Константин Бранкузи. В поисках красоты
Расставшись со скромной пианисткой, Бранкузи утратил интерес к любви. Однажды знаменитый скульптор с тоской и раздражением признался, что власть над ним Веры, которую он назвал «ведьмой», оказалась настолько велика, что после разрыва с ней Константин никогда больше не коснулся ни одной женщины.
Джон навсегда запомнил тот день. В начале пятидесятых ему было семнадцать и он не расставался с фотоаппаратом. За пару лет до того мать, пианистка Вера Мур, решила: сын уже достаточно взрослый, чтобы узнать тайну своего рождения, и сообщила, что отец Джона — знаменитый скульптор Константин Бранкузи, легенда ХХ века. Спокойно добавив, что с самого начала тот отказался признать наследника, а их долгий роман давно перешел в дружбу.
Вера жила с сыном в пригороде Парижа, утром собралась в центр, и Джон предложил подвезти ее на своей первой машине, подержанной малолитражке. Остановились у мастерской в тупике Ронсен, женщина вышла, постучала в дверь. Дальнейшее происходило словно в замедленной съемке. Открыл бородатый старик, они с Джоном встретились глазами. Внезапно до юноши дошло, что перед ним — отец. И прежде чем дверь за матерью затворилась, каким-то безотчетным движением он схватил висевший на шее фотоаппарат и нажал на кнопку. И пусть нечетко, в движении, но удержал единственное мгновение, когда отец на него смотрел.
Джон Мур скончался в прошлом году. Ему было восемьдесят два. Ту историческую пленку он почему-то не проявил, и она затерялась. Сын великого Бранкузи никогда не претендовал ни на признание, ни на наследство, крайне редко давал интервью и лишь несколько лет назад согласился сняться в документальном фильме румынского режиссера Ионуца Теяну «В поисках потерянного отца». Жил Мур в Париже — городе, где его родитель обрел славу.
В наши дни отпечаток гения Бранкузи можно встретить повсюду — в архитектуре, моде, ювелирных украшениях, детских конструкторах и шахматах. Его последователи считают, что без влияния скульптора не было бы знаменитого лондонского небоскреба-огурца или Херст-тауэр в Нью-Йорке, модельеров Эльзы Скиапарелли и Жан-Шарля Кастельбажака, даже развивающих деревянных игрушек. Цены на произведения Бранкузи бьют мировые рекорды — в мае на аукционе Christie’s в Нью-Йорке бронзовый шедевр «Спящая муза» ушел с молотка за 57,3 миллиона долларов, причем цена выросла вдвое от изначальной за девять минут, побив лоты Пабло Пикассо и Марка Шагала! Когда-то скульптора звали Константин Брынкуш. Он родился 19 (по другим источникам 21) февраля 1876 года на юго-западе Румынии, у подножия Карпат, в селе Хобица — в крестьянской семье. Пятеро братьев. Низкая темная избенка, крохотные окна которой почти не пропускают света. Закопченные стены, потрепанные домотканые половики. Грязь. Холод и голод. Побои.
Еще ребенком — ему не исполнилось и десяти — Константин уже работал «мальчиком», так называли посыльных. Бегал с утра до вечера с поручениями местного гончара и скобаря за кусок хлеба и мелкую монетку. Гончар научил паренька лепить — это посчитали везением даже обитатели Хобицы: такой маленький, а уже, почитай, профессия в руках, которая всегда прокормит. Лепкой дело не ограничилось: после работы, оттягивая неизбежное возвращение в темную лачугу к шумным скандалам и дракам с братьями, Константин задерживался в лесочке и вырезал что-нибудь из дерева. Это искусство, кажется, было в крови у каждого жителя Хобицы — тамошняя резьба испокон веку являлась национальной гордостью.
И однажды случилось невероятное: поделки Константина попались на глаза случайно проезжавшему через Хобицу знатоку. Как уж удалось убедить семейство Брынкуш, неизвестно, но только двенадцатилетний мальчуган навсегда покинул семью. Талантливого подростка взяли в первый класс художественной школы Крайова, главного городка жудеца (района) Долж. Там он не только учился, но и работал — то разносчиком, то официантом. А в свободное время ухитрялся заниматься резьбой, например смастерил скрипку и выучился на ней играть. Музыку Константин любил, но даже представить себе не мог, что наступит день и он познакомится с самыми оригинальными композиторами предстоящего века.
