В редакцию RostovGazeta обратилась жительница Орловского района Ростовской области Людмила Борзило. Она рассказала, что в апреле 2023 года исполняется семь лет с того момента, как в роддоме она узнала о смерти ее новорожденного ребенка. Но и тогда, и сейчас Людмила уверена, что ее ребенок жив. Что же произошло в родильном доме, как за это время продвинулось расследование и почему до сих пор не проведена экспертиза, Людмила Борзило рассказала в беседе с корреспондентом RostovGazeta. — Что произошло у вас семь лет назад в роддоме Орловского района? — Я почти сразу по поведению акушерки поняла, что мой ребенок жив. Я же видела, как он зашевелился. И когда наклонилась к нему, акушерка схватила меня за руки, заорав, что я тоже могу сейчас умереть. Я испугалась, ведь у меня был порок сердца. И решила подождать с выяснениями до утра. Утром мне было велено сдать анализы. Но когда я спустилась в лабораторию, медработники удивились. Похоже, они не ожидали увидеть меня. Отвели в сторону, напомнили, что советовали здесь не рожать, поскольку мне будут мстить. И все рассказали... — За что Вам собирались мстить? — Я перешла дорогу местным властям, когда моей семье не дали купить жилье по субсидии. В 2006 году можно было в центре поселка купить большой дом со всеми коммуникациями. Но я не правильно тогда обратилась — ходила, узнавала, разговаривала. В итоге передо мной просто извинились, и на этом дело закончилось. Только потом я поняла, что не надо ходить и разговаривать — надо писать заявления и требовать ответ. Так сейчас всем и советую поступать. — После возникших в роддоме подозрений, Вы обратились в полицию? — Да, но мое заявление в полиции потеряли. На самом деле, все знают, что у нас происходит и как все повязано. Мне сразу говорили, что ничего я не добьюсь. Вскоре встретила на улице акушерку. Подошла к ней, спросила, почему в документах была написана другая версия родов? А она стала кричать, угрожать. Хорошо, муж рядом был. Орала она на всю улицу, да так, что люди оборачивались. Но спасибо местным адвокатам. Они сразу запретили мне писать, что ребенка подменили. Все потому, что боялись за жизнь моего здорового малыша. Поэтому сперва мы подавали заявление о том, что ребенок родился живой, ему не оказали помощь, и он умер. А сейчас Следственный комитет в бешенстве. Кричат, не стесняясь, почему сперва речь шла о том, что ребенок родился и умер, а сейчас о том, что он живой, и мне просто в роддоме его подменили. Только я не понимаю — разве одно другому мешает? — Вы подозреваете, что ваш ребенок жив? — Мой ребенок живет сейчас в семье у представителей органов правопорядка. Но генетическую экспертизу нельзя провести без согласия той женщины, которая выдает себя за его мать. У нас же небольшой поселок. Люди уже открыто обсуждают, в какой семье растет и воспитывается мой ребенок. — Почему Вы уверены в подмене ребенка? — Слишком много вокруг странных фактов, которые не могли произойти случайно. Например, в документах написали, что я родила ребенка восьмимесячным, в 35 недель, поэтому он и умер. Но по факту, это исключено. У меня муж тогда работал в Подмосковье и всего на неделю приезжал домой. Спустя полгода мы добились эксгумации. Тогда уже и мой муж понял, что наш ребенок жив. Ведь увидев труп, я спросила — это мальчик или девочка? А патологоанатом с сомнением посмотрел на меня и уточнил: «Вы что, даже не знаете, кого родили?». Определить пол ребенка патологоанатом не смог по объективным причинам. А мне запретили снимать фото и видео. Но в тайне я сделала фотографию. И когда еще спустя полгода меня ознакомили с материалами дела, я сразу задала вопрос — почему в описании ребенок стал другого цвета? Меня уговаривали, что прошло уже полгода, и я попросту не помню. А я показала сделанную фотографию. Как тогда на меня орали за то, что я умудрилась сфотографировать… — Кто родился — мальчик или девочка? — Через полчаса после родов акушерка мне сказала, что родился мальчик. Позже медики признались, что мне подсунули девочку. Первая экспертиза должна была определить пол ребенка. Ее сделали и подтвердили, что это мой ребенок и мальчик. Дальше было затишье, и движение пошло только после моей поездки в правоохранительные органы в Москве. В прокуратуре столицы пришли в ужас, узнав, что даже уголовное дело по этому вопросу не завели. В ноябре 2022 года сделали вторую эксгумацию — мы потребовали, когда я ездила в Москву. Только когда я вернулась домой, выяснилось, что кости ребенка потеряли. А когда мы с адвокатами потребовали возбудить уголовное дело о потере, кости сразу нашлись. Правда я видела, что были уже другие конверты. Я же возила их в Ростов, и знаю, как они должны выглядеть. Не оказалось второго пакета с