Маятник истории. Как Иосиф Сталин уничтожил идеалы Февральской революции
В этом году исполняется 105 лет Февральской революции и отречению Николая II от власти. Как встретили эти события жители тогдашнего Екатеринбурга, в столице Урала, рассказал историк Евгений Бурденков.
Стихийный карнавал
– С чего всё началось?
– Первой весточкой о событиях в Петрограде стала телеграмма почётного гражданина Екатеринбурга, члена IV Государственной думы от Пермской губернии Александра Бубликова. Текст её был достаточно выдержанным и не очень понятным. Там не сообщалось о революции, а говорилось о том, что надо работать во благо Родины, исполнять свой долг и так далее. Из-за отсутствия конкретики местные власти поначалу были в растерянности и осторожничали. Это нам сейчас кажется, что всё было логично и последовательно, но на самом деле маятник мог качнуться в любую сторону. Не случайно губернатор Михаил Лозина-Лозинский, находившийся тогда в столице Урала, всеми силами пытался пресечь распространение новостей. Однако всем было ясно: в Петрограде произошло что-то эпохальное, какой-то «взрыв», и эти взрывные волны постепенно докатывались до Екатеринбурга и других городов России (в виде телеграмм, писем, слухов). Полагаю, что у многих было ощущение надвигающейся катастрофы.
– Очевидец тех событий, депутат Владимир Аничков вспоминал, что новость об отречении Николая II большинство горожан встретили с радостью...
– Радость была не от того, что свергли царя, а от того, что грядёт что-то новое. Людей трясло от ожидания перемен и одновременно от желания узнать: что происходит? Ну, и, конечно, все радовались возможности «потусоваться». Полагаю, что тогдашняя ситуация очень напоминала атмосферу рок-концерта. Никто ещё не думал о последствиях, и большинству нравился этот стихийный карнавал. Отсюда все эти многочисленные демонстрации, митинги, собрания, шествия. Праздник Русской революции 10 марта 1917 года в столице Урала собрал около 100 тысяч человек! В самом Екатеринбурге было зарегистрировано всего 70 тысяч жителей, но в городе было очень много солдат, по сути – каждый второй житель столицы Урала мужского пола.
– Как повело себя в этой ситуации духовенство?
– Поначалу наш епископ Серафим назвал представителей Государственной думы «шайкой бунтарей», но уже менее чем через неделю издал резолюцию, согласно которой всему духовенству разрешалось участвовать в митингах и собраниях. Кроме того, Екатеринбургская духовная консистория выпустила распоряжение о прекращении молений за государя, запретив почитать царскую семью. Таким образом, духовенство фактически предало Николая Романова.
– А за кем была официальная власть?
– Депутаты Городской думы (гласные) в марте объявили о создании Комитета общественной безопасности, который занимался всеми хозяйственными вопросами в городе (ЖКХ, благоустройство, уборка и так далее). Политическая же власть была за Советом рабочих и солдатских депутатов. Он стал конкурентом КОБу и, по сути, выиграл в этой конкурентной борьбе. И эсеры, и большевики сразу же заявили, что не будут участвовать в работе комитета. В конце концов бедная (во всех смыслах) Городская дума оказалась, с одной стороны, никому не нужной, а с другой – осталась всем должна.
Солдатский город
– Чем занимались в то время большевики?
– В политическом плане Екатеринбург в начале 1917 года – это почти полностью эсеровский город. Большевики же до февральских событий были вне закона: в тюрьме, в ссылке, за границей или на нелегальном положении, в подполье. Правда, к апрелю они начали набирать вес, но единственную реальную силу в то время представляли солдаты. Не думаю, что они разбирались в идеологии. Представьте себе солдата: на войну ему идти неохота, сам он откуда-нибудь с Алтая, но вынужден находиться на Урале. У него нет никакой социальной или политической ориентации, по сути, он маргинал. Поэтому, когда большевики с эсерами боролись за солдатские массы, речь шла не о программах, а о каких-то тактических выгодах. Огромную роль играли личность и талант агитатора, но все политические силы старались так или иначе заручиться поддержкой военных.
– Например?
