Как учили стрелять в русской императорской гвардии

Как накануне Первой мировой войны было организовано обучение солдат и офицеров стрельбе, подробно показано в мемуарах Юрия Макарова – офицера лейб-гвардии Семеновского полка — одного из старейших воинских формирований русской армии:Куда летит пуля, если свалишь винтовку вправо? Чрезвычайно большое значение придавалось так называемым «приготовительным к стрельбе занятиям». Вот как они проводились: «В поле, около дивизионной церкви, 12-ая рота Семеновского полка производит послеобеденные занятия. Стоят прицельные станки. На каждом завинчена «малокалиберная трехлинейная, образца 91-го года», винтовочка мать, которая честно и без отказа служила нашей армии три войны и изобретателю которой, скромному капитану, почему-то еще не поставили памятника. Здесь поверяют наводку, через прорезь прицела на вершину мушки, там плавность спуска курка, не дергай, а обжимай... Офицер ходит между группами и задает летучие вопросы, вроде того, что такое «траектория», причем затрудняющимся в ответе приводится пример траектории не очень салонный, но очень яркий и убедительный. Спрашивается также, куда летит пуля, если свалишь винтовку вправо, и что такое «боек»... В одной группе ставят прицел, в другой унтера поверяют в зеркальце, которое укреплено над прицельной колодкой».Надо отметить, что далеко не все высокопоставленные военные чины имели представление даже о самом существовании прицельных станков, не говоря уже об умении их использовать: «Из-под горы, со стороны Преображенского полка, показываются всадники. Командир корпуса Безобразов, начальник штаба Ностиц и два адъютанта.Подъезжают к роте.Ротный командир командует: — Рота смирно! — и подходит с рапортом:— Ваше Превосходительство. 12-ая рота лейб-гвардии Семеновского полка производит занятия приготовительные к стрельбе упражнения. В строю 72 рядовых при 12 унтер-офицерах и подпрапорщике. — Безобразов здоровается с чинами, потом он и начальник штаба протягивают офицеру руку, сходят с лошадей и приказывают: — Продолжать! Мимо станков Ностиц проходит равнодушно, но при виде прибора с зеркальцем глаза начальника штаба корпуса загораются любопытством...— Скажите, поручик, что это такое? — Это, г-н полковник, прибор для поверки правильности наводки и спуска курка. Зеркала в приборе укреплены под прямым углом.Поверяющий смотрит сбоку и видит, если винтовка наведена неправильно и если при спуске курка стрелок дернул. — Вот удивительно, а можно мне посмотреть? — Пожалуйста, г-н полковник! Ностиц ложится на разостланный мат, смотрит в зеркальце и приходит в восторг.— Ну, теперь я понимаю, почему Семеновцы так хорошо стреляют, раз у них такие отличные приборы.Командующий ротой был тактичный молодой человек и не стал объяснять начальнику штаба корпуса, что прибор с зеркальцем был введен на обучение Российской армии приблизительно в 1893 году и что от Витебска и до Семипалатинска, от Архангельска и до Крыма, все купринские «ефрейторы Сероштаны» прекрасно знают, что это такое».Начальник штаба гвардейского корпуса, даже не знающий о существовании прибора с зеркальцем для обучения стрельбе – увы, таких высокопоставленных персонажей в царской армии было немало. Но это вовсе не значит, что все тогдашнее начальство походило на полковника Ностица:«…Случай на стрельбе, не смотровой, а на самой обыкновенной. Стреляет 6-ая Свешниковская рота, одна из лучших рот по стрельбе, так же как и ее командир, 6 императорских призов. Стрельба идет лежа по головным мишеням на 600 шагов, но против обыкновения рота стреляет плохо. После каждого отбоя из-за закрытия выбегают махальные, облепляют кучей мишени, затем перебегают дальше, а оставшийся старший махальный или старательно покажет красной стороной указки, попал, или презрительно махнет по воздуху белой, улетела, мол, ищи ветра в поле.