.: Тенденции развития системы международных отношений и их влияние на управление национальной обороной Российской Федерации: сборник материалов круглого стола (19 августа 2022 г.)/ под общ. ред. А.С. Коржевского; ВАГШ ВС РФ.- М.: Издательский дом «УМЦ», 2022.- 544 с

[3] См., например: Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. М.: ИД «Международные отношения», 2021. 790 с.

[4] Бартош А.А. Взаимодействие в гибридной войне / Военная мысль, 2022, № 4, сс. 7–8. file:///C:/Users/user/Desktop/%D0%B2%.

[5] Подберёзкин А.И. Путём санкций, шантажа и военных угроз. Красная Звезда, 15 апреля 2022 г. / http://redstar.ru/putyom-sanktsij-shantazha-i-voennyh-ugroz/.

[6] См. последние работы: Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз военно-политической обстановки. М.: Юстицинформ, 2021. 1080 с.; Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. М.: Юстицинформ, 2021. -768 с. , а также: Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. М.: ИД «Международные отношения», 2021. 790 с.

[7] Бартош А.А. Взаимодействие в гибридной войне / Военная мысль, 2022, № 4, сс. 7–8. file:///C:/Users/user/Desktop/%D0%B2%.

[8] Этому также была посвящена серия моих статей, опубликованных в июле-октябре 2021 года в журнале «Обозреватель» (№№ 7–9), в частности: Боброва О., Подберёзкин А., Подберёзкина О.А. Специфика НКО и правовые основы их деятельности // Обозреватель, 2021, № 8, сс. 17–48.

[9] Режим РКРТ – строго говоря, достаточно политизированный клуб более 30 государств, который был создан по инициативе США и их союзников и во многом на их условиях.

[10] Подписан 26 ноября 2002 года Не является юридически обязательным к исполнению и носит характер политической декларации. Срок действия – бессрочный. Цели и задачи: «сдержанность при разработке, испытаниях и размещении баллистических ракет, способных доставлять оружие массового поражения; – отказ от содействия программам разработки баллистических ракет странам, стремящимся обладанию оружие массового поражения; – обеспечить транспарентность программ баллистических ракет и искусственных спутников Земли, включая оповещение о программах разработки в данной области, уведомления о запусках ракет; – расширить меры доверия в областях создания баллистических ракет, выступать с ежегодным заявлением о своей политике по данному вопросу, с представлением информации о системах ракет и наземных стартовых площадок».

[11] Надточий Ю.И. Российско-американский договор РСМД и проблема третьих стран / США, Канада: экономика, политика, культура, 2019, № 3, с. 6.

[12] См. подробнее: Афиногенов Д.А., Грибин Н.П., Назаров В.П., Плетнёв В.Я., Смульский С.В. Основы стратегического планирования в Российской Федерации: Учебное пособие / под общ. ред. В.П. Назарова, Д.А. Афиногенова, Грибин Н.П., Плетнёв В.Я., Смульский С.В. Основы. М.: Проспект, 2015. 308 с.

[13] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации в XXI веке. М.: МГИМО-Университет, 2017. 456 с.

[14] Подберёзкин А.И. «Переходный период» развития военно-силовой парадигмы (2019–2025 гг.). Часть 1. Научно-аналитический журнал «Обозреватель». 2019, № 4 (351), сс. 5–25; Подберёзкин А.И. «Переходный период»: эволюция политики военно-силового противоборства западной военно-политической коалиции (2010–2024 гг.). Часть 2. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 5 (352), сс. 5–21, а также: Подберёзкин А.И., Подберёзкина О.А. «Переходный период»: главная особенность – «милитаризация политики». Часть 3. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 6 (353), сс. 57–72.

[15] См.: Выступление Подберёзкина А.И. на парламентских слушаниях в Государственной думе РФ / Эл. ресурс: «Евразийская оборона». 13.07.2019 / www.Eurasian-defence.13.07.2019.

[16] Так, секретарь Совбеза России Н. Патрушев 6 августа 2019 года заявил, что «Совбез будет постоянно рассматривать этот вопрос».

[17] Убийца спутников» - перехватывает даже в космосе /Эл. ресурс: «Патриот», 15 марта 2022/ https://zen.yandex.ru/media/patriot1/ubiica-sputnikov-perehvatyvaet-daje-v-kosmose-pochemu-vseh-tak-porazila-nudol-622f94ea8a5741064303aec2

[18] Путин В.В. Указ Президента РФ № 683 от 31 декабря 2015 г. «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации». Ст. № 36.