Савельевский хутор. Окончание
Дед с бабкой уходили с малыми, чтобы попытаться спасти хотя бы их, чтобы Савельевский хутор не сгинул в моровом аду, чтобы род Молчуна выстоял и выжил.
Скотину брать не стали, негде её на заимке держать. Савелий решил по второй ходке забить несколько куриц да кролей. На первое время хватит, а остальное охотой добудут...
Он шёл молча, слегка прихрамывая и сгибаясь под тяжестью баулов, собранных женой.
Марья с Захаром, нагруженные баулами поменьше, попеременно несли на руках Любима. Анюта, вытирая пот, упорно шла за ними, таща свою ношу.
Старший из собак, семилетний Дунай, нет-нет, да останавливался, оглядываясь на хутор. Елисей вырастил его из несмышленого щенка в знатную охотничью собаку.
Пёс был предан своему хозяину и категорически не понимал, почему он оставил его, но и ослушаться наказа не мог.
Его старания были сполна вознаграждены. Буран ни в чём не уступал Дунаю, а кое-где и превосходил своего старшего напарника хитростью и ловкостью.
– Деда, мы там кабанчика сбросили, может сходим, заберём? – вдруг обратился Захар к Савелию.
– И как мы его попрём? – спросил Сава.
Мальчишка вздохнул с сожалением. Это был его первый серьёзный трофей. Именно его удар копьём был завершающим, он очень радовался, да и отец его хвалил, не жалея добрых слов.
– Не печалься, Захарушка, будет ещё у тебя твой кабанчик, обещаю, – сказал ему дед, понимая, что такое первый трофей для охотника.
Марья слушала мужа с внуком и, не переставая, молилась, прося Бога о защите и спасении...
С Божьей помощью да своими силами добрались они до заимки. Домик был небольшим, рассчитанным на пребывание двух-трёх человек. Были в нём и кое-какие запасы.
– Вот и ладненько, вот и добрались, – сбросив баулы, сипло проговорил Савелий, усаживаясь на лавку.
Марья с Анютой засуетились по дому, разбирая вещи. Захар присел рядом с дедом, усадив на колени Любима.
– Как же мы дальше, деда, что будет-то? – тихо спросил он Саву.
– Жить будем, Захарушка. Не так, как прежде, но главное, что жить. Любима поднять надо, Анюту замуж выдать...
Даст Бог здоровья, поможем, а если что, придётся тебе за всех нас трудится. Ты уж прости, внук, что так вышло...
Захар уткнулся в широкое дедово плечо и дал волю слезам.
*****
Уже неделю жили дед с бабкой и внуками на заимке. Ближе к вечеру Дунай, до этого спокойно лежавший у порога, подхватился, метнулся вон, сел посреди полянки и жутко завыл.
– По Елисею плачет, чувствует, что нет его больше, – горестно сказал Сава жене, притянув её к себе.
Марья тихонечко завыла, не в силах справиться с горем. Анюта, укладывающая Любима, затаила дыхание, испугавшись дурной вести.
Захар подошёл к сестре, обнял и что-то зашептал на ухо...
Три месяца они ютились на заимке, а потом, когда выпал первый снег, Савелий решился проведать хутор.
Они споро налегке шли с внуком, в душе боясь того, что увидят там. Не дойдя до построек метров сто, они обошли хутор по периметру: ворота так и стояли открытыми.
У кривого дуба возле телеги лежали почти истлевшие тела Елисея, Настасьи и Полины. Здесь же, свалившись на одну оглоблю, покоился и труп лошади.
Они так и не пошли на хутор, оставляя родным шанс на дальнейшую жизнь...
Сава резко прикрикнул на Дуная и Бурана, увязавшихся за ними. Те присели рядом с ним, жалобно поскуливая. Он потрепал Дуная по голове:
– Нельзя, Дунай!
Ещё немного постояв у скорбного места, он велел Захару вернуться на хутор.
– Спасибо, сын! – поклонился Савелий, понимая, что Елисей так и не вернулся на хутор и своих не пустил, и пошёл за внуком.
Собаки потрусили рядом с ним, прижимая носы к земле…
*****
Мор, хоть и выкашивал людей тысячами, не длился долго. Собрав свою страшную жатву, он бесследно исчезал, оставив на земле черные следы пожарищ и глубокую скорбь в сердцах выживших.
Вернулась на хутор и оставшаяся семья Молчуна.
Марью он к дубу не повёл. Сердце у неё и так побаливало. Собрали с внуком хвороста, принесли дров, обложили ими полянку, стараясь обсыпать останки родных людей, прокопали по периметру и подожгли.
Таял снег, трещал хворост, занялась огнём телега. Два охотника, старый да малый, смотрели на пламя, роняя слёзы. Рядом с ними стоял Дунай.
Пёс пришёл проводить того, кто был для него всем. Душа его плакала. Он и рад бы был уйти с ним, но как ослушаться наказа, ведь хозяин его попросил, доверил, понадеялся.
Вот и стоял он, глядя на пожирающий огонь, помня о последней его просьбе.
*****
Минуло пять лет...
Отстроились новые поселения, возродилась жизнь и на Савельевском хуторе.
Вырос и возмужал Захар. Обещала стать писаной красавицей Анюта, пока ещё щеголявшая в образе голенастого подростка.
Восьмилетний Любим, копия отца, не отлипал от деда, постигая науку охоты.
Дунай покинул Савельевых. Три года он бегал на пепелище у кривого дуба, так и не простившись с хозяином, а потом лёг там, на полянке, и больше не встал.
Зато Буран с Веткой полюбились. И сейчас по двору бегало пять щенков из последнего помёта. Собак охотно раскупали жители возрождавшихся деревень: кто для охраны, кто для охоты.
Заметно постарели Марья и Сава.
– Смотри, вон тот, с белым пятном на лбу, – махнул рукой в сторону грызущего палку щенка, – твоим будет. Вырастим из него охотника, – сказал Савелий Любиму.
– Наконец-то, – пробурчал мальчишка.
Дед засмеялся, потрепал внука по вихрастой голове.
– Не спеши взрослеть, Любимка. Хватит и на твои годы делов. И спаси тебя Бог от морового поветрия.
Погрустнел лицом Сава, тяжело вздохнул. Из дома вышла Марья, медленно подошла к деду с внуком, присела рядышком.
– Скоро обедать будем. Пошли бы руки помыли да рубахи потные поменяли, а то вон как упарились, науки осиливая, – с улыбкой посетовала она.
– А деда мне щенка выбрал, – похвастался Любим.
– Да ну! И как назовёшь? – спросила бабка.
Любим насупился, что-то там себе подумал и сказал тихо, исподлобья поглядывая на бабку с дедом:
– Дунаем! – и убежал.
– Доброе сердце у мальчишки и памятливое. В охоте мешать будет, – сказал Сава.
– Да ну тебя, старый, не ворчи. То я твоё сердце не знаю, а вон каким охотником был, – ответила ему Марья.
Автор ГАЛИНА ВОЛКОВА