кровью. Сделали повторную эксгумацию, и мы опять увидели труп целого ребенка. И это спустя 6,5 лет. Разве такое возможно? За все эти годы так и не удалось найти ответы на мои вопросы. А ведь мой случай — не единственный в Ростовской области. — Вы полагаете, что дело с подменой младенцев в роддомах поставлено на поток? — Мне посоветовали не молчать, а придать ситуацию огласке, размещать информацию в соцсетях. Я так и поступила. Написала объявление, предупредив местных жительниц, что в Ростовской области существует продажа и подмена детей в роддомах. Представляете, только за три дня было 980 комментариев. За 2014–2015 годы я нашла пять женщин, которые рожали в роддоме. Только их выписали из больницы, даже не показав ребенка. С некоторыми из них мы писали заявления. Только потом оказалось, что они даже не числились роженицами в больнице — не было никаких документальных подтверждений. Помните? Несколько лет назад украли ребенка из сальской больницы. Но никто не знал, что на больнице установлены скрытые видеокамеры. По ним отследили номера машины. Ребенок уже в Калмыкии был. Но тогда его вернули очень быстро. В числе комментаторов в соцсетях были и такие, кто писал мне отвратительные вещи — я изучила 21 версию своих родов. Понятно же, кто за ними стоял. — Вы не пытались объединить свои силы с другими пострадавшими женщинами? — Пострадавшие женщины живут в ожидании чуда. Никто из них не верит, что можно добиться правды. Одна из них сама пришла ко мне. Сказала, что готова бороться, но только если я помогу. В итоге выяснилось, что следователь приезжал к ней домой, взял с нее объяснение. Только в этом объяснении она рассказала, что с первого дня знала, что ребенок родился мертвым. А я — якобы ввела ее в заблуждение, доказывая, что ее ребенок живой. — Какова ситуация сейчас? — Сейчас назначено четыре экспертизы. Результаты первой должны быть в конце марта. А остальные экспертизы — сложные. Их результаты пообещали не раньше начала 2024 года. Сейчас я седьмой раз беременная. Уже опытная, все знаю. Но и сейчас происходят странные вещи. В частности, после прохождения исследований, мне выдали назначение Перинатального центра в Ростове, где прописано пить аспирин по 150 мг до конца родов. [Подтверждающий документ есть в наличии редакции]. Я объясняла врачу Орловской ЦРБ, что не вижу никаких предпосылок пить аспирин да еще и в таких количествах. Но он мне разъяснил, что это лишь рекомендация. Я потребовала фамилию врача, который сделал это назначение. А мне сказали, что эту рекомендацию выдал компьютер на основании моих данных. Говорят, выписали заранее, вдруг у меня давление повысится? Интересно получается. Если у меня еще что-нибудь еще может повыситься, надо заранее пить все подряд? — После случившегося, нет опасения рожать? — В Орловском районе теперь нет роддома — его закрыли после скандала. Ближайший находится в Сальске или в Волгодонске. Помню, когда я везде писала жалобы, прокурор в разговоре отметил, что готов со мной поехать на роды. Вот и думаю теперь. Я так много слышала о партнерских родах, что, наверное, придется воспользоваться удобным случаем, и поехать рожать с прокурором. Интервью записано со слов Людмилы Борзило. Личное мнение собеседницы может не совпадать с мнением редакции. RostovGazeta не несет ответственность за информацию, предоставленную жительницей Орловского района. Однако правозащитник Павел Сагайда уверен, что ничего в жизни не делается просто так — всему должно быть очевидное объяснение. «К сожалению, то, что рассказывает жительница Орловского района, имеет определенные совпадения. Правоохранительные органы не могут опровергнуть ее слова, вставляют палки в колеса и не дают генетический материал для независимой экспертизы. Это наводит на мысль, что женщина может оказаться права. Но 100%-ные доказательства ее правоты, как и опровержения того, что она говорит — отсутствуют», — отмечает Павел Сагайда. По словам собеседника, просто так повторную эксгумацию никто не позволит делать. Для нее были очевидные предпосылки. «Вопросов существует множество. Почему когда Людмила обратилась за выпиской, в ЦРБ Орловского района прорвало трубу и затопило архив? Почему первая эксгумация показала, что труп новорожденного, захороненный полгода назад в жарком районе, не разложился? Это может говорить о том, что тело предварительно содержали в определенном растворе, препятствующем естественному разложению биомассы. Поэтому не исключено, что похищение ребенка планировалось заранее. Вызывает вопрос и проблемы с невозможностью определить пол новорожденного. И таких нюансов очень много, а ответов на них нет», — резюмирует Павел Сагайда. Ранее RostovGazeta выясняла, как под Ростовом пропадают могилы усопших.
