Язык силы. В чём русский круче английского, и есть ли польза от мата

«В каждом книжном магазине в Тегеране продаются переводы Толстого, Достоевского, Чехова. Однажды в парке ко мне подошел иранец и стал уточнять, как правильно звучит фамилия Гоголя», — рассказывает 32-летний учитель русского языка и литературы Олег Янковский.

11 июля Владимир Путин своим указом утвердил «Основы государственной языковой политики РФ», где речь идет о сохранении и развитии русского языка, а также о его продвижении в мире. Олег Янковский знает тему не понаслышке. Победитель Всероссийского конкурса «Учитель года-2023», секретарь президентского Совета по русскому языку и языкам народов РФ, с 2020 по 2024 год он преподавал в общеобразовательной школе при посольстве России в Тегеране, а в новом учебном году собирается поехать с аналогичной миссией в столицу Болгарии — вместе с женой (тоже учителем, лингвистом и кандидатом филологических наук) и годовалой дочкой. О своей миссии он рассказал aif.ru.

«И квас пили, и на ложках играли»

Виталий Цепляев, aif.ru: Олег Игоревич, легко ли иностранцам даётся наш «великий и могучий»?

Олег Янковский: Всё зависит от человека. У меня в классе была узбечка, которая получила на ЕГЭ по русскому больше 90 баллов. Поступила в РУДН и там сдала тест по русскому даже лучше тех, для кого этот язык родной. Наверное, отчасти это и моя заслуга, хотя я учил её всего два года. Другая моя ученица, иранка, отучившись в посольской школе, тоже приехала в Москву, великолепно сдала русский, и сейчас обучается в юридической академии. Конечно, радостно видеть, когда иностранцы так относятся к изучению нашего языка.

— Росстат недавно подсчитал, что на русском в мире говорят более 255 млн человек. По распространенности наш язык занимает девятое место. Вопрос ребром: сможет ли русский когда-нибудь потеснить английский?

— Насчет потеснить — не уверен, поскольку распространение любого языка все-таки обусловлено историческими особенностями. Посмотрите на земной шар. Английский по планете распространился благодаря наличию огромного количества колоний у Британской империи. То же самое — с испанским. А русский (если не брать наших эмигрантов, которые разъехались по всему миру) все-таки сконцентрирован в России и странах по ее периметру. Колоний у нас не было, поэтому распространять язык нам было тяжелее. К тому же, с точки зрения грамматики, русский иностранцам (за исключением представителей славянских народов) выучить сложнее, чем английский. В этом плане нам конкурировать тяжело. Да и нужно ли? При Хрущеве был лозунг «Догнать и перегнать Америку». Мне кажется, что в отношении английского языка заниматься подобным шапкозакидательством было бы глупо. Но всем, кто интересуется русским и хотел бы его выучить, такую возможность надо постараться дать.

— В СССР русский был одной из главных скреп, и во многом благодаря ему ряд бывших советских республик остается в орбите России. Что из советского опыта продвижения языка можно использовать?

— Про советский опыт мне говорить сложно — я ведь родился уже после того, как СССР не стало. Но я занимался продвижением русского языка, и собираюсь продолжать эту работу. Особенно интересно будет попробовать это в Болгарии. Это хоть и недружественное сейчас государство, но многие жители там по-прежнему тянутся к нашей стране и нашей культуре. В Софии до сих пор работает «Русский дом», там аншлаги на показах российских фильмов. Обычные болгары интересуются нашим языком, хотят, чтобы их дети получали образование в России.

А еще я пришел к такому наблюдению. Когда какая-то культура бьет себя кулаком в грудь и говорит остальным: «Мы самые великие, смотрите на нас и делайте, как мы», — но при этом сама к другим культурам не прислушивается, — никого на свою сторону привлечь у неё не получится. А вот когда большая культура вбирает в себя другие, интересуется другими, то и к ней тянутся, на неё равняются, пытаются у неё что-то перенять.

В посольской школе, где учатся ребята самых разных национальностей, мы провели своеобразный фестиваль: разбились по кабинетам, и в каждом было представление той или иной страны. Все заходят, допустим, в «Кыргызстан» и слушают рассказ про эту страну, угощаются баурсаками и кумысом. Потом идут дальше... Ребята вместе с родителями с большим энтузиазмом эту идею восприняли — нашли костюмы, нашли бараньи косточки, чтобы поиграть в национальную игру, сделали украшения. Узбеки плова наварили целый казан... В таком формате межнационального диалога дети с большим интересом воспринимали и нашу русскую культуру. И квас пили, и на ложках играли, и рассказы про Россию слушали. А если бы мы только себя расхваливали, а им не давали погордиться своей культурой, проявить свой патриотизм — то ничего бы не вышло. По сути, распространять язык и культуру надо так же, как учить детей. Да, как учитель я могу, конечно, заставить своих учеников что-то сделать. Но гораздо лучше их заинтересовать. Когда они с увлечением берут то, что я им даю, они берут гораздо больше, чем если бы я просто сказал: ну-ка, открыли учебник, отсюда досюда прочитали, а вот это выписали.

