«Что происходило в медицине 1990-х, продолжается и сейчас»
Хирург-онколог Андрей Павленко, сам ставший пациентом с диагнозом «рак желудка», начал вести публичный проект, рассказывая о пути своего лечения в проекте «Жизнь человека», а после открыл фонд поддержки и развития онкологической помощи Cancer Fund и Школу практической онкологии. Он рассказал изданию Коммерсант о том, как изменить ситуацию в российской онкологии, чего не нужно бояться, узнав […]
Сообщение «Что происходило в медицине 1990-х, продолжается и сейчас» появились сначала на Медицинская Россия.
Хирург-онколог Андрей Павленко, сам ставший пациентом с диагнозом «рак желудка», начал вести публичный проект, рассказывая о пути своего лечения в проекте «Жизнь человека», а после открыл фонд поддержки и развития онкологической помощи Cancer Fund и Школу практической онкологии.
Он рассказал изданию Коммерсант о том, как изменить ситуацию в российской онкологии, чего не нужно бояться, узнав о диагнозе, и как онкобольным выстраивать отношения с лечащим врачом.
Почему первая мысль онкобольных «лечиться за границей» или «народными средствами»
Почему у нас не происходит прорывов в онкологии, я не знаю, не готов комментировать. Хотя наши молекулярные ученые действительно очень сильные. На Западе их берут на работу даже без подтверждения диплома. Мы, вероятно, просто остались на том же уровне, а мир за это время шагнул далеко вперед, в том числе и в методах лечения онкологических заболеваний.
Тем не менее 95% всех онколокализаций можно сегодня успешно лечить, и в России есть для этого и соответствующие клиники, и прекрасные специалисты, и лекарства. Но для пациента это всегда лотерея. Попадет он к хорошему специалисту или не очень, знает ли тот современные стандарты лечения, выберет ли он правильную тактику или же равнодушно скажет, что ничем помочь нельзя? Вот это неверие пациента в то, что ему могут и хотят помочь, усугубляемое к тому же еще и самим страхом вследствие онкодиагноза, толкает людей на самые отчаянные шаги. Их, к сожалению, можно понять.
Если у человека уже есть на руках рекомендация о методе его лечения, а он не захотел лечиться, все вопросы к нему самому. Заставлять бессмысленно: мы не можем в приказном порядке отправлять всех на лечение. Должны быть, безусловно, грамотное информирование и нормальные медиаресурсы. Чтобы человек мог вбить свой диагноз и первым ему не выскочил совет лечить тот же рак шейки матки содовым спринцеванием. Но никакой Роскомнадзор не блокирует эти сайты!
Вы бы знали, какую волну негатива я получил от таких лжецелителей, как только начал говорить на такие темы! Какие проклятия пишут на всех моих страницах в соцсетях. Потому что они знают, что их должно смыть в первую очередь, если у нас наладится нормальное информирование по всем вариантам лечения каждого онкологического больного.
У нас есть стратегия, которая принята и очень правильно декларируется. В ней говорится о глубокой информатизации здравоохранения. Это первое, с чего необходимо начинать. И это колоссальная работа, которая потребует невероятных финансовых и человеческих затрат. Необходимо создавать единые регистры, госпитальные базы данных, чтобы все было понятно и прозрачно: вот этот хирург провел такое-то количество операций, у него за определенный период такое-то количество осложнений, такое-то количество летальных исходов.
Если ввести такой регистр, то все будет автоматически подсвечено, кто есть хирург, а кто доктор просто на бумажке.
Но доктор не может принимать решения по варианту лечения. И если человек настроен на то, чтобы убедить врача в альтернативе, не надо его уговаривать. Человек должен принять решение сам, и, если он против, его не переубедить, надо его отпустить. Человек должен созреть для самостоятельного решения. А если даже заставить его лечиться, то в случае неблагоприятного исхода, если будут какие-то осложнения, вы можете себе представить, что он будет о вас думать, что будут думать его родственники, случись что-то непредвиденное? Врач может принимать решения только в ходе операции, там все понятно, и это в сфере его компетенции.
Я ни разу во время лечения не хотел уехать за границу
Я точно знал, как себя вести и что нужно делать. Приступ отчаяния если и был, то буквально несколько секунд. Я же врач и с диагнозом «рак» сталкиваюсь каждый день. Отношение ровным счетом никак не изменилось. Как правило, мы рекомендуем начинать делать скрининг, направленный на выявление бессимптомных опухолей, начиная с 40 лет. А мне на тот момент было 39.
Почему люди не хотят идти на обследования
Тут множество факторов. Во-первых, как выходцы из Советского Союза, мы привыкли перекладывать всю ответственность на государство, мы не привыкли решать свои проблемы сами, мы не хотим их решать. Нам легче делегировать их кому-то, у нас такой менталитет, что не позволяет думать о будущем, прогнозировать и планировать его.
Новое поколение, которое выросло в современной России, уже другое, они больше заботятся о своем здоровье, более продуманно относятся и к питанию, и к образу своей жизни. Они думают о будущем, пытаются видеть наперед.
