Режиссёр и художник спектакля рассказали о сюрреалистичной премьере по «Двойнику» Достоевского
В Новгородском театре драмы имени Достоевского продолжают впечатлять новыми премьерами: на этот раз жители и гости города, посетив филармонию смогут стать свидетелями странной и сюрреалистичной истории Якова Петровича Голядкина. Речь идёт о спектакле по раннему и не самому популярному для постановки произведению Фёдора Михайловича – повести «Двойник». Отметим, в 2024 году будет всего два показа – и оба завтра, в 12:00 и в 19:00.
Подробнее о грядущей премьере в интервью интернет-газете «Новгород» рассказывают московский режиссёр Иван СУДАКОВ и петербургский художник-постановщик Валерия КАМОЛЬЦЕВА. Оба театральных мастера в Великом Новгороде не впервые, однако «Двойник» стал их дебютной работой в тандеме. Напомним, Иван Судаков ранее ставил «Последнего богатыря», а Валерия Камольцева работала с детским спектаклем «Гуси-лебеди».
– Иван, прежде всего вопрос: Вы ранее уже работали с Достоевским?
– Работа не первая, но, скорее, «полторашная»: в своё время в студенческом театре я вставлял в «Маленькие трагедии» фрагмент из «Бесов», а этой осенью я вернулся из города Ачинск, где мы за три дня поставили сорокаминутного «Подростка».
На вопрос, откуда интерес к Достоевскому, Иван Судаков, посмеиваясь, сперва отшучивается: «Говорят, похож!». Но затем уже серьёзно добавляет:
– В центре всех исследований Фёдора Михайловича – человек, который переживает, плачет, запутался в себе, ошибается, сходит с ума, как в данном произведении. Идея – «человеку нужен человек». На мой взгляд, тема сейчас снова очень актуальна. Да и в целом, актуальна всегда.
Прогуливаясь летом, я слушал аудиокнигу по «Двойнику» и в какой-то момент понял, что человек, который каждые четыре строчки авторского текста говорит: «Я никто, я никто, ну что вы, ну куда я…», – ну это же сейчас почти каждый третий. Особенно, что касается молодых людей, людей средних лет, пребывающих в кризисе. Я подумал, что это интересная тема: даже несмотря на то, что Достоевский здесь, казалось бы, всего лишь продолжает Гофмана, Гоголя и просто набивает руку, сейчас эта тема круто звучит. Вместе с тем, я в какой-то момент понял, что Достоевский – смешной. У него очень много юмора, что делает его очень театральным.
– То есть, что касается целевой аудитории – интересно будет в первую очередь молодёжи?
– Конечно, наш язык людей, выросших в девяностые, наиболее понятен будет людям с аналогичным жизненным опытом – чьё развитие, взросление пришлись на последние лет двадцать. Что «Двойник», что ранее поставленный мною «Подросток» – они относятся к раннему творчеству Достоевского, когда и сам он был молод. Однако, здесь не будет каких-то жёстких триггеров, которые помешают установить контакт и с более зрелой публикой. Если зритель принимает правила игры, то мы с ним поиграем!
– Насколько Вы переработали первоисточник? Кроме того, что детали ожидаемо пришлось сократить?
– Можно сказать, что у нас это моноспектакль, которому иногда мешают актёры. Текст не меняли, но, действительно, сокращали. Много косвенной речи перевели в прямую. У Фёдора Михайловича это поток сознания: как говорят многие литературоведы, в «Двойнике» есть автор, а есть соглядатай автора. Зритель же приходит, чтобы увидеть историю от начала и до конца, поэтому и у нас стояла задача переработать произведение в однолинейную историю, вычленить из этого потока сознания сумасшедшего человека некую общую нить и привести её к какому-то итоговому просветлению, морали, месседжу.
Достоевский всегда сложен для постановки своими текстами – он очень сложносочинённый. Множественные наречия, нагромождения, повторы, тире, запятые, и точка лишь спустя пять строк – и то не факт! Человек, который говорит безличными предложениями, предложениями, состоящими из одного слова – это всё нам что-то сообщает о персонаже. У актёра – сложность в том, чтобы такой текст «присвоить», понять и что-то сообщить в том числе от себя, рождённого в 90-х, зрителю, рождённому в 70-80-х и позднее. То есть, концептуально – человек, который находится в диалоге со зрителем, должен находиться в диалоге с человеком, который каждый вечер бесцельно листает ВК-шортсы.
«Я никто, я никто, я никто, извините меня», иные рефрены – они сложны для восприятия, но показывают, что человек вербально сходит с ума. А вот где именно это происходит, в начале или в конце спектакля, зрителю и предстоит выяснить. Как-то в других интервью мы пришли к выражению: «Есть «Битлджус-Битлджус» (безумный призрак, персонаж фэнтезийного фильма режиссёра Тима Бёртона, а также одноименного мультсериала режиссёра Робина Бадда. – прим. ред.), а это – «Голядкин-Голядкин». Вообще довольно комиксоподобная история получилась.
