Есть ли жизнь после магии

В Россию впервые приехал Джордж Мартин, которого с полным правом можно назвать самым влиятельным из ныне живущих писателей. Автор многотомной фэнтезийной эпопеи «Песнь Льда и Пламени» общался с петербургскими поклонниками лично, а со столичными — онлайн, отвечал на вопросы, был весел и интересен, но о главном так и не сказал.

О популярности литератора можно рассказывать долго: если кто-то не читал романов, то уж знаменитый сериал смотрят в России многие. В Европе и США — и подавно. Мартин уже занял место Джоан Роулинг: десять лет назад молодежь делилась на гриффиндорцев и слизеринцев, а теперь — на тех, кто Ланнистер, кто Старк, а кто Таргариен.

Конечно, романы о противостоянии влиятельных семей в придуманном Вестеросе (так похожем не на стандартную арену действий фэнтези, а на европейское Средневековье) — не похожи на обычные жанровые истории. Богатый и сложный мир мартиновских произведений — веха для мировой словесности. В лице автора литература, в некотором смысле, окончательно развязалась с гуманизмом викторианского разлива, когда условно добрые герои не могут пролить кровь или причинить страдание без веских причин, связанных с защитой мировой справедливости, а у злодеев нет и не может быть по-настоящему убедительной мотивировки своих поступков. Никакая «слезинка ребенка» тут просто не имеет значения.

Но оторваться от «толкинской парадигмы» полностью Мартину так и не удалось. На пресс-конференции я задал писателю вопрос: как так получилось, что, задекларировав неприятие концепции «абсолютного врага» (у Толкина ими были орки), которых добрый король Арагорн должен, видимо, истребить до последнего, сам автор в итоге создал такое же чудовище из белых ходоков, с которыми нравственных проблем еще меньше — они уже мертвы, и поэтому убить их не преступление. И в свете этого «абсолютного врага» на старательно выписываемых им неоднозначных героев наползает (по крайней мере в сериале) чрезмерная линейность: кто хочет бороться с мертвым врагом, хорошие, а значит, во всем правы, а кто не хочет, плохие. Мартин ответил в том духе, что безусловно положительных и отрицательных героев у него нет, а с оценкой белых ходоков он просит подождать до окончания эпоса.

Впрочем, если он и сформулирует свою сложную мысль о живых мертвецах, то не факт, что ее все поймут. Как мало кто вник в то, что он уже успел сказать в «Танце с драконами». Центральная идея мартиновского цикла — это пробуждение магии и коллапс расколдованного мира. В «Песни Льда и Пламени» схватываются две модели мира — архаически-магическая, где есть место драконам, белым ходокам, магии крови и прочему, и схоластически-просвещенческая, защищаемая орденом мейстеров (врачи и ученые) из Цитадели Староместа. Во второй модели все базируется на знании и никакого волшебства нет и быть не может. Мейстеры не просто отрицают магию — они убивают ее. Именно они целенаправленно извели драконов, с которыми связана действенность магии в мире. Именно они содействовали падению династии Таргариенов.

В конечном счете незадолго до начала описываемых событий устанавливается идеальная для мейстерской картины мира ситуация — семью королевствами правит совершенно «земная» династия Баратеонов, ведущую роль играют еще более земные Ланнистеры. И вот этот расколдованный и безопасный мир в короткий срок приходит к жесточайшему кризису вследствие династической войны, развязанной благодаря жадности, похоти, властолюбию и глупости главных героев. Нельзя не отметить пацифистский пафос Мартина, посвящающего десятки и десятки страниц саги страданиям Речных Земель, ставших главным полем междоусобной войны: сожженные города и деревни, вздувшиеся трупы в реке, повешенные, разгул разбоя.

Все это, как ни парадоксально, является следствием освобождения Вестероса от «таргариеновского» безумия с драконами, на котором базировался магический порядок в предыдущие столетия. Оказывается, именно тайный магический стержень мироздания был основой его успешного функционирования, а без пламени драконов быстро начинается пир стервятников.