Во-вторых, то, что происходило в медицине 1990-х, продолжается и сейчас: срабатывает то же всеобщее убеждение: хорошего доктора народ прокормит. Ну да, у нас появился Фонд обязательного медицинского образования, мы туда складываем деньги. Но по большому счету он не решает тех задач, которые должен решать. Это некая прослойка, которая аккумулирует колоссальное количество денег, но врачи и непосредственно государственные медицинские учреждения не получают достаточного финансирования. Зарплаты докторов, особенно в регионах, оставляют желать лучшего.
К тому же действительно существует некий регламент на прием больного, и врач обязан его соблюдать. В Санкт-Петербурге в онкодиспансере, например, это 12 минут. Как можно человеку что-то объяснить в такой временной промежуток?
А если говорить о материальных проблемах, то врач-онколог получает в регионах 25–40 тыс. руб., я это знаю не понаслышке. Можно ли прожить на эти деньги достойно — большой вопрос. Доктору надо жить, у него есть семья, дети, он должен ездить на конференции, на которые его никто бесплатно не отправит. У него нет даже возможности раз в год нормально отдохнуть всей семьей. Я вот не был в отпуске шесть лет, не мог себе позволить, потому что не было денег, чтобы поехать всем вместе куда-нибудь.
Для сравнения, онколог-хирург среднего звена в США получает $250 тыс. в год. Если разделить эти деньги по месяцам и сравнить с зарплатой нашего специалиста, на порядок меньше выходит.
В тех условиях, в которых сейчас находятся доктора, особенно в регионах, можно с уверенностью утверждать, что более 90% врачей — это профессионально выгоревшие люди.
Это не садизм, это выгорание, когда человек не хочет общаться с пациентом, потому что его труд не ценится ни обществом, ни государством, это полное отсутствие интереса к тому, что ты делаешь, понимание того, что, что бы ты ни делал, ничего не изменится.
Во мне сейчас присутствуют многие признаки такого состояния, но они, скорее всего, связаны с болезнью. Это депрессивное состояние характерно для шестимесячного периода после окончания лечения, я сейчас нахожусь в глубокой эмоциональной яме. Я даже не ожидал такого эмоционального спада.
О трудностях публичных выступлений
Для меня это действительно трудно. Я никогда не был публичным человеком и не стремился к этому. Мне было очень сложно стать тем, кто рассказывает фактически обо всех своих мыслях в публичном пространстве. И конечно же, непросто это не только для меня, но и для семьи. Что требовало дополнительных эмоциональных сил и энергии.
Но я понимал, что кто-то должен начать, публичная болезнь позволяет обнажить все острые моменты. Я ведь все-таки доктор и знаю, что мы должны делать. Многие скользкие и негативные моменты в нашей медицине, онкологии я и обнажил в процессе ведения своего блога. Я знал, что это делать необходимо, и лучший повод, пожалуй, даже сложно было себе представить.
«Я тороплюсь, потому что не знаю, сколько у меня времени»
В профессиональном плане я действительно тороплюсь, я реально не знаю, сколько у меня времени. Потому что третья стадия, как говорят, это в лучшем случае 50 на 50. В реальности статистика более пессимистичная.
Я не чувствую над собой дамоклова меча, если можно так выразиться. Это не позволило бы мне продуктивно работать. Я пытаюсь об этом не думать. Я просто знаю об этом и пытаюсь делать то, что должен. Я стараюсь жить максимально полноценной жизнью.
Лучший хирург-онколог в стране
Хорошие результаты после проводимых операций — это самый главный критерий для хирурга-онколога. У нас же нет объективной статистики, ее никто не ведет. Это исключительно репутационная составляющая. У меня репутация доктора, который хорошо проводит сложные операции, без осложнений и летальных исходов. Хотя это не значит, что их нет вообще. Осложнения и летальные исходы есть у каждого хирурга, это некоторая неизбежность, увы, при особо запущенных случаях. Я этого не скрываю, но меня знают, я выезжаю в регионы и обучаю на мастер-классах молодых онкологов, приезжаю оперировать во многие областные больницы. У меня есть YouTube-канал, где я выкладываю свои операции.
Я стремился делится опытом ещё до своего диагноза. И профессиональное отношение, и привитие нормальных, качественных навыков молодежи — это всегда было моим стремлением, и я все делал для того, чтобы научить молодых коллег тому, что знаю и умею сам: как правильно оперировать, как прогнозировать возможность осложнений и т. д.
Хирург не должен браться за операции вдруг. Он должен четко понимать, что он сможет выполнить конкретный объем. Если он сомневается, что эта операция ему по плечу, то он не должен за нее браться.
Знать границы своей компетенции — самое важное качество для любого хирурга. Я бы никогда не взялся и не брался за напрасные операции.
Что это значит? Это те операции, которые не принесут больному излечения. Если есть хоть малейший шанс и я понимаю, что эта операция может принести излечение, тогда я за нее возьмусь.
