Светлые горы (18+)

Теперь уже можно начинать любой рассказ с ностальгически-старческого зачина «Когда я была совсем юной …» или «Во времена моей молодости…»

Пришла пора — штош...

Так вот: во времена моей молодости Подмосковье выглядело совершенно иначе, чем сейчас. Да что там! Многие места изменились неузнаваемо. 

Но иногда глаз наткнётся на знакомое название, или ориентир на местности вдруг покажется смутно знакомым. И тогда вспоминаются разные истории. 

Вот, например, Пятницкое шоссе и окрестности. В те далёкие времена, которые я сейчас вспоминаю, оно было тихим и безлюдным, извилистым и гористым. Двухполосным. И проходило почти на всём протяжении в лесах. 

Не было ещё ни Митина, ни огромных городских кварталов западнее станции Крюково, ни застройки микрорайонов Сходня и Новоподрезково. Сплошные леса и дичь. И редкие маленькие деревни по бокам шоссе. Когда я получила автомобиль — горькое отцово наследство — я полюбила Пятницкое шоссе всем сердцем. Там было красиво и спокойно. 

А ещё был небольшой участок дороги сложного рельефа — в объезд Химок — Куркино-Машкинское шоссе, которое наряду с окрестностями Звенигорода называли Подмосковной Швейцарией или Подмосковными Альпами — я уже точно не помню. Там были серпантины, сосны, излучины Сходни, старые деревянные дачи с витражными террасами, туберкулёзный санаторий в старинной усадьбе, милые огородики с сараями прямо на берегу реки. Любовь и ностальгия. 

Пятницкое шоссе, разумеется, вело в Пятницу, деревню на берегу водохранилища. Туда можно было ездить купаться или на пикник, или и то и другое вместе. Раньше никому не приходило в голову загораживать берег, вот и ездили. Это сейчас редко где можно подъехать к воде и не упереться в глухой забор или шлагбаум с охраной. Большой воды вокруг Москвы мало — на всех не хватает, кто не смог купить себе козырный участок берега — пусть в ванной моется! 

Вернёмся в восьмидесятые. Воспоминания о дороге у меня отрывочные. Глухие леса сразу за обочиной, широкие холмистые поля иногда. Санаторий «Ёлочки» — на дорожном указателе было подписано, точнее процарапано рукой весёлой шпаны «а в ёлочках тёлочки». Внезапное расширение дороги при въезде в деревню Юрлово — дома в ней стояли широко, как в любимом Каблукове, только дорога в середине была асфальтовая. 

И Светлые Горы. 

Впервые я попала в Светлые Горы, будучи студенткой второго курса. Все ещё были живы, никакой машины (да и прав тоже) у меня тогда не было. Поэтому приехала я в Светлые Горы на обычном рейсовом автобусе. Приехала вместе со своим тогдашним научным руководителем. 

Я почти все годы учёбы занималась в студенческих научных кружках. На первом курсе это была анатомия, на втором и дальше — физиология. 

И вот мы с моим научным руководителем приехали в Светлые Горы. Не гулять и не отдыхать, а работать. Там была ферма по разведению минисвиней — филиал питомника лабораторных животных. 

Приехали мы рано, ворота в кирпичной стене были ещё закрыты, а перед воротами столпились молодые учёные из разных институтов. Многие были знакомы и обсуждали научные новости и сплетни, все курили, в нашем кружке это был страшный Лигерос, от которого драло горло и было сладко во рту. Более привычных о ту пору болгарских сигарет ни у кого не было. Зато запомнилось хорошо. 

Железные ворота открылись и толпа учёных втянулась во двор. Предстояло важное мероприятие — забой свиней. 

В мероприятии участвовали и местные работники, и приезжие. 

Я никогда раньше не была на бойне, мне было страшновато. 

А это была настоящая бойня. Минибойня минисвинок. 

Свиней убивали током. Накидывали на ухо крюк-электрод — и через минуту уже вскрывали ещё тёплый труп. Каждый приехал за определённой добычей. Биохимики забирали печень, мы — физиологи — мозг. Что происходило с остальными частями свинок, я узнала позже. 