Не поворачивая головы, лежа на соломенных матах, чины или весело кричат: — Безвиконный попал! — или недоумевающе и мрачно: — Ковальский, промах! За линией огня, верхом на деревянной скамейке с ящиком, на случай дождя, сидит кто-нибудь из начальства и в списках против фамилии каждого ставит крестики и нолики. Иногда пускает комментарии, не стопроцентная ругань, это у нас не делалось, но, например, словечко из двух слогов, начинающееся на «ж». Впрочем, опытные ротные командиры и этого делать не позволяют. Коли стрелок стреляет с интересом, хотя бы даже неудачно, волновать его замечаниями нельзя.И вот как раз на такой стрельбе чины одной из лучших наших стрелковых рот, без всякой видимой причины, м. б. ветер переменился и не успели взять во внимание, стали пуделять один за другим. Свешников стоит сзади молчит угрюмо.Лечицкий на линии огня между солдатами смотрит в бинокль и то и дело громко делает замечания:— Опять промах! Что с ними сегодня случилось... Капитан Свешников, почему они сегодня так плохо стреляют? Свешников кончил Пажеский корпус, был богатый человек, был лично известен царю, но манеры имел не версальские. Всем, всегда и при всяких обстоятельствах говорил то, что думал. Разозленный плохой стрельбой, он напускается не на стрелков, а на самого начальника дивизии:— Ваше Прев-во, когда начальник дивизии стоит над каждым стрелком, стрелок думает о том, как у него лежат ноги, а не о том, куда летит пуля. Ваше присутствие их волнует.  — Они меня не первый день видят... — Так точно, но если мое присутствие на них действует, то тем более Ваше.  — Вы совершенно правы, я уйду... хотите папиросу?»Винтовка есть оружие близкого боя  Начальник дивизии, уходящий со стрельбища, чтобы стрелков не нервировать – это сильно. Правда, относительно ценности в бою подготовки по принципу «не нервировать» Макаров оставил очень любопытные соображения: «С современным боем» эта стрельба, конечно, ничего общего не имела. Уже не только вторая, но и первая германская война наглядно показала, что винтовка есть оружие близкого боя и что, за исключением «снайперов», тонкое искусство стрельбы с успехом заменяется автоматичностью: пулеметы и автоматические ружья. Вместо качества на первое место выдвигается количество. Тонкая стрельба требует полного душевного спокойствия, т. е. условий не боевых, а полигонных. Из десяти человек один, когда он видит и чувствует, что в него стреляют, сможет совершенно невозмутимо подводить «через прорез прицела на вершину мушки», не дергать, а «обжимать» и при спуске курка задерживать дыхание».Конечно, командование пыталось успеть за развитием стрелкового оружия и перестраивать подготовку. Но надо признать – не всегда успевало, несмотря на старания: «Ввели у нас пулеметы. Пулеметная рота полковая из четырех взводов, по два пулемета в каждом, а всего восемь, при начальнике и четырех младших офицерах. Большинство уже тогда понимало, что это оружие будущего…. Лечицкий собирался ввести обязательное обучение пулеметному делу для всех офицеров в полку и большинства унтер-офицеров. Из проекта этого, увы, ничего не вышло. Пулеметному делу, каждый за свой страх, мы учились уже на войне».Безусловно, заблаговременное обучение пулеметному делу очень пригодилось бы и офицерам и унтер – офицерам на войне. Но освоить «оружие будущего» в мирное время им не довелось. Офицерские стрельбы проводились отдельно от солдатских: «На том же стрельбище, но на этот раз уже в отличную погоду, стрельба как-то раз производилась днем. Когда все роты отстреляли, часов около 7 вечера, приступили к офицерской стрельбе, стоя, на сто шагов, в круглые призовые мишени. Каждая смена но десять человек, по старшинству, полковники, капитаны и т. д. Призовикам, Левстрему, Лоде, Свешникову и Гончарову вестовые подали их собственные винтовки, где все ложе было залеплено золотыми и серебряными накладками в память взятых призов. Мы, все прочие, взяли винтовки из рот, те, из которых стреляли обыкновенно. Выбили, как полагалось, «сверх отличного». Левстрем отстрелял в первой смене и уложил свои пять пуль, как всегда, в квадрат не дальше семи. А когда все кончили и выяснились результаты, сказал в шутку, обращаясь ко всем: «Молодцы, ребята, хорошо стреляете». Мы также в шутку, довольно стройно ему ответили. Со стрельбы чины уходили обыкновенно одиночным порядком. Отстрелял свое и ступай. На этот раз довольно много народу осталось посмотреть, как стреляют «господа» и все они наблюдали за офицерской стрельбой с живейшим интересом. От удачной стрельбы настроение у нас у всех поднялось».