Кирилл Кривошеев: Мир на Донбассе. Репортаж из Краматорска
Сергей Корниенко, пенсионер и диверсант
Автобусом до Краматорска 16 часов. На ростовском автовокзале причитает женщина, которая дома последний раз была еще до Майдана.
— Говорят, Ленина сломали на площади. Ну разве это мой город? Разве это мои люди?
Однозначно ответить на ее вопросы сложно. Особенно насчет людей. Ленин для местных сторонников «русского мира» был объектом сакральным: именно под ним собирались все ДНРовские митинги. Его повалили националисты, прицепив тросом к грузовику. Но они были не из Львова. Такие же краматорчане. И если помешать им никто не решился, значит, национализм в умах людей победил.
На видео — большой седовласый мужчина. Он руководит процессом. Это Сергей Корниенко, известный в городе человек. Долгое время был в партии «Батькивщина», теперь в «Свободе» — возглавляет местное отделение. Раньше работал на мясокомбинате, потом держал свой бизнес. Сейчас — пенсионер. Участвовал в боях на Майдане, был ранен. Встретиться с российским журналистом он согласился не сразу.
«Ну о чем я буду с ним говорить? По нашей идеологии, война должна закончиться во Владивостоке!» — передали мне его слова.
В итоге говорил именно об этом. Про Владивосток — так вообще при первом рукопожатии на крыльце гостиницы «Краматорск». Сейчас она фактически режимный объект. Львиная доля постояльцев — военные, СБУ и ОБСЕ.
Наш разговор происходил на украинском. На нем Корниенко принципиально общается уже два года. Только в речи проскакивает русскоязычный паразит «это самое». Есть, впрочем, и «патриотичный» паразит — «вибачте мене» («извините меня»).
— Как принимают такую радикальную проукраинскую партию на востоке?
— В Краматорске «Свобода» традиционно набирала наибольшее количество голосов — до 10%. При среднем результате по Донецкой области в 1,5–2%. Но это только она. А если брать другие партии: «Удар», «Батькивщина» — протестный электорат наберется на уровне 20–25%.
— Главная претензия российской общественности к украинским националистам — притеснение русского языка. Что вы думаете с ним делать?
— Сначала я бы хотел, чтобы эти русскоязычные встали и извинились за то, что въехали из России и Белоруссии в наши пустые хаты со своими козами, свиньями и коровами. В пустые хаты, где наши деды и прадеды умерли от Голодомора. Отсюда идут и все беды. Я могу показать могилы своих предков на этой земле. А они могут? Их здесь нет! Дома вы можете говорить на любом языке, но государственный должны знать все. Чтобы получить гражданство любой страны, нужно знать законы и уважать культуру.
— А донбасские украинцы по-русски не говорят?
— Украинцы говорят на разных языках. Я сам говорил и на русском, и на суржике. Но когда доходит того, что в Горловке убивают за вывешенный украинский флаг, тут я становлюсь принципиальным.
Сергей Корниенко имеет в виду случай с депутатом Горловской городской Рады Владимиром Рыбаком. Его действительно взяли в плен, а потом убили люди Безлера, командира сепаратистов.
Тех украинцев с Донбасса, что не сгубил Голодомор, по словам Корниенко, вывезли вглубь России.
— Когда я служил в армии, я проезжал по российским селам и сразу видел, где живут украинцы. У них во дворе все загорожено, пять свиней, три коровы. А если все разбито, свиньи в луже лежат, дети голопузые бегают и дверей на сараях нет — вот это россияне!
Дальше последовали стандартные лекции на тему «выше Москвы живут не славяне, а угры» и «вся советская техника — украденные западные образцы».
При ДНР Корниенко был в Киеве. Но даже оттуда, по его словам, он руководил отрядом «диверсантов». Они присоединились к ополчению и вместе с ними строили баррикады, вместе давали интервью Life News. Целью операции было вовремя захватить оружие и смыться. Если верить Сергею Николаевичу, это получилось. Другие сторонники «Свободы» работали «простыми» разведчиками — сообщали Нацгвардии о позициях сепаратистов.
