«Его портрет, венки. И никого из родственников»: Москва «странно» простилась с известным российским актером
Где те, кто играл с ним в «Мгновениях», в «Покровских воротах», в «Мюнхгаузене», в «Формуле любви»?
«А где Ленком, не подскажете?» — спросил пожилой мужчина, стоя как раз напротив театра. Я показал. «А где народ?» — спросил тот же мужчина. Народа не было. Вернее, весь народ впустили заранее, чтобы люди не мокли под зимним декабрьским дождем. Траурную церемонию прощания с Леонидом Броневым начали раньше.
Последний выход на сцену Леонида Сергеевича Броневого. Его портрет, венки. И никого из родственников на сцене.
Гробовая тишина. «Мы специально не включаем музыку», — сказал ведущий. «Слово предоставляется легендарному директору театра на Таганке Николаю Дупаку». Выходит Дупак, прошедший всю войну. Обращается к Лёне, как он говорит, к его светлой памяти. А потом сразу без перехода о том, как позорно мало платят театральным артистам. Речь его становится все громче, все обличительнее. И только в конце: «Царство божие тебе, Лёня, царство божие». «Кто еще хочет сказать?» — спросил ведущий. Тишина. И вот тогда включили музыку.
Музыка Таривердиева из «Семнадцати мгновений» звучала как торжественная рапсодия. Было абсолютное ощущение, что ты находишься в храме. Но та
к и есть: театр, где столько лет играл Леонид Броневой, разве не храм? Святое искусство, и к нему он также свято относился. «Я прошу, чтоб ненадолго…», «Не думай о секундах с высока» в исполнении Иосифа Давыдовича, или то место, где Штирлиц встречается с женой, звучало так щемяще, так пронзительно. Его Мюллер там — это наш Мюллер, соратник разведчика Исаева. Неужели не понятно?!
Звучала еще песня в исполнении самого Леонида Сергеевича. А знаете, ведь у него был абсолютный слух! Помните, как Велюров в «Покровских воротах» поет куплеты и подыгрывает себе на рояле? Виртуозно!
…Давно я не видел столько седых голов. Неужели это была уходящая натура, неужели, отпевая своего кумира, люди так прощались со своим прошлым? С Леонидом Броневым, современнейшим, грустным, ироничным, подарившем нам столько мгновений простого человеческого счастья.
Он все про себя понимал. Десять лет назад в фильме «Простые вещи», играя позабытого артиста, сам выбрал для прочтения стихотворение Тютчева. Вот оно, также звучавшее в обрамлении траурного театрального зала:
Когда дряхлеющие силы
Нам начинают изменять
И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать, —
Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
На изменяющую жизнь;
От чувства затаенной злости
На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
За уготованный им пир…
Господи, как он это читал!
Музыка лилась и лилась, люди молча сидели. Но почему же никто больше не сказал последнее «прости»? Да, Броневой был непростым человеком, сверхтребовательным к себе, но и к другим тоже, к коллегам. Только он же любил вас, люди! Неужели вы так и не поняли?
Где те, кто играл с ним в «Мгновениях», в «Покровских воротах», в «Мюнхгаузене». в «Формуле любви», в «Небесах обетованных», в «Простых вещах»? Где артисты «Ленкома?» Просто прийти и сказать Мастеру напоследок, вдогонку… Успеть, ведь он уходит от нас в лучший мир. Где вы?
Или «Маэстро, не надо слов». Музыка звучала в тишине зала. Вышел ведущий, зачитал телеграммы от Путина, от Матвиенко, от Калягина… Всех поблагодарил, сказал еще что-то про последнего из могикан. «Пожалуйста» — обратился он к молодым людям в черных костюмах и белых перчатках. Крышку закрыли и гроб понесли сквозь зал. Аплодисменты…
Возвращаюсь. Мимо проходят ребята лет 20, у одного за спиной огромный чехол с гитарой. Глядя на автобусы у «Ленкома», спрашивают: «А кого хоронят?» Они уже не знают.