Тамара Гвердцители: «Чем больше артистка, тем меньше везет ей в личной жизни»
Кому, как не ей, знать, что такое счастье.
Счастье – обладать таким голосом, заниматься любимым делом, быть настолько востребованной в профессии. Музыка заменила Тамаре многое, если не все в этой жизни. Разлука с родиной, расставание с сыном, личное одиночество – все можно пережить, когда такая к музыке любовь. Взаимная, разумеется…
– Тамара, вы для себя определили, что такое счастье?
– Я думаю, каждый человек стремится быть счастливым. Но определение счастью дать очень сложно. Как сложно и вызывать в себе это ощущение, поддерживать его. Счастлив человек мгновениями. И, к сожалению, очень редкими.
– Можете вспомнить один из таких моментов? Когда самой себе могли сказать: я счастлива!
– Нет, не знаю... Наверное, такие моменты были, и не раз. Но признаться себе в том, что счастлив, ты, как правило, боишься. Это же так быстротечно. А, может, я просто суеверный человек – лишнего стараюсь не говорить ни другим, ни себе.
– Почему так? Жизнь научила?
– Да, бывало всякое. Чего-нибудь скажешь, похвастаешься кому-то – и потом все куда-то уходит, как с белых яблонь дым. Я боюсь зависти, честно вам говорю. Не могу сказать, что у меня много завистников, но иной раз ловлю себя на мысли: тот или иной поступок человека по отношению ко мне продиктован именно завистью… Вообще страшное чувство, конечно. И грех – что, наверное, самое главное.
«СПОКОЙСТВИЕ – НЕ МОЯ СТИХИЯ»
– Завидуют чужому счастью, а оно – понятие все-таки многослойное. Во-первых, для любого человека важно здоровье…
– Да, безусловно. Это, наверное, самое важное. Когда здоровья нет, ничего в жизни не надо.
– На себе это прочувствовали?
– Да. Сразу вспоминается один этап моей жизни. Вы знаете, каждый год у меня отмечен каким-то крупным событием: будь то концерт или звание какое-то весомое. И есть год 1999-й – когда ничего этого не было. Такое белое пятно в моей жизни, белое поле заснеженное. Потому что дважды за этот год я очень сильно болела, болела настолько, что оба раза оказывалась в больнице.
И в это время мне действительно ничего не было нужно: ни концерты, ни звания. А когда ничего не нужно – это смерть. Поэтому здоровье, конечно, – самое основное. Будем здоровы – остальное приложится.
– Сейчас 1999 год, наверное, вспоминаете как страшный сон. Пережитое заставило вас изменить отношение к собственному здоровью?
– В какой-то степени да – настолько была перепугана. Теперь стараюсь больше слушать врачей, вести себя, как примерная девочка (смеется).
– И ваш нынешний образ жизни можно назвать здоровым?
– Отчасти. Разумеется, я не курю и не пью. Но у меня сложный гастрольный график, частые бессонные ночи: прилетела – улетела, в тот же день может быть концерт. Конечно, так жить непросто, но это моя профессия, и я живу так с ранней молодости.
– А отдыхать за эти годы научились?
– Стараюсь, конечно, что-то делать правильно в этой жизни. Правда, не могу сказать, что у меня получается. В силу эмоциональности, в силу моего характера, просто безмятежный отдых – когда ничего не надо делать, когда голова пуста, когда лежишь на пляже пластом и расслабляешься – не для меня.
Мне все время нужно находиться в движении, и это уже образ жизни, образ мышления. То есть спокойствие – явно не моя стихия. У меня хоть что-то, но обязательно должно быть не так, как у всех.
«БЫЛО ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО МЕНЯ УНИЧТОЖАЮТ»
– Были у вас периоды, когда, может быть, и хотелось этого движения, но не было звонков, приглашений, концертов?
– Да, конечно. Это было в начале 1990-х, когда люди не могли определиться и не понимали, что происходит.
Наверное, тогда было не до искусства, не до концертов, у людей других проблем хватало. Уже не существовало ни филармоний, ни Госконцерта – были только корпоративные мероприятия, на которых творили, что хотели.
Многие мои друзья, коллеги тогда уезжали – каждый хотел каким-то образом выбраться, выплыть. И у меня были предложения из Франции, и я могла начать все с белого листа.
В 1991 году в Париже мне предложили поступить в оперу «Бастилия» и тем самым перечеркнуть все, что было нажито здесь. Тогда я не осмелилась принести карьеру эстрадной певицы на жертвенный алтарь. Потом, конечно, сожалела…
То есть я уезжала, приезжала, уходила, возвращалась. Было очень тяжело, честно скажу. Впоследствии, наверное, мне воздалось за те мучения. Может быть, даже это и не слишком громко звучит...
– Вы жили в Грузии, России, Франции и Штатах. Где ощущали себя комфортнее всего?
– Я думаю, что человеку ближе всего те места, где он провел детство и где состоялся как личность. Родилась я в Грузии, а профессионально состоялась в Москве. Поэтому и в Москве, и в Тбилиси я одинаково ощущаю себя как дома.
Хотя Москва, конечно, сумасшедший город, мегаполис. Но я хочу понять этот город, уловить его гармонию. Как ребенок, радуюсь, когда здесь меня кто-то узнает, кто-то здоровается. Сразу возникает ощущение какой-то принадлежности к этому городу.
