Израильский взгляд на Сибирь
Слово Александру Гильману:
"Наши впечатления о внешнем мире мы неизбежно пропускаем через то, что знали об этом мире раньше. Поэтому путешественнику трудно объективно оценить увиденное, он предвзят поневоле. Либо, что еще хуже, – слишком мало об этом мире знает и не способен его оценить беглым взглядом, особенно если это рассеянный взгляд отдыхающего. Мне же довелось побывать в Сибири в компании людей, которых судьба лишила обоих этих недостатков.
У меня есть друг, с которым мы познакомились раньше, чем помним себя. Родители жили по соседству в сибирской ссылке, мы ровесники, одновременно перебрались в Ригу. Когда окончили школу, их семья уехала в Израиль. Более 20 лет мы переписывались, а последние четверть века общаемся нормально – раз по 5–6 бывали друг у друга в гостях, стараемся вместе путешествовать. В этот раз отправились посмотреть Родину – как раз 60 лет назад мы ее покинули. А заодно легендарный Байкал, если уж так далеко заехали.
Вместе с другом была его жена, тоже сибирячка, и сестра с мужем, которую из Сибири увезли совсем грудной. Мои спутники, с одной стороны, свободно говорят и читают по-русски, с другой – уж никак не относятся к «русскому миру», не находятся в информационном поле России, как большинство из читателей этих строк. По-русски они читают разве что мои письма, между собой им естественнее общаться на иврите. Но у них нет и иррационального страха перед Россией, последнее время охватившего полмира. Поэтому я попробую рассказать о Сибири, какой они ее увидели: мы это много обсуждали.
Увы, в России куда больше признаков третьего мира, чем это замечаем мы, посещающие ее регулярно. Это же ненормально, что в центре очень красивого Иркутска, по числу населения равному Риге, люди живут в деревянных памятниках архитектуры без водопровода и канализации. В нашем родном Канске я увидел, как мужик подъехал к водоразборной колонке на дорогом внедорожнике, чтобы набрать два бочонка воды. Интересно, много ли в мире владельцев машин за 20 тысяч евро умываются из рукомойника?
Забавно, что жители пустыни поражались трудностям с водоснабжением на берегах полноводной Ангары. Еще удивительнее, что они страдали от зноя сильнее, чем дома. Понятно, что лето короткое, кондиционеры нерентабельны. Но и простых вентиляторов нет. Более того, при попытке открыть окно в гостинице выяснилось, что оно заклеено. По словам местных, жара около тридцати стояла уже больше двух месяцев. Неужели предыдущие постояльцы так намерзлись за зиму, что у них пропала потребность в свежем воздухе?
Россия не единственная большая страна в мире, но из Нью-Йорка в Лос-Анджелес как-то не принято ездить в плацкартном вагоне. А мы проехали в нем часов пятнадцать в поезде Москва-Владивосток и убедились, что достаточно народа путешествует так шесть суток. Из Иркутска на главный байкальский курорт остров Ольхон дорога длится почти шесть часов. Курсирует маленький корейский автобус, где проходы заняты приставными креслами, а багаж веревками привязывается на крышу.
И совсем обидно видеть людям, тщательно лелеющим, поливающим и подстригающим газон у дома, что в Сибири на таких газонах произрастает главным образом пыльный бурьян полуметровой высоты.
Мои друзья много путешествуют, и жизнью «третьего мира» их не удивить. Удивили люди, развеявшие многие устоявшиеся представления о России. Возможно, это случайность, но мы совсем не видели пьяных. Казалось бы, народ на отдыхе, почему бы не расслабиться? Но вот натыкались сплошь на трезвенников. Уже позже, когда я один ехал на поезде, то поймал себя на том, что чуть ли не единственный со всего состава бегаю на больших остановках в привокзальные магазины за холодным пивом.
Правда, это положительное явление компенсируется вытекающим из него грустным – по крайней мере, для меня. Люди стали редко путешествовать большими группами – а мы в свое время привыкли только так. Когда еще общаться с друзьями, если не в отпуске? Сейчас ездят парами, семьями. Выйдешь утром на пляж – множество палаток, но почти никогда они не стоят рядом, у каждой – свое отдельное хозяйство. Зато в том единственном случае, когда мы в поезде ехали с развеселой молодежной компанией, у ребят в сумках убедительно позвякивало.