«Берёт чужое и распоряжается как хозяин»

— Как русский язык приспосабливается к новой информационной среде, выдерживает ли давление других языков? Порой пожилые люди уже с трудом понимают, о чем говорят подростки, — настолько много англицизмов, сленговых словечек.

— Да всё с нашим языком в порядке! Он во все времена испытывал давление других культур, и ничуть от этого не страдал. Англицизмы — как раз из последних заимствований. А одними из первых были грецизмы, потому что от Византии мы переняли религию. Когда Петр I рубил «окно в Европу», мы заимствовали голландские и немецкие слова. Потом в моду вошел французский. Пушкин говорил на нем лучше, чем на русском, даже извинялся за то, что письмо Татьяны в «Онегине» было написано на русском. Но почему-то именно в те времена, когда в общении элиты довлел французский, у нас создавались лучшие произведения русской словесности, случился золотой век русской литературы.

Лингвист Максим Анисимович Кронгауз еще в начале нулевых заметил, что из-за появления информационных технологий русские люди столкнулись... с проблемой эскимосов. Речь о том, что из-за климатических изменений граница тундры сдвинулась, и аборигены стали видеть растения и животных, которым не могли подобрать названия, — потому что в прежние века они их просто не знали, у этой флоры и фауны был другой ареал. И им пришлось придумать много новых слов. А нам проще заимствовать иностранное название новых явлений и предметов, чем придумывать ему свой аналог, — как это произошло, например, со словом «кешбэк». Но мы «кешбэк» не просто взяли, а начали его склонять, изменять по падежам. Беря слово из другого языка, русский приспосабливает его под себя, пишет по-другому. Мы превращаем иностранные аббревиатуры в существительные — так PR (Public Relations) стало у нас словом «пиар», от которого образовались и глагол «пиарить», и прилагательное «пиаровский», и причастие «распиаренный» и т. д. Вот в чем величие и могущество нашего языка, воспетые Тургеневым, — в том, что он берет чужое и распоряжается им как хозяин.

Я как-то провел эксперимент: дал своим подписчикам такое предложение: «Марш из кровати в ванную, гулять с собакой, в магазин за хлебом». И спросил, сколько в нем заимствованных слов. Большинство сказали, что их либо вообще нет, либо назвали три-четыре. А на самом деле все существительные в этой фразе пришли к нам из разных языков. «Марш» — из французского, «кровать» — из греческого, «ванная» — из латыни, «собака» — персидское слово, «магазин» — арабское, «хлеб» — древнеанглийское.

— От чего — или от кого — наш язык сегодня нужно защищать?

— Язык — это как река, самоочищающаяся экосистема. Когда мы пытаемся насаждать какие-то нормы, он сопротивляется. Долгое время, например, словари фиксировали в слове «тефтели» ударение на первый слог. Но ни один русский человек так говорить не будет. Поэтому норму пришлось поправить, привести в соответствие с языковой практикой.

Вообще язык очень похож на математику — и там, и там используется система символов, несущих определенную информацию. Но, в отличие от математики, язык никто не придумывал, он сам родился — из непроизвольных выкриков древних людей, когда те трудились, охотились и т. д. Так вот, самый главный враг любого языка, об этом еще Корней Чуковский писал, — канцеляриты, штампы, клише. И еще — попытка «говорить красиво», используя слова, которых человек сам толком не понимает.

— А нецензурная лексика — не враг языка?

— Наоборот, она для него большой помощник. Потому что во все времена и у всех народов были и есть понятия, которые нельзя произносить в приличном обществе, и для них должны быть особые обозначения. Это, правда, уже будет не литературный язык, но все равно русский.

— Ну да, русский матерный — так его и называют. Некоторые только на нем и говорят...

— Есть легенда, что нам этот язык чуть ли не монголо-татары подарили. На самом деле, конечно, нет, это наше родное славянское изобретение. Филологи мат изучают, пишут про него научные работы. Просто важно понимать, где его допустимо употреблять, а где — нет. И это идёт из семьи. Ребенок должен знать, что такое явление существует, и оно не какое-то огнеопасное, но просто есть границы, за которыми эти словечки употреблять нехорошо. А пример должны подавать родители. Если дома они не будут материться почем зря, то и в обществе в целом языковая среда будет свободнее от этой лексики. Как мы помним, даже герои «Джентльменов удачи» спокойно переучивались: «Этот Василий Алибабаевич... этот нехороший человек, мне на ногу батарею сбросил, падла». Так что всё возможно, все в наших руках и устах.