Понятно, что никто не станет москвичом лишь оттого, что живет в центре Москвы. Но мне, так же как и любому москвичу, радостно, когда здесь происходит что-то хорошее, и так же больно, когда здесь что-то не так. Ощущаю сопричастность, а это уже немало.
– Несколько лет назад наши страны, будучи братскими долгие десятилетия, вдруг оказались врагами. Военный конфликт 2008 года вы восприняли как собственное несчастье?
– Думаю, что можно и так сказать. У меня было ощущение, что меня уничтожают. Ощущение потерянного, нищего, брошенного человека. Это не политика для меня, это жизнь, и в то время я действительно почувствовала себя глубоко несчастной.
«ЭТО Я ВЫШЛА НА ЛЕГРАНА»
– Зато в профессии вы человек явно счастливый. Это же большое счастье – встреча с Леграном?
– Безусловно. Если бы кто-то мне сказал, что я хотя бы минуту буду петь с Мишелем Леграном, – ни за что бы не поверила.
Вы знаете, жизнь иногда намного более дерзкая, чем твои мечтания, и она порой преподносит массу сюрпризов. Иногда вот кажется: рутина сплошная, ужас, как вырваться. Думаешь, ну что еще можно сделать в этой эстраде? И вдруг перед тобой открываются совершенно новые двери. И ты успокаиваешься. Понимаешь: если бы не было этой эстрады, не было бы и всего остального.
– А как на вас вышел Легран?
– Это я на него вышла, вернее, мой агент. В 1992 году он послал в офис Леграна мою кассету. Там сидит комиссия, которая рассматривает, что можно дать маэстро прямо в руки, что будет достойно его внимания. Моя кассета оказалась в числе счастливых.
Не знаю, как Мишель Легран оценил мои песни, но уже через два дня нам позвонили и назначили встречу. Я приехала в его замок под Парижем. В гостиной стояли два рояля, мы вместе немного помузицировали.
Он спросил меня, знаю ли я его музыку. На что я сыграла, наверное, тем десять из его произведений. На него, я видела, это произвело большое впечатление.
– Как думаете, этим шансом вы воспользовались сполна?
– Вы знаете, все-таки талант, наверное, не дает возможности воспользоваться шансом в полной мере. Потому что воспользоваться шансом – это уже совершенно другой талант.
Как музыкант и как певица в этом сотрудничестве я сделала все, что могла. Те годы вспоминаю как очень счастливый период в моей жизни. И никак не могу его рассматривать как мучительную работу над использованием какого-то шанса.
– А можете сказать, что полностью реализовали себя в профессии?
– Осталось еще очень много неоткрытых дверей. Но уже могу сказать, что в профессии удалось немало. И не только на эстраде – были и мюзикл, и опера. И естественно, как певица, я счастлива, что за эти годы спела все, что только можно: от Бизе до Леграна, от народных песен до цыганских романсов. И это тоже можно назвать достижением. Потому что, конечно, важно, когда человек проявляет себя в разном, без этого все было бы слишком простои однообразно.
«МОИ АРТИСТИЧЕСКИЕ ДОСТИЖЕНИЯ ТЯГОТЯТ МУЖЧИН»
– Личная жизнь, для женщины особенно, – тоже важная составляющая счастья. Не так ли?
– Да, конечно. Но, наверное, в первую очередь, я все-таки артистка – потому что таких достижений, как на сцене, в личной жизни у меня нет (смеется).
– Вы дважды официально были замужем, сейчас свободны. Это является препятствием к достижению полной гармонии? Не тяготит вас неопределённость личной жизни?
– Нет. Скорее мои артистические достижения тяготят мужчин, которые на сегодняшний день выступают в роли моих кавалеров. Вообще я заметила: чем больше артистка, тем меньше везет ей в личной жизни. Это уже аксиома, и когда-нибудь, быть может, я напишу эссе по этому поводу.
– Понятно, что рядом с вами должен быть очень сильный мужчина. Теперь таких все меньше?
– Честно говоря, у меня сейчас слишком мало времени, чтобы искать сильных мужчин. А те, кого встречаю… Да, не все яркие личности, далеко не все сильные, интеллектуальные. Поэтому очень тяжело сделать выбор.
– Так понимаю, свою карьеру, свою профессию в жертву личной жизни вы не принесете. Это выше ваших сил?
– Да, конечно. Когда 30 лет на сцене, тебе уже не могут запретить петь. А потом жертвы никому не нужны. Хотя, думаю, есть женщины которые могут совмещать и то и другое, могут быть и потрясающими артистками, прекрасными женами. К сожалению, правда, таких женщин теперь все меньше и меньше.
– Скажите, сын – сейчас главный мужчина в вашей жизни?
– Да, Александр – замечательный молодой человек. Мы не так часто видимся, как бы мне хотелось, – он живет в Лондоне. Дико скучаю, но понимаю, конечно, что он там учится, и я не могу перенести свою сцену туда, а его учебу сюда. Поэтому смириться на время все-таки можно и нужно. Тем более что для меня, как для матери, высшее счастье, – когда сын счастлив.
– И напоследок. Вы знаете, Тамара, сегодня существует много специальных курсов, где людей учат быть счастливыми. Вы бы записались на такие?
– Вы знаете, я бы назвала такие курсы – «Репетиция счастья». И на курсы с таким названием, честное слово, пошла бы. Репетиция – это же половина моей жизни… Особенно, если бы там звучала музыка. Потому что особенно я счастлива, когда играет музыка, когда я сама вся в музыке. Тогда я ощущаю себя такой нужной и такой необходимой…