Очень многие с детьми, порой совсем маленькими – при полном отсутствии инфраструктуры детских развлечений. У каждой из моих спутниц по шестеро маленьких внуков, которых они неутомимо балуют. Они не уставали удивляться неприхотливости российских малышей. «Наши бы здесь такое устроили...»
Другое полностью устаревшее представление о России – о вечной хмурости. Дескать, люди приветливы и душевны, когда с ними подружишься, а на незнакомых смотрят исподлобья. Ничего подобного: философия «вас много, а я одна», вероятно, ушла в прошлое. Нам широко улыбались и шли во всем навстречу.
Кстати, радушие именно сибиряков нас не удивило. О нем рассказывали и родители, для которых это было чуть ли не единственным светлым пятном в мучительной ссылке. Они объясняли его традиционным сочувствием к государственным преступникам в стране, где от сумы и тюрьмы не зарекаются. И резко контрастировало с латвийской действительностью, где близких, которым не посчастливилось быть высланными, отправляли в гетто чтущие новые законы соседи.
Самый трогательный случай произошел в иркутской гостинице. Истосковавшись по нормальному экрану, я спросил у дежурной, нет ли у них компьютера для постояльцев. Она отперла кабинет директора: «Работайте, сегодня суббота. Только сменщице не рассказывайте – это его жена». Действительно, назавтра сменщица, не рискнув посягнуть на святыню, уступила мне свой компьютер и терпеливо ждала в коридоре, пока я утолю информационный голод.
Акцент выдавал в моих товарищах иностранцев, их начинали расспрашивать, в ответ рассказывая о себе. Люди охотно говорили, как и сколько они зарабатывают – для иностранцев это табу. При этом не стеснялись упоминать о той части заработка, которая противоречит налоговому законодательству, а порой и уголовному кодексу.
Нам импонировало отсутствие нытья и жалоб на жизнь, столь характерное для нашей Латвии. Было с чем сравнивать – мой приятель бывал в Петербурге в конце девяностых и конце нулевых. Там и тогда настроения были куда более пессимистические. И это подтверждается российскими социологами, которые утверждают, что россияне все больше довольны своей жизнью, хотя уровень благосостояния последние годы не растет, а тут еще санкции, рост международной напряженности и так далее.
При этом люди охотно ругают власти – главным образом за то, что они запретили ловить омуля (которого при этом продают на каждом углу), и с иронией говорят о Путине, незадолго до нас посетившего Байкал и обещавшего сделать дорогу на Ольхоне. При тоталитаризме так не бывает, правда?
А вот еще одна сторона жизни унаследована от советского времени: народ намного более просвещенный, чем это бывает в странах равного уровня потребления. Вот добрался ты в муках до Ольхона – теплое море, песчаный пляж, ласковое солнце. Что еще надо?
Но люди отправляются на экскурсии – фотографироваться на фоне красивых скал и слушать легенды, стандартные для всех времен и народов. Экскурсия длится весь день, стоит примерно 17 евро, очень внушительные для россиян деньги. Ехать надо по бездорожью, глотая пыль, на «буханке» - микроавтобусе УАЗ. Они как раз были моим друзьям знакомы: на Голанских высотах сирийская армия бросила такие во время войны 1967 года, и их там и оставили в виде экспонатов.
И вот из поселка выезжает сотня машин, не претерпевших за полвека видимых изменений и окрашенных для удобства изготовителей в одинаковый серый цвет, а в них тысяча туристов – иди разыщи свой экипаж, возвращаясь с очередной фотосессии. С нами в машине была интеллигентного вида дама – мы думали, учительница. В разговоре выяснилось, что ей пришлось у себя в Алтайском крае оставить на кого-то корову и гусей, чтобы навестить в Иркутске дочку и съездить вместе с нею на Байкал. Для третьего мира это не характерно, не так ли?
...Я понял, что должен написать эту статью, в иркутской гостинице. Пользуясь любезностью дежурных, листал латышские сайты, заглянул на украинские, почитал творчество российской демшизы. Все они рисовали страшного тоталитарного монстра Россию, которая, как известно, сегодня самая страшная угроза миру. И эта виртуальная жуткая Россия настолько не имела ничего общего с той безалаберной и добродушной, где находился я, что было даже не смешно.