После окончания школы Брынкуш отправился в Бухарест, казавшийся ему тогда центром мира. Все повторилось. Трудолюбивый юноша поступил в Национальную школу искусств, где проучился четыре года. Живя в столице, он брался за любую работу, ухитряясь откладывать какие-то деньги.
Ему двадцать пять, и жизнь представляется цепочкой унижений и препятствий. Бухарест, как прежде Хобица и Крайова, не принимает, выталкивает, обрекает на опостылевшую нищету и тоску. И однажды он принимает решение. Все имущество умещается в маленьком заплечном мешке, за пазухой — огромным трудом скопленные гроши. Константин в последний раз оглядывается на безразличный город и уходит — пешком. Много позже его будут сравнивать с Михаилом Ломоносовым, великим самородком, так же, пешком, преодолевшим трудную дорогу к своей мечте.
Сначала он придет в Мюнхен, а спустя два года, в 1904-м, доберется до Парижа. И судьба, впечатленная крестьянским упорством, наконец улыбнется. Париж, в который жарким летним днем вошел Константин, совсем недавно изменил облик в соответствии с новой эпохой: над ним высится Эйфелева башня, под землей проходят первые линии метро. В самом воздухе чувствуется запах перемен — и первым делом Брынкуш изменит фамилию и станет Бранкузи? — на французский манер. Столица Франции первого десятилетия ХХ века, казалось бы, неминуемо должна была ошеломить бедняка-провинциала. Сверкающая, пышная, вся в огнях, притягивающая людей искусства. Здесь все самое модное, новое! Но крепкий румынский парень, мрачноватый и молчаливый, совершенно не испытывает робости. У него есть цель. Ее трудно выразить словами, он просто страстно хочет ваять, вот и все. Пока еще Константин работает в реалистическом жанре — создает портреты в гипсе и камне.
Он поступит в Парижскую школу изящных искусств, по-прежнему не гнушаясь любого заработка, решится принять участие в паре выставок молодых художников, а в 1907 году получит предложение мечты — стать ассистентом великого Родена. Да, Бранкузи прекрасно знаком с классическими принципами ваяния — школа, которую он прошел, строилась на античных канонах. Он умеет создавать милые салонные работы, но всем существом чувствует: это отживает, это не его. Всего месяц спустя Константин совершит немыслимое — вежливо поблагодарит мэтра и уйдет на вольные хлеба.
Немногословный и несентиментальный, позже он объяснит свое решение коротким афоризмом: «Другие деревья не могут расти в тени дуба». В качестве прощального жеста Бранкузи в том же 1907-м создал «Поцелуй», в каком-то смысле вдохновленный легендарным произведением Огюста Родена, и впоследствии неоднократно воспроизводил его в разных интерпретациях и материалах. Поразительное чувство времени и новых веяний повернуло Бранкузи к авангарду. И очень быстро знатоки заговорили о том, что он ни много ни мало заново запустил историю скульптуры.
Поселился Константин в знаменитом «Улье» на Монпарнасе в крошечном Данцигском проезде — общежитии нищих художников. Кроме них, впрочем, тут обитали актеры, ремесленники, торговцы, беглые русские революционеры, поэты... «Ульем» дом назвали за причудливую архитектуру: шестнадцатигранная ротонда с большим окном на каждой стороне с виду и впрямь походила на пчелиные соты. Именно это место станет колыбелью так называемой парижской школы. Всего двадцать четыре треугольные комнатки, вокруг — домики для семейных художников, поодаль — еще одно трехэтажное здание с мастерскими и ангар любительского театра: весь комплекс, окруженный акациями, насчитывал около ста сорока студий. Водопровода, газа и электричества не имелось, зато аренда обходилась в копейки, причем владелец здания, скульптор-филантроп Альфред Буше, относился к творцам с пониманием и за просрочки никого на улицу не выбрасывал.
Каминов нет, кто побогаче, покупает уголь и топит печурку, выводя трубу в окно. За водой нужно спускаться под лестницу. Но эти неудобства никого не волнуют: впоследствии бывшие жильцы будут вспоминать проведенное в «Улье» время как счастливую пору молодости, дружбы и куража.
