Об идее «лошадиности». Разбираем Платона

Есть лошади, а есть идея «лошадиности». Она, грубо говоря, «ржет» в каждой лошади. В рыцарском коне, покрытом доспехами, как наездник, в цирковой лошадке, во владимирском тяжеловозе, в пони… Даже в предке лошади – каком-нибудь плиогиппусе, который жил в миоцене.

Скульптура Платона на здании Российской национальной библиотеки. Источник фото Из лекции В.Т. Кудрявцева по курсу «Методологические основы когнитологии» для магистрантов МГПУ 1-го года обучения по программе «Психолингвистика речевого воздействия» Разбираем Платона. Есть лошади, а есть идея «лошадиности». Она, грубо говоря, «ржет» в каждой лошади. В рыцарском коне, покрытом доспехами, как наездник, в цирковой лошадке, во владимирском тяжеловозе, в пони… Даже в предке лошади – каком-нибудь плиогиппусе, который жил в миоцене. Идея «лошадиности» не требует травки. Но «уберите» ее, лощади, идею, эйдос, схему, как бы сказал Кант, и ни одна лошадь не сможет ни ржать, ни гарцевать, ни есть сена. Лошади без этой идеи просто не будет, а тот условный класс «лошадей», о котором мы говорили, распадется на нечто неопределенное, утратившее качестве. Они превратятся в фантомных лошадей, в их «тени», в терминологии Платона. Даже в трансцендентальных лошадей, наподобие трансцендентальных талеров, им превратиться не светит, - вы же изъяли схему. Я имею в виду знаменитый пример Канта с воображаемыми, трансцендентальными талерами и реальными, которые у вас в кармане. В кармане они сохранны, потому что в нем вместе с ними спрятана и их «идея», а не только «фактические бумажки». Хотя и та «фактическая бумажка», которую требовал булгаковский профессор Преображенский, чтобы ему не мешали работать, должна была обладать силой «охранной грамоты», отвечать ее «идее». Но вернемся к нашим лошадям. Если же вы, не дай бог, уничтожите всех лошадей (хотя бы в мышлении), единственным носителем это идеи останется последняя старая полудохлая кляча. Последний из могикан станет первым. И если мы пожелаем воспроизвести могикан заново, будем исходить из него как доступного первообраза. Это невыносимо для философа-номиналиста. Ему придется выкинуть последнего-первого могиканина из головы – и не только в виде идеи. Он будет вынужден отрицать его онтологию. А онтология-то – вот она, перед ним, с ручками с ножками! Живая, хотя и ограниченная штучностью этого могиканина. Всеобщее совпадет с единичным в форме особенного, заметит позднее Гегель. И Маркс согласится. Но тогда, скажите мне, где неправ Платон? По крайней мере, в этой цепочке рассуждений… Философия порождающей реальности идеального отнюдь не безлошадна. Как раз она отвечает на вопрос, как возможна лошадь, если ставить его по-кантовски. И, наоборот, можно заниматься клонированием по законам индукции или дедукции миллионов лошадей исключительно в голове, не произведя ни одной. Хотя бы мысленно.