Конечно, не всегда стрельбы сопровождались хорошим настроением их участников. Стрелять учились при любой погоде, в том числе и самой скверной: «Почти каждое утро с шести часов была стрельба и чаще всего под дождем. Стрельбище мокрое, трава хлюпает под ногами. Сойдешь с травы на дорогу, ноги разъезжаются в грязи. Офицеры и фельдфебеля в клеенчатых накидках. Некоторые офицеры надели длинные резиновые сапоги. Но большинство их не одобряет и месит грязь в обыкновенных, «черного товару», которые сырость как угодно пропускают. По их мнению, резиновые сапоги имеют «нестроевой вид», что, конечно, и правда. Стрельба идет плохо. Уж где тут на шестьсот шагов попасть в «головную», когда и соломенный мат, на котором лежишь, и сама «головная», и прорезь прицела и вершина мушки, — все покрыто тонкой мокрой сеткой, поминутно застилающей глаза. Все ходят злые. Скверное настроение начальства передается на линию огня, вследствие чего стрельба, разумеется, идет еще хуже».А тогдашний командир полка Шильдер нервничал и дополнительно осложнял ситуацию. Он «ездил по ротам, делал замечания и требовал, чтобы ротные командиры обращали специальное внимание на то, в каком положении у лежащих стрелков лежат ноги. А когда в какой-нибудь роте, сразу же после сигнала «отбой», раздавался одиночный выстрел, Шильдер свирепел, поднимал своего скакуна в галоп и с протянутой рукой, как на Фальконетовом памятнике, летел на место преступления, истошным голосом вопя: «Кто стрельнул?». «Трогательная» забота командира полка о положении ног у стрелков вряд ли сильно помогала им потом в боях…Введение в 1912 году остроконечных пуль вместо прежних тупоконечных ( этот процесс за несколько лет до начала Первой мировой войны шел во всех европейских армиях) потребовало соответствующей перестройки обучения стрельбе.Введение новой остроконечной пули сильно увеличивала настильность. Длина прямого выстрела, бывшая раньше 100 шагов, поднялась до шестисот. Была переделана прицельная колодка. Разрабатывался новый стрелковый устав. За образец для него был взят Венгерский стрелковый устав, который, вводил такие новшества, как стрельба по площадям и по закрытой цели.Макаров вспоминал: «С такими заданиями наша пехота понемногу превращалась в артиллерию. Испытывать этот новый устав из всей Российской армии было назначено шесть полков, из коих от гвардии одни мы. При такой стрельбе главное значение получало руководство офицеров. Изменения расстояния в глубину достигались переменою прицела. По фронту — указанием условных точек прицела. Например, первый взвод целит на три пальца вправо от самого правого дерева. Второй в середину группы деревьев, третий — в правый верхний угол мишени, изображающей избу.При таких сложных заданиях одной командой обойтись было нельзя. Требовалось немало объяснений и офицерских и унтер-офицерских. А главное каждый воин должен был понимать свой маневр. Большую роль играло также определение расстояний. Это тоже было офицерское дело. Черной коробочкой старого дальномерного «сюше» уже почти не пользовались. На большую стрельбу носили с собой артиллерийский дальномер, на треноге».