Кого только не было среди жителей «Улья»! Леже, Шагал, Ривера, Штеренберг, Цадкин... Они были смелы, голодны, щедры на похвалы и работали как проклятые. Жизнь била ключом: в соседней мастерской рыдала обиженная натурщица, у итальянцев пели под мандолину, у евреев жарко спорили, русские нигилисты пили водку с поляками... Не снимавший даже летом привезенной из России шубы Хаим Сутин тяжело поднимался по лестнице, прижимая к груди связку выпрошенных на рынке тухлых цыплят для натюрморта, а Марк Шагал ночи напролет при свете керосиновой лампы сидел за холстами из распоротых ночных рубашек.
Слух о том, что кто-то разжился деньгами, немедленно разносился по дому, и все бежали занимать. В «Улье» дневали и ночевали, практически не возвращаясь на свои квартиры, Модильяни, Эренбург, Кандинский и Волошин, играли в шахматы, пили дешевое вино. У консьержки мадам Сегонде можно было в случае крайнего безденежья выпросить миску вечно кипевшего на крохотном примусе овощного рагу... Эта коммуна на несведущего посетителя производила впечатление сумасшедшего дома. Вот художник Сэм Грановский по кличке Ковбой распахивает окно второго этажа с воплем «Я гений, я гений!!!» Вот индус, имени которого никто не знает (по слухам, родственник махараджи), внезапно устраивает светский прием с шампанским. А вот смуглый гигант Диего Ривера размахивает мексиканской тростью, а рядом — высокая блондинка с экзотическим псевдонимом Маревна: в эту барышню, которую на самом деле величают Марией Воробьевой-Стебельской, все влюбляются и назначают ее русской музой парижской школы...
В комнатках-ателье устраивались по-разному. Одни собирали компании и кутили напропалую, другие отшельничали, доходя почти до аскезы, и полностью растворялись в работе. Бранкузи, живший в мастерской № 54, несмотря на имидж мрачноватого молчуна-бородача, балансировал где-то посередине. Мог надолго уединиться, обтачивая очередную обманчиво простую форму, но мог и посидеть где-нибудь в углу, пока шумная компания, постепенно пьянея, спорила о новом искусстве или травила байки о натурщицах.
Было голодно — одни материалы и инструменты влетали в копеечку, так что здорово выручали обеды у русской художницы Марии Васильевой. Она жила в скромной квартирке неподалеку от «Улья» и подрабатывала на жизнь прокормом голодных собратьев за ничтожную плату. Всего за шестьдесят сантимов можно было согреться в холодный день чашкой крепкого бульона, подкрепиться плошкой мясного рагу из обрезков, а еще были хлеб и чай — что еще нужно?
Бранкузи работал много и напряженно. Абстракции абстракциями, но сделанная им модель человеческого тела без кожи многие годы прослужит пособием студентам-медикам, а на парижских кладбищах будут ставить памятники его работы — что ж, тоже заработок. Одному из таких надгробий, к слову, предстоит прославиться.
...В самом воздухе Монпарнаса в призрачные довоенные годы была разлита романтика, порой с привкусом драмы. Бранкузи не отличался сентиментальностью, но на одну грустную историю что-то в его сердце откликнулось. В Париже вокруг Константина постепенно сформировался тесный кружок соотечественников, в основном людей творческих. Но был среди них и доктор Соломон Марбэ. Румынский физиолог стал предметом страстной любви и поклонения русской студентки-медички Тани Рашевской. Она работала его ассистенткой. Марбэ, человек действительно незаурядный, стал ее наваждением, но, увы, он был женат. Двадцатитрехлетняя Таня в 1910 году отравилась.
Потрясенный случившимся, Соломон заказал памятник на могилу Рашевской своему другу Бранкузи. Выбор пал на «Поцелуй» — причудливую в своей почти первобытной простоте композицию: слившиеся в объятии тела, истинно «едина плоть». Может, доктор все-таки питал к девушке чувства большие, чем смел выказать? Отцу Тани, Николаю Рашевскому, памятник поначалу не понравился, но в конце концов он согласился на его установку. Кто бы знал тогда, что столетие спустя потомки Рашевских станут рьяно судиться с Парижем за право на скульптуру, а надгробие «Танюша» на кладбище Монпарнас будет указано во всех путеводителях...
