Почему мужчины-врачи боролись против повивальных бабок и чем это закончилось
Акушерство существует, быть может, столько веков, сколько женщины рожают и сколько они способны накапливать и обрабатывать информацию — то есть, скорее всего, всю историю Человека разумного. Но с расцветом науки европейская традиция родовспоможения прерывалась, и притом — с резко отрицательным эффектом для женщин.
Что стоит за охотой на ведьм
Последние десятилетия наука стала критичнее ко многим аксиомам в восприятии истории — и стала больше уделять внимание экономической стороне каждого вопроса, даже там, где правили, казалось, только религия и суеверия. С таким подходом привычная картина охоты на ведьм как следствия суеверия и фобий стала рассыпаться.
Зато на первый план выступили два аспекта: конфискация и конкуренция. У ведьм в ряде стран конфисковалось имущество, и донёсшему на ведьму полагалась определённая его часть. Более чем понятная причина такого огромного количества доносов на соседей. Но была и менее явная: если брать именно женщин и прописанные против ведьм законы, можно было увидеть, что страдают представительницы определённых, традиционно женских профессий, и на их место за прибылью немедленно приходят мужчины. Одна из этих профессий — акушерство.
Долгое время в Европе к родовспоможению не допускались мужчины-врачи. Во‑первых, нескромно, во‑вторых, акушерство — всё же очень особенная часть медицины, пуском крови её не полечишь.
В то же время, это была область, где традиционно вращались хорошие деньги: каждой роженице хотелось выжить, к тому же у многих существовал обычай отдельно награждать за первенца-мальчика. Если иные болезни пациенты предпочитали проводить на ногах, а не вызывать доктора, чтобы тот пустил кровь и назначил клизму (любимые средства врачей в те времена), то роды нельзя отложить и риск в них достаточно большой, чтобы женщина обращалась за помощью в почти обязательном порядке.
Во время охоты на ведьм акушерок обвинили в том, что они — как лица, имеющие доступ к детям до крещения — посвящают младенцев дьяволу, а также подменяют младенцев или нарочно их убивают, чтобы представить неудобного матери ребёнка как умершего от осложнений. Под этим соусом врачи-мужчины проталкивали законы, обязывавшие акушерок звать на роды и докторов — для наблюдения. Притом основная часть денег в таком случае естественным образом доставалась именно врачу — он выше по социальному статусу.
Ряды акушерок прореживались весьма кроваво, их действия отныне регулировались врачами, выпестованными на античных медицинских трактатах (которые, например, уверяли, что матка женщины идёт на запах навоза), и всё это привело к упадку акушерского дела и повышению женской смертности.
Хотя повивальные бабки как профессия не исчезли вовсе, но многие женщины в страхе её покинули, а другие мастерицы были убиты. Контроль врача, преисполненного чувства важности и с пренебрежением глядящего на акушерские «тёмные» традиции, ограничивал акушерку в возможных мерах и манипуляциях. Когда принимать роды брался непосредственно врач, он ещё и соблюдал скромность — ни в коем случае не глядел, что происходит. Действовал наощупь.
Были потеряны многие приёмы, в том числе такой уникальный, как разворот ребёнка в утробе — его производили, аккуратно введя в открывшуюся шейку матки две спицы с атласной лентой. Этот разворот спас немало матерей с неправильным предлежанием плода. После охоты на ведьм он исчез из арсенала акушерок совершенно. Кроме того, перестали применять обезболивание в родах, потому что снадобья из трав могли счесть колдовскими зельями.
До охоты на ведьм повитухи признавались очень уважаемыми и нужными членами общества. В некоторых европейских городах им платили не только семьи рожениц, но и город — чтобы акушерки принимали роды у малоимущих женщин, не заботясь об оплате. Например, в 1381 году город Нюрнберг платил каждой повитухе по гульдену каждые три месяца.
Как французская революция прошлась по роженицам
Франция подарила миру по очереди нескольких известных и активных акушерок, которые боролись за жизнь роженицы не только в процессе появления ребёнка, но и на общественном уровне. Настоящей легендой стала Анжелика дю Кудрэ. Она спасла знаменитого революционера Лафайета и его мать, когда дело казалось совсем худо, и с этого момента началась её слава: воспользовавшись случаем, акушерка произнесла маркизу Лафайету-старшему горячую речь о том, насколько дурно поставлено изучение акушерского дела (методом проб и ошибок), в то время, как у неё есть готовая методика и работы, и преподавания. Она говорила как с позиции акушерки с большой практикой, так и с позиции обладательницы диплома Парижского университета по медицине — ей в своё время удалось добиться приёма туда (и стать единственной его студенткой в толпе студентов). Дю Кудрэ представили самому королю, довольно продвинутому монарху своего времени, Людовику XV.
Акушерка не только рассказала королю о своей методике, но и показала совершенно чудесного качества манекен для имитации естественного и осложнённого процесса родов.
Впечатлённый король выдал ей патент на преподавание повивального дела другим акушеркам и — что особенно было удивительно для того времени, докторам. Дю Кудрэ объездила всю страну с лекциями, обучила несколько тысяч человек и, скорее всего, спасла жизни десяткам тысяч детей своим чудо-курсом.
Конечно, не все доктора были довольны «выскочкой», которая смела читать лекции мужчинам. Один из тех, кто ненавидел дю Кудрэ, модный врач Альфонс Леруа, после революции везде, где только можно, обливал грязью «королевскую акушерку» и добился того, чтобы акушерство считалось исключительно делом врачей-мужчин, а повивальные бабки воспринимались помощницами уровня санитарки. Он также добился отстранения пожилой уже дю Кудрэ с должности директора роддома, и на следующий день она умерла от горя.
Надо ли говорить, что её методика и её манекен больше никак не рассматривались врачебным сообществом Франции? Врачи снова опирались не столько на опыт и наблюдения за роженицами, сколько на идеи, которые казались им складно выглядящими, что стоило жизни множеству женщин.
Дело дю Кудрэ в борьбе за женские жизни продолжала Мария Лашапель. Как и дю Кудрэ, она обращала внимание на то, что в родах вовсе не обязательно применение щипцов — по крайней мере, если ребёнок не застрял — в то время, как врачи считали вытаскивание ребёнка более прогрессивным способом, совершенствующим природный механизм родов; обращала она, как и дю Кудрэ, внимание врачей на то, насколько важно для роженицы, чтобы её подбадривали, а не относились к ней, как к предмету. В конце концов, даже крестьяне подбадривали рожающих коров!
Лашапель также прослыла суеверной особой, потому что считала, что на родах должно находиться как можно меньше посторонних людей, что принимать их надо в чистой одежде и помыв руки (зачем, вопрошали врачи, если руки в родах обязательно испачкаются — одна женская суета!). Лашапель обучила следующую легенду акушерского дела, Мари Буавен, которая изобрела прибора для измерения ширины и глубины таза, стала следить за сердцебиением ребёнка в утробе с помощью стетоскопа и сделала ещё несколько открытий.
Одних врачей это впечатлило настолько, что они стали задумываться над тем, что женщины тоже могли бы заниматься медициной, других — злило, по понятным причинам.
Буавен смогла издать книгу, которая спорила с учебником, использовавшимся врачами-мужчинами вот уже полторы сотни лет, и которая стала популярным и очень качественным пособием. За эту книгу ей присвоили докторскую степень — вот только, конечно, не на родине. где она «раздражала своими поучениями», а в далёком университете Марбурга. Ей удалось уменьшить вред, который нанесли роженицам Франции Леруа и его друзья.