Подготовка к испытанию нового устава шла чрезвычайно интенсивно: «Инспекторский смотр стрельбы, на котором должно было состояться испытание нового устава, был назначен на середину июля. Но уже с самого выхода в лагерь, т. е. с 1-го мая, стали к нему готовиться, не покладая рук. Обыкновенный весенний курс стрельбы на нашем полковом стрельбище был пройден в увеличенном размере. В противность прошлым годам, где патронам велся некоторый учет, в этом году расходовали их, не считая. Наводка на станках, поверка в зеркала, спуск курка, не дергай, а обжимай, стрельба дробинками, обыкновенно зимнее занятие, все шло на полный ход. Все винтовки были пристреляны. Если кто-нибудь из чинов, до той поры хорошо стрелявший, начинал вдруг пуделять, винтовка его поступала к испытанному стрелку, который определял, в чем дело. Если оказывалась сбитой мушка или обнаруживалась другая неисправность, винтовка отправлялась в оружейную мастерскую на излечение. По выздоровлении, она снова пробовалась начальством и, по одобрении, возвращалась к стрелку. Чистка и смазка винтовок производилась наидобросовестнейшим образом. Не протереть винтовку после стрельбы было бы уголовным преступлением».Мы опять заработали себе стрелковый триумф Рвение солдат постарались стимулировать: «Новицкий (командир Семеновского полка в тот период – авт.) увеличил число призов и ввел состязания между ротами. В некоторых ротах состязались между собою взводы. Играли на мясные обеденные порции. Проигравший взвод отдавал их выигравшему». Пожалуй, такой метод стимуляции нижних чинов следует признать максимально эффективным. Полку пришлось повозиться, приводя в порядок чужое стрельбище, на котором проводились испытания: «Стрельба назначена была уже не на нашем бригадном, а на большом «Гореловском» стрельбище, находившемся вблизи полустанка Горелово, по линии Лигово — Красное Село. Говорили, что последние два дня перед испытанием, Новицкий, заведующий оружием и несколько чинов с топорами, лопатами и косами, сплошь провели на стрельбище. Нужно было расставить мишени, проверить видимость, посмотреть, как все действует и выкосить мешавшую видимости траву. Рассказывали потом, что так как косьбы было не мало, то этим делом нанялись все, начиная с генерала, который, скинув китель, начал вдруг неожиданно для всех откладывать такие ряды, что настоящему косарю было впору».Генерала, который лично выкашивает траву,  ограничивающую видимость на стрельбище, наверное, многие не поняли бы. Ну, генеральское ли это дело? Но тем самым он подавал личный пример подчиненным – уж если сам генерал не гнушается поработать, то подчиненные должны стараться изо всех сил. И они постарались на славу:«Надо отдать справедливость Новицкому, что стрельбой он сумел увлечь поголовно всех, и офицеров и чинов. Каждый смотрел на предстоящее испытание, как на дело самолюбия. Это было состязание, которое для чести полка надо было выиграть во что бы то ни стало и выиграть с треском. Больше всего боялись, как бы не подвела погода. Дождь или ветер могли бы все испортить. По счастью погода выдалась на славу. День был ясный и не жаркий. Стрельбу начали в 6 часов утра, по холодку, а к 11 часам стали известны результаты. Результаты оказались головокружительные. Ни одна не показала ниже «сверх-отличного».Шестой роте Свешникова досталось довольно трудное упражнение: на 300 шагов, лежа, по головным нового образца, т. е. по мишеням, обрезанным по форме головы. По условиям 11 процентов попадания считалось «отлично». Рота выколотила 65.Высокое начальство ждало результатов стрельбы с таким нетерпением, что тут же сообщило их вел. кн. Николаю Николаевичу. Тот немедленно же позвонил по телефону Новицкому, поздравил его и сказал, что сейчас же сам едет в полк поздравить чинов и офицеров, после чего останется обедать. Действительно, минут через 20 на шоссе показались три всадника. Первый громадного роста на громадном сером коне. За ним адъютант и вестовой. Визит самый неофициальный. Полк был выстроен на передней линейке. Все без оружия. Николай Николаевич поздоровался и крикнул: «Ко мне!» Все и солдаты, и офицеры к нему бросились и окружили его плотным кольцом. Говорил он мало, по громко и всех расхвалил. Мог он и разругать и часто ни за что, но когда хвалил, то хвалил щедро и слов не жалел. И чины, и офицеры пришли в восторг и ура было сумасшедшее. Николай Николаевич благоразумно с лошади не слезал. Но публика вошла в такой азарт, что была сделана попытка нести его с конем, в виде конной статуи».