Каждый день Бранкузи заглядывал в богемное кафе «Ротонда» повидаться с друзьями — Пикассо, Блезом Сандраром, Гонсалесом, Делоне, Жакобом... Все они тогда увлекались архаической культурой — африканскими масками и примитивным искусством Океании, что и легло в основу «кубистских» поисков. В «Ротонде» было дешево и сердито: рюмка анисовой водки — пять су, легкий завтрак — десять... Там сидели часами в клубах табачного дыма, рисуя на салфетках и обсуждая последние выставки. За тесно сдвинутыми столами можно было встретить кого угодно — японского художника Фуджиту в ярко-красном кимоно, русского скульптора Цадкина в спецовке и в компании огромного дога, Владимира Ульянова-Ленина, играющего в углу в шахматы с Львом Троцким, анархиста Бориса Савинкова в вечном черном котелке и с огромным зонтом-тростью. Именно здесь Модильяни однажды столкнется с юной Анной Ахматовой — итогом этой встречи станут несколько легендарных набросков и каменная головка, в которой узнаются знаменитое лицо поэтессы и короткая прямая челка. Этого шедевра, да и вообще скульптурных работ Модильяни не было бы, если бы не Бранкузи.
Константин выделялся среди богемных приятелей крепкой крестьянской основательностью, никого не пытался заинтриговать или шокировать. Все, кто с ним знакомился, интуитивно чувствовали: румын уверен в себе и знает, куда идет. Это привлекало. Настолько, что совершенно не прилагая усилий, он стал для многих авторитетом. Едва познакомившись в 1909 году с Бранкузи, Модильяни практически сразу стал его учеником, а потом и близким другом наряду с художником Анри Матиссом, поэтом Гийомом Аполлинером и композитором Эриком Сати. Константин, увидев наброски кариатид Амедео (довольно, кстати, рискованные с точки зрения общественного вкуса), заключил, что это готовые эскизы для скульптур. И посетовал: жаль, если столь удивительная пластичность и ощутимый объем не воплотятся в трехмерной форме. В итоге Модильяни увлекся настолько, что посвятил себя скульптуре на целых четыре года.
Сам же Бранкузи продолжал совершенствовать свой стиль — не только создавал новые работы, но и переосмыслял старые, делая серии одного и того же произведения в дереве, камне, бронзе... В двадцатых годах написал знаменитый «Манифест о сути вещей». Так до конца и не освоивший французский, Константин тем не менее был доходчив, лаконичен и мудр: «То, что называют абстракцией, — это самый настоящий реализм, потому что реален не внешний вид, а суть вещей. Она должна быть представлена предельно кратко, просто, выразительно и ясно». Бранкузи стали называть человеком, радикально изменившим представление о скульптуре. И в какой-то момент он обрел безумную популярность. Его работы начали покупать, за ними стали гоняться коллекционеры.
Немало способствовала тому скандальная история со скульптурой «Принцесса Х». В 1920 году Константин выставил ее на «Салоне независимых» в Париже. Правительственный чиновник отказался открывать выставку, заявив, что на ней присутствует порнография — именно так он трактовал спорный экспонат. Бранкузи объяснил: «Это всего лишь женщина, в которой я пытался выразить сущность вечной женственности». Но его слова не убедили, и он вынужден был снять скульптуру с выставки. На ее создание ваятеля вдохновила Мари Бонапарт, принцесса Греческая и Датская, увлекавшаяся психоанализом (годы спустя она спасет Фрейда и еще несколько еврейских семейств от фашистов). Как бы то ни было, впоследствии скандальная «Принцесса Х» станет одним из самых знаменитых произведений в истории авангардного искусства...
Ближайшим другом Константина в те годы и до самой своей смерти был композитор Эрик Сати. Бранкузи придумывал костюмы для балетных постановок на музыку Эрика. В них танцевала молодая ученица Нижинского румынка Лицика Кодряну. Под влиянием симфонической музыки друга создал скульптуры «Платон» и «Сократ». А Сати в свою очередь вдохновлялся работами Бранкузи — его «Колонна без конца» дала толчок к созданию оперы «Поль и Виржини». Композитор даже сам начал рисовать. Смерть Эрика в 1925 году стала для Бранкузи сильным потрясением, от которого он так до конца и не оправился.