– Комикс на сцене?
Здесь к диалогу подключается Валерия Камольцева:
– Совсем уж как комикс его воспринимать не стоит. Но у спектакля фрагментарное построение: в комиксе история блоками отображена на бумаге, а мы попытались поставить подобное на сцене. Принцип тот же: некие отдельные, но симультанно происходящие действия, что может и запутать зрителя… Но в данном случае создание путаницы – это отчасти намеренный эффект.
– Тогда, может быть, это скорее даже не «комиксовость», а некая клиповость, – речь ведь идёт о динамике?
– Да, скорее, даже так. Где-то это будет зацикленность, где-то интересные моменты с переходами персонажей или масок и декораций, использование декорации каждый раз по новому сценарию.
– Валерия, давайте теперь с Вами побеседуем непосредственно о художественной части. Расскажите, что увидит зритель?
– Мы взяли за принцип чёрно-белую палитру и минималистичное изображение нашего Петербурга в несколько сюрреалистичном восприятии. Сцена, собранная из деревяшек и одновременно полуголая, – в противовес перегруженным одеяниям артистов. Попытались передать обнажённое дерево, мрачный депрессивный фон, – всё, как любит наш Фёдор Михайлович! В этом смысле мы ничего особо и не добавляли, разве что «песочницу» – грубо говоря, голову человека, в которой он сам у себя копошится, видит каких-то людей, или же фантомов… Как уже сказал режиссёр, герой в себе крайне запутался, и мы это показываем. Ничего сверхъестественного, но при этом очень фактурно.
Вообще я себя считаю художником серых тонов. В «Гусях-лебедях» у меня с цветом какой-то отрыв произошёл, я давно ничего такого яркого не делала. А здесь – более привычная для меня стезя, и я тоже работала с Достоевским ранее. Впрочем, это было уже очень давно, ставили мой первый спектакль и там, кстати, я тоже использовала дерево: правда, морёное, сырое, будто только вытащенное из болота. Хотя Петербург в мирах Достоевского – жёлтый, я его видела скорее таким, серым и деревянным. Но тут, наверное, сказался личный опыт: я родилась в провинциальном городе, и на тот момент ещё не «впитала» Петербург, не увидела его таким, каким он предстал спустя много лет проживания в нём.
– Чем Вы вдохновлялись? Некоторые, кто уже знаком со стилем спектакля, провели аналогию с Тимом Бёртоном…
– Сложный вопрос! Вопреки тому, что многие сравнивают с Тимом Бёртоном (вероятно, из-за больших голов), конкретным художником я не вдохновлялась: думаю, возраст уже такой, что немного отошли от этого. Конечно, совсем по молодости, когда ещё не были погружены в театр и были не в курсе всех его приёмов – это казалось интересным. В конце концов, это и правда очень яркая стилистика – наверное, где-то на подкорке она и могла засесть. Но в целом – я отталкивалась скорее от идеи масок.
Я очень люблю масочный театр, но его сейчас мало кто делает. Разве что именно кукольники, – драматические художники не любят закрывать лицо артисту… В общем, мне хотелось поработать именно с большими головами, с масками, с полуобъёмными щитами-масками. Отталкивались от масок, а декорация дополняет всю эту странную историю с очень странными персонажами. Поэтому и решили сделать такой «кукольный городок», где реквизит может очень непредсказуемо менять своё предназначение. Домик может стать стулом, стена города – забором.
– В общем, всецело сюрреалистическая история…
– Да, замкнутое пространство, в котором копошатся персонажи, какой-то замкнутый, непонятный мирок. От гротеска, сюрреалистичности, странности в первую очередь происходящего, получается, мы и пришли к тому, что реквизит должен дополнять. И не мешать в каком-то смысле, поэтому декорации – минималистичные, даже местами скупые. Конкретно в «Двойнике» монументальность и не нужна. Но, конечно, первый показ – это всегда проверка сцены, так что окончательно будет видно по отклику зрителя.
– Мне кажется, он сейчас очень попадёт в какое-то всеобщее настроение, «боль аудитории», выражаясь несколько маркетингово, – начиная переживаниями и банально заканчивая погодой…
– Да, тут мы согласны! Серо, сыро, слякотно – декабрь, скорее всего, весь будет таким. Этакая «недозима» и «переосень». При этом намёки на белый снег у нас тоже будут, – зима ведь. Вот такой у нас получается новогодний спектакль (смеётся)! Осталось ёлку, сбитую из деревяшек, поставить…
Постановка спектакля «Двойник» по повести Ф. М. Достоевского осуществляется в рамках проекта, реализуемого с использованием гранта, предоставленного ООГО «Российский фонд культуры».
Фото Людмилы Степико
и из архива Новгородского театра драмы