На следующий год семеновцы повторили свой успех: «В следующие лагери 13 года, последний год правления Новицкого, мы опять заработали себе стрелковый триумф. На состязании всей гвардии полк выбил императорский приз. Приз был большая серебряная братина с уральскими камнями, довольно красивая».Я с винтовкой в горах любую атаку отобью Надо признать, что, несмотря на имеющиеся недостатки, обучение стрельбе в русской армии в целом было поставлено хорошо. Даже спустя многие десятилетия, в годы Великой Отечественной пожилые солдаты, обученные стрелять в императорской армии, демонстрировали высокий уровень стрелковой подготовки. Характерный эпизод приведен в мемуарах советского  генерала Петра Григоренко (ставшего впоследствии диссидентом).  Он выбрал старого солдата Тимофея Ивановича Кожевникова, начавшего службу еще в царской армии,  для личной охраны. Вскоре представился случай в бою оценить его умение стрелять:«После нашего прибытия венгры пошли в атаку на высоту. Двигаясь вверх по крутому склону, они вели непрерывный огонь из автоматов разрывными пулями, ввиду чего треск стоял везде. Под горой трещали автоматы, на верху в нашем расположении — разрывные пули. Кто-то испуганно вскрикнул: сюда прорвались. Тимофей Иванович, который сосредоточенно распихивал по карманам обоймы патронов, буркнул: «А-а, детские игрушки. Хотят панику создать треском своих пулек». Потом обратился ко мне: «Разрешите пойти в траншею — помочь. Там сейчас каждый человек нужен. А здесь делать нечего. Если они залезут в траншею, то тогда моя охрана мало пользы Вам принесет».— Много вы там пользы принесете со своей винтовкой. Автомата не захотели взять, а теперь с чем воевать? Берите хотя бы мой, а мне уж оставьте винтовку.— Да зачем мне этa пукалка. Я с винтовкой в горах любую атаку отобью. Пока они будут царапаться на высоту, я на выбор всех перещелкаю.В это время Александрову доложили, что венгры залегли под огнем с высоты, но накапливаются и явно готовятся к новой атаке. Александров поднялся: «Всем в траншею!» (Траншея была проложена вокруг всей высоты.) Он сам одел каску и взял автомат. Обратился ко мне: «Разрешите мне идти. Для вашей охраны остаются кроме вашего солдата мой связист и разведчик». — Нет, я тоже в траншею. Пойдемте, Тимофей Иванович!Мы вышли. Кожевников уверенно повел меня. Выглядело, как будто он давно знает эту высоту. Интуиция это или он успел осмотреться, когда мы приехали, но мы с ним заняли удобнейшую позицию. Через несколько минут венгры поднялись и пошли вверх по склону.— Ну вот, что вам делать с вашим автоматом. До противника не менее 200 метров. Только неучи и трусы стреляют из автомата на такое расстояние, а я из своей винтовки вот того офицерика сейчас сниму. — И не успел я как следует рассмотреть фигуру, на которую он указывал, как она свалилась.«А теперь вот этого... и вот этого... и еще этого...» За каждым выстрелом кто-то сваливался. Вставляя новую обойму, он как важнейший секрет сообщил мне: «Не успею дострелять эту обойму, как та часть цепи, что я обстреливаю, заляжет. Редкий винтовочный огонь без промаха нагоняет панический страх». И действительно, вторая обойма положила значительный участок цепи. Офицеры бегали вдоль нее, кричали, поднимали людей, но пошла в дело третья обойма, и начали падать эти офицеры. Весь участок цепи, находящейся в зоне обстрела винтовки Кожевникова, вжался и землю.— Сколько же вы, Тимофей Иванович, наделали сегодня вдов и сирот, — раздумчиво произнес я. — А ни одного. — Как так? — А я их не убиваю. Я только подстреливаю. В ногу, в руку, в плечо. Зачем мне их убивать? Мне надо только, чтоб они ко мне не шли, чтоб меня не убили. А сами пусть живут. Пуля штука нежная, чистая. Так что раны не тяжелые — быстро заживают и последствий не оставляют — не то, что от грубого и грязного осколка».Этот пример показывает, что рассуждения Юрия Макарова о снижении значения меткой стрельбы из винтовки в эпоху автоматического оружия не бесспорны. Если находился искусный стрелок, сохраняющий хладнокровие в бою, он мог своим огнем решить исход боя, посмеиваясь над автоматчиками врага…Максим КустовОпубликовано: 11.11.2016