Пришло время оставить «Улей» и переехать в собственную мастерскую. В этом ателье на Монпарнасе открылась та часть натуры Бранкузи, что раньше пряталась за обликом нелюдимого бородача. Оказалось, он любит хорошее вино и вкусную еду и если приглашает отужинать двух-трех близких друзей, вечер пройдет чудесно: хозяин приготовит мясо в печи-камине, сложенной в углу мастерской, предложит аперитивы, ликеры и превосходное бордо, поставит на стол грубую бутыль с букетом ярких цветов, словно на картине Матисса. А когда гости совсем осоловеют, сыграет им на скрипке.
Остроумный и многое повидавший, он увлекался джазом и фотографией (его учил легендарный фотограф-дадаист Ман Рэй), восхищался аэропланами, одним из первых провел в студию телефон и научился играть в гольф. Женщинам он поклонялся — и это остро чувствовалось в работах, далеких от реалистического отражения красоты. Сильный человек с незаурядной судьбой, ничуть не стеснявшийся своих корней, он привлекал очень ярких дам. Лишь спустя годы стало известно, какой бурной на самом деле была личная жизнь художника, которого считали отшельником. Архив сохранил пачки писем, на их страницах самые разные женщины отчаянно кокетничают, признаются в любви и без конца повторяют, что никогда его не забудут.
Самой известной возлюбленной Бранкузи была венгерская художница Маргит Погани. Они познакомились в 1909 году, Константина очаровало ее лицо. Он немедленно попросил Маргит позировать, но ни один эскиз мэтра не устраивал. Модель, восхищенная очередным своим воплощением, умоляла остановиться, но он лишь раздраженно швырял смятый шедевр в ящик с глиной в углу мастерской. А потом Погани увидела мраморную голову, в которой, казалось, нет ни одной похожей черты, — и почему-то сразу поняла, что это ее портрет. За двадцать лет Бранкузи создаст девятнадцать работ под названием «Мисс Погани». Первая же, выставленная в 1913-м в США, вызовет огромный интерес. В 1923 году Маргит переберется в Австралию, но они с Константином будут долго переписываться.
В 1922-м, чтобы залечить душевные раны после разорванной помолвки, приедет в Европу американка ирландского происхождения Эйлин Лейн. В Бранкузи, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, она влюбится со всей возможной страстью. Однажды он небрежно предложил: «Отчего бы вам не съездить со мной в Румынию? Не беспокойтесь о том, что скажут люди, я буду представлять вас как свою дочь». Эйлин согласилась, и они провели в Румынии несколько осенних дней. Довольно быстро Лейн поймет, что Константин даже не думает о браке, вернется в Америку и с горя выйдет замуж. Но любовь к Бранкузи не угаснет, Эйлин попробует вернуть его, специально приедет в Париж... История закончится прощальным письмом: «Я была счастлива снова видеть вас. Но мне больно, и я боюсь выказывать любовь, проявлять которую больше не имею права».
Странные отношения любви-дружбы свяжут Бранкузи и с легендарной Нэнси Кунард — британкой и наследницей миллионов, бунтаркой, нонконформисткой и писательницей... Она, резкая и независимая, стильная, увешанная гроздьями африканских браслетов, вкусившая все пороки, была музой Эрнеста Хемингуэя, Олдоса Хаксли, Эзры Паунда, Луи Арагона, Ман Рэя, Джеймса Джойса и многих других. И с половиной завязывала необременительные романы, в том числе и с Бранкузи. К нему в мастерскую Нэнси приходила в сопровождении чернокожего пианиста, тоже одного из сожителей. Жизнь Кунард закончится печально: разоренная, утратившая физическое и психическое здоровье, истощенная (она весила всего двадцать семь килограммов), Нэнси умрет в шестьдесят девять лет в парижской лечебнице. Среди оставшихся после нее бесчисленных портретов особое место займет работа Бранкузи «Утонченная молодая женщина».