В нашей школе пациентоориентированности будет посвящен отдельный курс. А что касается учеников, очень многие хотят записаться в ординатуру к нам в отделение. К сожалению, всех мы принять не сможем.
Как выращивать элитных хирургов-онкологов
Это не элитные, это просто нормальные хирурги. Это те, кто умеет общаться с больным, слушать больного, умеет с ним разговаривать, понимает, как планировать операции. Таких высококлассных хирургов надо реально взрастить. Вот он окончил ординатуру, получил диплом, но он еще не хирург, а пока еще только заготовка. Мало кто уже умеет оперировать в этот период, мало кому дают это делать. Важно, чтобы в голове у него были правильные мысли, важно, чтобы в руках уже были базовые навыки. Мы не будем учить их вязать хирургические узлы, это бессмысленно. Они должны уметь это до поступления в школу. Это должен быть абсолютно мотивированный и точно понимающий, что он хочет стать хирургом-онкологом, человек.
Мое отношение к больным в общем-то не поменялось. Оно всегда было сочувственным, я по-особенному относился ко всем своим больным и пытался вникнуть в проблему каждого, кто ко мне приходил.
Как строится беседа с больными
Меня никто не учил общаться с больным. Нас, онкологов, вообще этому не учили, да и сейчас не учат. А разговаривать нужно уметь, тем более с человеком, которому страшно, который боится всего, что ты ему сейчас скажешь. В таких случаях крайне важен прямой визуальный контакт. Пациенту не нужно, чтобы ты утыкался в бумажки и что-то там говорил на языке медицинском, ему непонятном. Он хочет видеть глаза врача, который объяснит ему все так, чтобы стало понятно. Объясняю, что бояться можно, нельзя паниковать! Важно получить от доктора все ответы на волнующие вопросы. Пациент должен сам выбрать вариант, а врач обязан ему объяснить все положительные и отрицательные стороны этого направления.
Я всегда говорю: бойтесь тех, кто говорит безапелляционно и обещает, что вы будете жить долго и счастливо.
Каким должен быть диалог между больным и доктором, во многом зависит от человеческих качеств обеих сторон, но врача всегда можно и нужно научить вести себя корректно и профессионально.
Максимально информированным должен быть не только врач, но и человек, приходящий к нему на прием. За время болезни я узнал многое из того, о чем подозревал, но убедился, только лежа на больничной койке в качестве онкологического пациента. Я узнал, что наши больные находятся сегодня в сложных условиях. Им мало что объясняют и перед операцией, и после нее.
Меня поразило, что у нас нет достаточного психологического сопровождения для пациентов, которые попадают в депрессивную яму, им практически никто не помогает из нее выбраться.
Знаю, что моя история побудила многих онкопациентов, особенно тех, у кого такая же ситуация — рак желудка, метастазы в лимфоузлах,— прийти к своему лечащему доктору на местах и сказать: мне, пожалуйста, ту же схему лечения, что у Павленко.
И никто из врачей не сопротивляется, все понимают, что информирование должно быть полноценным. И гайдлайны должны быть расписаны не только для врачей, но и для пациентов. Для них тоже должны быть созданы гайдлайны, написанные простым языком. Как себя вести в той или иной ситуации при постановке диагноза? Как переживать химиотерапию? Что необходимо знать об осложнениях, как с ними бороться? Как разговаривать с врачом, в конце концов? Вот это все нужно делать, и я знаю, что есть люди, которые начинают над этим работать. Это, например, Михаил Ласков, руководитель Клиники онкогематологии и химиотерапии, он один из тех, кто нашел финансирование для перевода иностранных гайдлайнов для пациентов в таких ситуациях.
Поэтому был создан Cancer Fund Раз уж появилась возможность говорить об этом громко, потому что обо мне узнали, то почему не попытаться? Может быть, эта инициатива и не будет доведена мною до какого-то логического завершения, но есть надежда, что кто-то другой подхватит. Почему эту идею до сих пор никто не реализовал, тоже очень просто объясняется: на этом много не заработать.
Если мы берем клиническую практику в онкологии и сравниваем, например, с big-фармой, то понятно, почему фармакологические гиганты заинтересованы в исследованиях в своей отрасли: для того чтобы получить молекулу, которую потом можно успешно продать. А в клинической онкологии ты ничего не продашь. Это будут просто новые методы лечения, которые будут зарегистрированы и которые покажут лучшую эффективность и будут внедрены в практику.
Как сообщалось ранее, Хирург-онколог Андрей Павленко в марте 2018 года узнал, что болен раком желудка. С тех пор он начал вести просветительский проект, чтобы поддержать других больных, и рассказывал о всех стадиях лечения. В октябре ему провели операцию, после которой онколог заявил о создании фонда поддержки и развития онкологической помощи Cancer Fund и Школу практической онкологии. Подробнее читайте: Павленко: Преподаватели медвузов получают копейки и не мотивированы обучать студентов.
Сообщение «Что происходило в медицине 1990-х, продолжается и сейчас» появились сначала на Медицинская Россия.