Константин Зарубин: Праздник времени, которого нет
Новый год — главный праздник времени. День рожденья тоже как будто про время, но там всегда есть довесок в виде именинника. Только в новогоднюю ночь виновник торжества — часы на башне. А значит, Новый год — лучшее время для праздных размышлений о том, что такое время.
До размышлений наши представления о времени состоят из трех невнятных аксиом. Во-первых, оно не стоит на месте. Во-вторых, как ни печально, движется только в одном направлении. В-третьих, делится на прошлое, настоящее и будущее.
От размышлений невнятные аксиомы часто разваливаются. Как минимум обрастают неожиданными подробностями. Особенно если размышляют умные люди от Парменида до наших дней, в книжках которых я вычитал то, что сейчас напишу.
Больше всего от умных людей досталось «настоящему». Проблемы начинаются с элементарного вопроса: как долго длится это настоящее? Допустим, одно мгновение. Как долго продолжается мгновение? Если нисколько, то есть ноль минут ноль секунд, то никакого времени вроде быть не должно, потому что сумма любого числа нулей равна нулю.
Хорошо, пускай наше мгновение не равно нулю. Пускай оно, скажем, равно пяти миллисекундам. Но как тогда быть с тем, что случилось три миллисекунды назад? Это же вроде уже прошлое, нет? Ладно, крошим время дальше. Пускай мгновение равно одной наносекунде. Но если что-то стряслось не одну, а полнаносекунды назад? Тогда что говорить?
Тут, на первый взгляд, можно позвать на помощь прожженного физика. Физик оторвется от Большого адронного коллайдера и скажет:
— Э-э-э, горе-философы, опять вы перепутали время с математикой. Время вам не ряд всех действительных чисел. Вряд ли оно крошится произвольно и бесконечно. На уровне бозонов Хиггса и других частиц, в которых вы не разбираетесь, процессы длятся не сколько им взбредет в голову, а сколько положено. И есть подозрение, что на самом дне, у квантовой пены, творятся самые короткие события, короче которых уже ничего не измерить даже в принципе. Вот будет у нас нормальная теория квантовой гравитации, будет финансирование и новый Супербольшой гиперколлайдер размером с Бельгию — найдем вам ваше мгновение.
И мы, обнадеженные, спросим:
— А настоящее, тетя физик? Настоящее вы тоже найдете?
Тетя-физик отмахнется от нас, как от корреспондента LifeNews, спросившего про вечный двигатель, построенный народным умельцем из Саратова:
— Не знаю ни про какое «настоящее». Из уравнений оно не вытекает, в теоретических моделях не требуется, приборами не регистрируется, органами чувств не воспринимается.
— Как это «не воспринимается»? А что ж мы сейчас видим и слышим?
В ответ физик грохнет кулаком по столу. И пояснит, как только мы придем в себя:
— Скорость света примерно в 874 030 раз больше скорости звука. Фотоны, отраженные моим кулаком, достигли ваших глаз в 874 030 раз быстрей, чем звуковая волна от удара добралась до ваших ушей. Но вы увидели и услышали удар одновременно. Реальность намного быстрее мозга — это раз. Переплавка данных в сознание занимает как минимум 80 миллисекунд — это два. Поэтому ни видеть, ни слышать «настоящее» невозможно. Все, что мы видим и слышим, — это разные обрывки прошлого, скомканные в одно потемкинское «сейчас». Хотите найти настоящее — ищите у себя в голове.
Или, как сказал бы серьезный философ, чтоб его не перепутали с несерьезным, займитесь феноменологией времени.
Сколько я ни занимаюсь этой феноменологией, сколько ни ищу в своем сознании отчетливое «сейчас» — рапортовать не о чем. «Сейчас» ускользает от меня, как обмылок в бане. Если застыть и ничего не делать, оно какое-то размытое, длинное — гораздо длиннее, чем положено «мгновению». Если же начать действовать: шевелить пальцами, чесать нос, писать буквы и так далее, то каждое действие мгновенно проваливается в прошлое. С мыслями та же ерунда: только подумаешь, что прямо вот сейчас, в Present Progressive думаешь про ежиков, как выясняется, что ты про них уже подумал.
В силу причин, изложенных выше и ниже, из всех теорий времени, придуманных умными людьми, меньше всего меня впечатляет презентизм. Презентисты утверждают, что не существует ничего, кроме настоящего. Прошлого уже нет, будущего еще нет, и лишь тоненькое, скользкое «сейчас», которое мы с вами так и не смогли найти, мерцает призрачной полоской во мраке небытия.
Презентизм напоминает здравый смысл, но, по мнению многих, не выдерживает критики. Беда не только в неуловимости настоящего. Среди прочего, философы пинают презентизм за то, что он лишает смысла всякие разговоры о прошлом. Если прошлого вообще нет, то чем утверждение «Пушкин дружил с Обамой и снял “Андрея Рублева”» хуже утверждения «Пушкин дружил с Дельвигом и написал “Капитанскую дочку”»? Получается, вроде и ничем.
Наша тетя-физик, прильнувшая обратно к коллайдеру, может попенять презентистам и на то, что их взгляд на время плохо стыкуется с теорией относительности. В эйнштейновской вселенной, напомнит она, у разных наблюдателей бывают разные представления о том, что одновременно, что в прошлом и что в будущем. Иначе говоря, возможны наблюдатели, с точки зрения которых я уже дописал этот текст и открываю шампанское. В их системе отсчета часть моего будущего — прошлое. Как прикажете такое понимать, если нет ничего, кроме «сейчас»?
В общем, «наиболее правдоподобной моделью пространства-времени» (это не я сказал — это философ Эдриан Бардон) под Новый год хочется признать не презентизм, а этернализм, также известный под названием «теория блок-вселенной». Этерналисты (одним из первых был Бертран Расселл) полагают, что прошлое, настоящее и будущее реальны в равной степени. История вселенной — четырехмерный блок пространства-времени, который просто «есть», безвременно и неизменно. Жизнь каждого из нас — извилистая жилка в толще этого блока. Слово «сейчас», как и слово «здесь», указывает на примерную точку пространства-времени, вокруг которой размазано наше сознание. Течение времени — когнитивная уловка нашего мозга, вроде боли и цвета. Кустарный способ справиться с реальностью для биологических систем, наделенных сознанием.
Здесь, то есть в этой точке пространства-времени, лежащей на линии моей жизни в блок-вселенной, не лишне подчеркнуть, что у этернализма хватает противников. Более того, даже если этерналисты правы, отделаться от чувства «сейчас», неумолимо ползущего вслед за энтропией из былого в грядущее, так же невозможно, как избавиться от иллюзии, что воздух состоит из пустоты. Вернее, еще невозможней. В конце концов, ощущение пространства и времени — основа всех остальных наших ощущений.
И все же. Среди высказываний Эйнштейна, зацитированных до дыр, есть слова, которые он в порядке утешения написал родным своего друга Мишеля Бессо после его кончины: «Те, кто, подобно нам, верит в физику, знают, что различия между прошлым, настоящим и будущим — всего лишь упрямая иллюзия». Не могу сказать, что размышления о блок-вселенной хоть раз утешили меня в удушливые минуты самых страшных потерь. Но в Новый год, когда мы празднуем жестокий бой часов на башне, немножко легче от мысли, что прошлое никуда не делось. Оно на месте. Они где-то там, в незыблемой толще пространства-времени — люди, которых мы любили, и люди, которыми мы были, когда те, кого мы любили, любили нас.