Среди муз немногословного румына были не только прекрасные, но и влиятельные женщины. В 1909 году баронесса Рене Ирана Франшон закажет ему свой портрет. Так появится знаменитая «Спящая муза». Эта дама была, видимо, личностью незаурядной: известно, что в 1923-м она отправилась в отнюдь не безопасное путешествие по исламскому миру и написала об этом книгу. Бранкузи получал от Франшон открытки из Тегерана.
Знакомство со светской львицей и покровительницей искусств Леони Рику состоится в ее роскошном салоне на бульваре Распай в 1914 году. В результате на свет появится деревянная скульптура «Мадам Л. Р.», сочетающая африканское влияние и традиционную карпатскую резьбу. Сначала ее владельцем станет Фернан Леже (они с другом поменяются работами: Леже подарит Бранкузи свою картину, тот в ответ — скульптуру), затем «Мадам Л. Р.» попадет в коллекцию Ива Сен-Лорана, а в 2009-м будет продана на аукционе Christie’s за 37,2 миллиона долларов.
Еще одной подругой Бранкузи станет Агнес Майер, с ней и ее семьей скульптора свяжут на редкость странные отношения. С журналисткой и супругой издателя The Washington Post он познакомится в 1910 году. Именно Агнес сделает все возможное, чтобы талант друга оценили в Штатах. Их отношения выльются в скульптуру «Невысокомерная королева». Агнес и Юджин Майер окажут Константину большую поддержку во время громкого судебного процесса из-за работы «Птица в пространстве» — он создал ее в память о румынских сказках своего детства, где сладкоголосая чудо-птица Мэйастрэ помогала добрым людям побеждать зло. Бранкузи работал над этой серией много лет — до 1940 года, создавая различные версии в разных материалах.
И вот в конце двадцатых, когда один из приятелей пытался ввезти в США несколько его работ, таможенник отказался посчитать их произведениями искусства и потребовал заплатить огромную пошлину, равную сегодня почти четырем тысячам долларов, как за «то ли кухонное приспособление, то ли металлический предмет непонятного назначения». (За ввоз художественных работ пошлина не взималась.) Какая еще птица, мол, где у нее крылья, где клюв? Состоялся суд с таможенной инспекцией, на котором разъяренный Бранкузи требовал признать его работу абстрактным искусством, а один из экспертов патетически воскликнул: «Если это искусство, то я — каменщик!» Тем не менее не без поддержки Майеров Константин выиграл процесс. Спорный «кусок металла» признали скульптурой с формулировкой «считать произведением искусства в силу симметричной формы, художественного контура и красоты отделки». В 2005-м «Птица в космосе» уйдет на Christie’s за 27,4 миллиона долларов.
В 1929 году Агнес приведет в мастерскую к Бранкузи свою дочь Флоренс, приехавшую в Париж учиться балету. Связь Константина с девушкой продлится много лет, ей он посвятит работу под названием «Чудо» и в переписке будет опасно близок к любовным признаниям.
Особое место в жизни румынского самородка заняла Пегги Гуггенхайм. Молодой миллионерше от предприимчивых предков достались огромный нос и нюх на талант, сулящий прибыль. Оказавшись в 1919 году в Париже, Пегги пришла в восторг и от города, и от его богемных обитателей, влюблялась в их творчество, спасала карьеры и даже жизни, а заодно создавала уникальную коллекцию, которой предстояло стать знаменитейшим музеем. В начале Второй мировой, когда жители в спешке покидали город, Гуггенхайм туда примчалась. Обратно в Штаты Пегги отплыла всего за два дня до взятия Парижа нацистами — с гигантским уловом произведений современного искусства. Среди них была подаренная Бранкузи и хранившаяся во французской столице «Птица в пространстве» — один из более чем двадцати авторских вариантов.
Константин тоже покинул Европу накануне войны — крестьянское чутье подсказывало, что грядет катастрофа. Он уехал в Нью-Йорк, который полюбил с 1926 года, впервые увидев его небоскребы с палубы парохода. Сказал тогда, что эти очертания напоминают ему собственную студию в пятнадцатом округе Парижа, только многократно увеличенную.