У разных народов есть праздники забоя скота. Есть у монголов, есть у французов, и у русских тоже есть. Люди, опьянённые кровью тех, с кем вчера ещё общались, за кем ухаживали, кого берегли, превращаются в своего рода диких животных и празднуют это превращение. Обязателен алкоголь и разные ритуалы — умыться кровью, или выпить ее, или запечь в золе яички убитых животных, — я про такое читала, сама не видела раньше. 

Пока писала, вспомнила, что что-то похожее было, когда наш курс был на картошке. Мясо нам не выдавали в колхозе, а просто выделили корову с фермы. Зоотехник (или кто он там) помогал, и, кажется, даже сам убил корову одним точным ударом острого ножа куда-то за коровье ухо, но свежевать и разделывать тушу пришлось нашим мальчикам. Тогда тоже не обошлось без питья горячей крови, во всяком случае зоотехник пил и наших приглашал. 

А куски убиенной коровы долго лежали в комнате-холодильнике, и дежурные готовили из них обеды и ужины. 

Так вот, такое же опьянение и возбуждение я увидела и у работников фермы, и у молодых учёных, принимавших участие в действе. Не помню, чувствовала ли сама что-то похожее. Скорее нет. Впрочем, страха тоже уже не было. Я даже помогала своему научному руководителю (сейчас говорят «научник», но я так и не привыкла к этому слову) доставать из вскрытых черепов ещё теплые мозги, стараясь ничего не повредить, укладывать их в пенопластовые короба, и заливать жидким азотом из дьюаров. 

Рядом биохимики так же упаковывали тёплую печень. 

Когда вся эта работа была закончена, местные позвали всех участников к столу. Отказаться было нельзя, и мы уселись за длинный стол в тесноватом помещении лаборатории. Кровь, конечно, не пили. Водку разливали по разномастным и разнокалиберным чашкам, из которых в обычные, не убойные дни, наверное, пили чай. Мне досталась синяя чайная чашка. Закуской было тушёное мясо убитых свинок, отдельным деликатесом выступали языки. 

Теперь я понимаю, что для обычных городских людей участие в убийстве животных было просто невозможно без водки и подобия праздника. Невозможно и для любых людей — поэтому и рождались похожие ритуалы у людей совершенно разных культур. 

После застолья я должна была отвезти пенопластовый кубик, обвязанный ремнями, на улицу Ляпунова в институт генетики. Помню, как я ехала в метро от Сходни на Ленинский, волнуясь, чтобы наружу не просочилась кровь или пар жидкого азота. 

Что именно мы тогда изучали, я теперь уже не помню. Но праздник на крови запал в память. 

Я вспоминала это каждый раз, когда проезжала по Пятницкому, но не подробно, как сейчас, а смутно, краем сознания. «Вот Светлые Горы, тут живут (и умирают) минисвиньи». 

Кстати, держать таких свинок дома тогда ещё не придумали, во всяком случае, в России. Позже мне доводилось встречать таких питомцев в домах своих пациентов. 

Прошлой зимой мы опять попали в Светлые Горы. Там, на другом берегу реки Синички живёт удивительный кузнец, влюблённый в своё дело. Его дом и двор — музей кузнечного искусства. Мы провели там пару часов, переходя от экспоната к экспонату, слушая рассказы мастера о кузнечном деле. Только выезжая из посёлка, я поняла, что уже была здесь когда-то,  и вспомнила тот день в подробностях. 

Ферма существует и сейчас — точнее отдел по разведению лабораторных животных. Кого сейчас там выращивают и убивают, я не знаю. 

Картинок из прошлого у меня нет. Поэтому я поставлю здесь несколько фотографий из Железного Царства — так назвал свой музей автор, Валентин Воробьёв. Думаю, что поеду туда ещё раз посмотреть, что он сделал новенького. 

И посмотреть на ворота Царства Бессловесных Служителей Науки.