— Новая украинская власть вам нравится больше, чем та, которую вы свергли на Майдане?
— Нет. Эта победа была сделана на наших костях, а они пришли и с первого дня начали работать так, как решили они.
Федор Хорошайло, ветеран ВОВ
— Вы же наверняка напишете так, как нужно России? — волнуется 92-летний ветеран. — Прошу вас, не подведите. Я против любой войны. Война — это горе, это инвалиды.
Из-за сноса Ленина в родном городе Федор Иванович Хорошайло вполне ожидаемо переживает:
— Что ж это, потом и от Пушкина откажемся?
А новость о том, что постамент пушки в городском сквере перекрасили из оранжево-черного в желто-синий, ему безразлична. Власть решила — значит надо. Федор Иванович — государственник. На острые политические дискуссии он не идет. Его ответ на все: «Нужно разобраться в верхах». Это касается и споров на тему «георгиевская ленточка или красный мак», и о роли Бандеры и Шухевича в украинской истории. Именно «надо разобраться», без какой-либо агрессии или осуждения.
Квартира, в которой он живет с женой Надеждой Александровной, была бы самым обычным обиталищем постсоветских пенсионеров, если бы не некоторые детали. На телевизоре — флаг Украины, в шкафу — георгиевская ленточка и... флаг США, где у Федора Ивановича живет дочка.
— Я родился в Украине. Я украинец. Я жил, работал и считал себя гражданином Украины. Поэтому, когда началась Великая Отечественная война, я без оглядки на Россию, Казахстан и прочих, добровольно ушел защищать свою Украину. Против Украины я ничего не имею. Это процветающая стана. Ну, если бы не было всего этого...
Пенсия у Федора Ивановича приличная даже по российским меркам — 6500 гривен (около 16 000 рублей). Но так много, разумеется, получают далеко не все украинские ветераны.
На парадном кителе Федора Ивановича не юбилейные, а боевые награды. В том числе и «За отвагу». Ему одним из первых пришлось стать командиром боевой установки БМ-13 «Катюша». Воевал на Карельском фронте, защищал Мурманск. В бою проявил смекалку — придумал, что, если заехать передними колесами в ямку, бить из «Катюши» можно прямой наводкой. Командиры смышленого бойца быстро оценили, отправили учиться дальше. Уволился из армии полковником. Раньше ездил на парад в Москву — встретиться с фронтовыми друзьями. Теперь говорит, что он там — чужой человек.
— Я готов ехать и сегодня. Но идет война. Это будут уже не те объятия.
Новую войну ветеран Великой Отечественной принял со знанием дела. Он сразу же организовал жильцов своего дома, чтобы те сделали в подвале убежище с запасами всего необходимого. Там все вместе пережидали обстрелы.
— Вы видели людей, которых у вас называют ополченцами, сепаратистами? Какое ваше отношение к ним? — спросил я в самом конце.
— Пили они много, — ответил фронтовик. — А на войне горючее — это начало неприятностей. Но хочешь не хочешь, а нам, ветеранам, приходится быть в стороне от этого конфликта.
Ирина, гастарбайтер из Европы
Она одета в короткую серую шубку, на ногах — лосины под змеиную кожу, в руках — золотой кошелек со стразами. Я не модный критик, но мне такой наряд для женщины средних лет кажется аляповатым. Зато португальские хозяева, как рассказывает сама Ирина, ее манеру одеваться хвалили. Как и интерьер ее краматорской квартиры, которую она показывала на фотографиях.
— Да они там, хоть и богатые, ходят в таком, что я в жизни не надену! А дома даже штор нет!
Мы встречаемся возле пустующего постамента Ленина — одного из символов новой Украины. История Ирины грустна, но, к сожалению, типична. Судьба страны в судьбе одной женщины.