После войны Бранкузи в основном жил в Америке, но часто наведывался во Францию. В конце жизни он разорвал отношения с Румынией, которую всю жизнь считал родиной и гражданство которой сохранил. Еще в 1938 году Константин преподнес стране скульптурный ансамбль в память о героях Первой мировой. Сегодня это главная достопримечательность города Тыргу-Жиу. Там есть «Стол молчания» — композиция на берегу реки из массивных каменных блоков, располагающая к размышлениям и воспоминаниям, и «Врата поцелуя», под сводами которых венчаются пары в новогоднюю ночь. Еще есть «Аллея героев», в конце которой — одно из самых знаменитых произведений Бранкузи «Колонна без конца». Почти тридцатиметровая башня из семнадцати ромбовидных блоков высится буквально в чистом поле, словно колос, подпирающий небесный свод. Она символизирует путь, по которому души отправляются в иной мир.
Против этого ансамбля в начале пятидесятых восстало коммунистическое правительство Румынии (один из мэров Тыргу-Жиу даже пытался свалить и уничтожить «Колонну без конца», к счастью, безуспешно). Работы Бранкузи, художника, признанного во всем мире, на его родине власти бичевали как «декадентскую развратную пошлость». В ярости ваятель отказался от румынского гражданства и в 1952 году принял французское, а все свои работы, которые предполагал подарить родной стране, завещал Франции с единственным условием — превратить мастерскую в музей. Так и произошло — ателье Бранкузи воссоздали в Центре Помпиду, и там теперь все как при его жизни: инструменты, законченные работы, эскизы, фотографии...
Именно их он и считал своими детьми, а не сына. Много лет пройдет после смерти Бранкузи, прежде чем раскроются его отношения с пианисткой Верой Мур. Они познакомились в 1930 году на концерте — застенчивую англичанку родом из Новой Зеландии подвел к Константину друг, импресарио Джим Эд. Вере было тридцать четыре, Бранкузи на двадцать лет старше. Спустя четыре года пятнадцатого сентября родится мальчик, которого скульптор наотрез откажется признать. Впрочем, Вера не настаивала и ничего не требовала.
Их отношения продлились пятнадцать лет. Все это время Джон, носивший фамилию матери, рос поодаль, привыкнув ни о чем не спрашивать. Вера, не получавшая от более чем состоятельного Бранкузи ни сантима, до старости концертировала и умерла в 1997 году. Джон вырос, завел семью, жил в Париже, работал официальным фотографом легендарного кабаре Crazy Horse. Об отце старался не думать до самой старости, когда в его руках оказалась обширная переписка родителей — страстная, полная слов любви. Нашлись и снимки, кроме того, у Веры хранился подаренный Константином «Прометей».
К слову, расставшись со скромной пианисткой, Бранкузи в буквальном смысле утратил интерес к любви. В его жизни было еще две дамы — певица Мария Тэнасе и художница Соня Терк-Делоне, но отношения мэтра и молоденьких поклонниц оставались платоническими. Однажды знаменитый скульптор с тоской и раздражением признался Соне, что власть над ним Веры, которую он назвал «ведьмой», оказалась настолько велика, что после разрыва с ней его никто не привлекал — Константин никогда больше не коснулся ни одной женщины. Кое-что на эту тему обронила и сама Вера Мур. Когда знавший ее историю приятель стал возмущаться тем, что сыну не досталось ни отцовского внимания, ни наследства, женщина откликнулась фразой: «Видите ли, он ведь никогда не женился!»
...Опомнившаяся Румыния кинулась воздавать дань памяти Бранкузи, от которого когда-то громко отреклась. Его лицо появилось на почтовых марках и банкнотах, Хобица и Тыргу-Жиу стали туристическими центрами. В 2012 году власти просили Францию позволить перезахоронить знаменитого земляка на родине. Мол, великий скульптор хотел бы лежать рядом с матерью в селе, где появился на свет. И тут подал голос Джон Мур, которого отец при жизни не хотел знать. Напомнил пункты его завещания и сказал, что подобное деяние противоречит христианским принципам. Прах Бранкузи, умершего шестнадцатого марта 1957 года, по-прежнему покоится на кладбище Монпарнас. Напротив — могилы композитора Сен-Санса и актрисы Джин Сиберг, а где-то неподалеку — «Танюша», над которой навеки слились воедино герои «Поцелуя».
Первая в России выставка Константина Бранкузи, организованная при поддержке фонда «Искусство, наука, спорт», открыта в Мультимедиа Арт Музее до 12 ноября.