– В мае 1917 года был такой случай: состоялись первые выборы в Екатеринбургский совет, на которых коммунисты смогли взять большинство голосов. Однако эсеров это не устроило. Они провели «беседы» в двух полках и привели солдат к зданию Коммерческого собрания. В тот же день были проведены перевыборы, но там большинство взяли уже эсеры. Такая в то время была «демократия». Но, вообще, политическая борьба принимала достаточно забавные и причудливые формы. Например, известна шумная история, широко освещавшаяся в СМИ, как большевика Льва Сосновского вызвал на дуэль эсер, прапорщик 124-го полка Мялицын. Последнему не понравилась речь Сосновского на одном из собраний, он почувствовал себя оскорблённым и предложил оппоненту решить дело в дворянских традициях. По счастью, всё ограничилось полемикой на страницах газеты, оба «дуэлянта» остались живы.
– Известно, что к лету 1917 года цены на продукты в Екатеринбурге выросли в семь раз...
– Революция усугубила кризис, который начался задолго до февральских событий. Шла Вторая мировая война, какие-то предприятия (оборонка) процветали, другие оказались на голодном пайке. Было не просто проехать даже по железной дороге, потому что она обслуживала в основном военные эшелоны. К слову, последняя Ирбитская ярмарка, которая состоялась в начале 1917 года, прошла очень вяло, деловая активность стремилась к нулю.
Исторический шанс
– Много ли было в городе криминала?
– Ну, как его могло не быть... Это был период абсолютного хаоса. Полицию и жандармерию упразднили, из тюрьмы на волю, помимо политических, выпустили массу реальных уголовников. На свободу отпускали «явочным порядком»: кто-то приходил, открывал двери казематов... Милиция, созданная Комитетом общественной безопасности, ничего сделать не могла за отсутствием кадров, в лучшем случае горожан охраняли солдаты. Нам не известно о массовом всплеске убийств, но Екатеринбург превратился в город, по которому поздно вечером лучше было не ходить. Грабежи, кражи были в порядке вещей, расследовать их было некому. К тому же экономическая ситуация в городе становилась всё хуже и хуже. Островки условной безопасности существовали в центре, окраины же были предоставлены сами себе.
– Почему женщины так радостно встретили Февральскую революцию?
– Для прекрасного пола это был исторический шанс. Можно почитать Дмитрия Мамина-Сибиряка о положении женщины в русской семье, чтобы понять, что это не самая завидная участь. А в Февральской революции женский вопрос был одним из основных. Пусть не сразу, постепенно, но она призвана была изменить роль женщины в обществе. В этом плане большую роль сыграли наши местные суфражистки, прежде всего, конечно, Серафима Дерябина. Она была одним из лидеров женского движения – и не только у нас, но и по всей России.
– С вашей точки зрения, февраль и октябрь 1917 года – это одна большая Русская революция или абсолютно разные явления?
– Мне кажется, что февраль и октябрь – две стороны одной медали. Историк Франсуа Фюре в своё время писал: «Великая Французская революция наконец-то закончилась, историки перестали спорить о событиях XVIII века». К сожалению, у нас революция – на ментальном уровне – продолжается до сих пор. Не только потому, что всё ещё не решён конфликт между красными и белыми. Все вопросы, которые стояли перед людьми в феврале и в марте 1917 года (социальные, экономические, национальные, местного самоуправления и так далее), стоят перед нами до сих пор. Взять тот же женский вопрос. У нас в городе в 1929 году был единственный за всю историю прецедент, когда столицу Урала ненадолго возглавила женщина – Анна Бычкова. Всё остальное время Екатеринбург (Свердловск) находился во власти мужчин! Для меня очевидно, что у нас в стране в конечном итоге победила контрреволюция.
– Что и когда пошло не так?
– Думаю, что Иосиф Виссарионович Сталин, начиная с 1924 года, планомерно уничтожил всё, что было задумано и сделано в 1917-м. Никакой демократии в Советах не стало, для крестьян вернули крепостное право, Советский Союз вошёл в границы прежней Российской империи, по сути, став её продолжением (даже в идеологическом отношении!), а государство превратилось в огромную и бездушную бюрократическую машину. Подозреваю, что сам Сталин где-то в глубине души считал себя красным императором Иосифом Первым. Но перерождения, о котором мечтали люди в феврале и марте 1918 года, так и не произошло...