В этом смысле книги Мартина представляют собой настоящий шедевр «нью-эйдж» литературы, заточенный против Толкина и Льюиса, чьи фэнтези-романы носили христианский в своей основе характер. Идея искупающего и исцеляющего богочеловеческого страдания, центральная в христианстве, идея «расколдовывания» мира не как смерти старой магии, а как изгнания демонов именем Бога-Творца — всего этого у Мартина нет и в помине, хотя он, как и Толкин, вырос в католической семье. Поэтому у меня мартиновский мир вызывает уважение к писательскому таланту, но не приятие.

Однако как художник слова Мартин стоит выше всяких похвал. По сути, он взялся написать «последнее фэнтези», талантливо объединив практически все классические для этого литературного жанра топики: турниры, казни, битвы, осады, гербы, штандарты, хартии, вассальные присяги, взятие замков с помощью предательства, драконы, колдуны, принцессы, человеческие жертвоприношения, пророчества, ясновидение, воскрешения, зомби, пираты, разбойники, гладиаторы, наемные убийцы, варвары грубые, варвары изнеженные, эпидемии, бордели, театры, рынки, работорговцы, великая стена, высокая башня, древние руины, похороны, публичный позор, тайные ордена, наконец — пиры с устрашающими каталогами съеденного.

Его система персонажей — одна из лучших во всей мировой литературе. Редко у какого писателя запоминаешь со всей ясностью такое количество героев. Один основной набор действующих лиц насчитывает несколько десятков человек, при этом даже без фильма они остаются в памяти, а с сериалом и вовсе приобретают законченную жизненность. Для сравнения, в эпопее Толстого у большинства читателей путаница начинается уже на уровне Сони и Николая. Хотя Мартин, по сути, заимствует главный структурный прием «Войны и мира». Повествование ведется как история семей — первичных единств, которые постепенно раздробляются бегом времени, предательством и ходом войны, с тем, чтобы в итоге, возможно, образовать новые единства.

Мартину удается заставить своего читателя хотя бы отчасти представить себе, чем было реальное Средневековье. Множественность повествователей позволяет оттенить тот факт, что главным героем эпоса является асинхрония, информационная асимметрия, столь характерная для дотелеграфной эры. Ключевой движитель событий — то, что в своих планах, надеждах, намерениях, даже в своих эмоциях персонажи руководствуются информацией, устаревшей на несколько недель, а то и месяцев. Герои постоянно рассчитывают на давно убитых людей, стремятся найти помощь в замках, которые давно захвачены врагами, и т.д.

Наконец, Мартину удалась его книга как роман воспитания. Оптика сериала застит нам глаза, и мы забываем, что большинство героев — дети 10, 12, 14, 16 лет, которые вынуждены приспосабливаться и выживать во взрослом и очень жестоком мире: править, убивать, лгать, скитаться по лесу. История Сансы, в ее книжном варианте, — это рассказ о девочке, предавшей самых близких ради мечты о «принце» и жестоко за это поплатившейся. На этой истории можно и нужно воспитывать тяготеющих к гламуру девиц.

Самое подкупающее во вселенной Мартина — то, что она еще не закончена и автор явно не спешит ее завершить, намеренный наслаждаться выгодами долгой западной старости. Что ж, пожелаем ему не обмануться в расчетах, подобно многим из его героев.

Ведь на самом деле проблема состоит в том, что философских, содержательных, мировоззренческих вопросов писателю никто не задал. Толкин и Льюис, которым наследует Мартин, жили во времени, когда идеологии не было принято стесняться. Теперь же игра в «я тут просто книжки пишу» зашла так далеко, что рано или поздно одно из самых ценных литературных высказываний современности — из-за полного отсутствия критики и сопротивления материала — может просто повиснуть в воздухе. Да, барышни бросают чепчики, фанаты в очередь выстраиваются, но с кем автору спорить о новом мире, который должен прийти на смену средневековой бойне, ясно не вполне.

http://portal-kultura.ru/articles/books/166929-est-li-zhizn-...