Работала Ирина, как говорят на Украине, «на квартире». По-простому — домработницей. Выполняла и другую работу: ухаживала за собачками, присматривала за стариками. Виза, как и у многих украинских «заробитчан», была туристическая — обычный полугодовой «шенген». Из Краматорска Ирина уехала в 2010 году. Вернулась весной 2014-го.
— А почему Португалия? — удивляюсь я. — И далеко, и не слишком богато.
— Зато там полицейские вообще документы не проверяют. В Германии вы что, меня бы сразу депортировали, — улыбается она. — А в Португалии наши халявой только так пользуются. Пока работы не было, мы и из магазинов воровали. Они даже попросить сумку открыть не могут!
Когда на родине началась война, работодатели стали пересказывать Ирине сообщения западных СМИ о российской агрессии, а друзья, с которыми удалось связаться, — о бандеровцах, которые пришли на русскоязычный Донбасс. Вернуться из европейской мечты в суровую отечественную реальность заставила больная мама.
— Говорит мне — приезжай, а то ведь убьют, а мы друг друга и не увидим, — передает Ира ее слова. — А я здесь только работу нашла, только все устаканилось. Но пришлось срываться.
Улетать домой из лиссабонского аэропорта — значит, раскрывать свой обман. На регистрации сотрудники сразу же увидят дату прибытия, сравнят с информацией о выданных визах и вполне заслуженно поставят штамп о депортации. Путь к европейским заработкам с тех пор для Иры был бы закрыт. Как этого избежать, подсказали прямо в украинском посольстве. Порвать старый паспорт, получить «белый» — только для возвращения домой — и добираться не самолетом, а автобусом. Тогда документы придется предъявлять только польским пограничникам, а им до португальских нелегалов дела нет.
Автобус довез Иру до Львова, дальше на поезде она отправилась в Донецк. Говорит, что вокзал уже был занят ополченцами. Они кричали и подгоняли пассажиров — этим же поездом, по их информации, должна была приехать «украинская армия».
— Знакомый парень, который меня встретил, почему-то объезжал именно ДНРовские посты, — рассказывает Ирина. — Я удивлялась — почему? Это же наши!
На майском референдуме Ира голосовала за независимость. Даже подбивала подруг сделать то же самое. Понимали ее не все. Она изменила мнение, когда попросила сына подруги привезти материалы для ремонта в маминой квартире.
— Нас остановили штук шесть машин. Из окон торчали автоматы. Из одной из них вышел Бабай. Маты дикие! А я говорю: что ж вы так кричите? Я же вас знаю, вы же наш город защищаете, мы же за вас голосовали. А он мне как даст прикладом по спине! Глаза его не не забуду никогда — именно что кровью наливаются.
Внимание Бабая, как рассказывает Ирина, привлекли черные полосы на капоте и бортах автомобиля, которые нанес младший брат водителя. Вроде бы безобидный «пацанский тюнинг», но казаки сочли это за символику. И символику недружественную.
И Иру, и сына ее подруги доставили в горисполком, посадили на пол и заставили ждать решения командира на полу. Еще в дороге ей стало плохо и она теряла сознание.
— Один казак дал стул и предложил сесть, — рассказывает Ирина. — Я села. Но потом спустился другой и выбил из-под меня стул. «Женщине плохо», — сказал тот, кто дал мне сесть. «Не сдохнет», — ответил второй. Потом вернулся Бабай. Он был уже веселый. «Радуйтесь, вам сегодня повезло. Командир сказал вас отпустить».
Когда я встретился с Ириной в парке, на ней был аппарат для суточного мониторинга ЭКГ: больное сердце дает о себе знать. Больное оно было и до плена, но стало хуже. Сейчас Ирина работает техничкой в местной школе. Фамилию просила не называть — боится, что ДНР вернется.