Как «народный диджей РТ» Сулейман монетизировал ностальгию

«Вау, ничего себе, я крутой, так сказать, «нефор»

– Динар, ты известен в первую очередь как «народный татарский диджей», но и до диджейского пульта ты проделал немаленький путь, поэтому давай вернемся к началу. Где ты родился и учился, как ты встал на творческий путь?

– Я родился в Альметьевске, нефтяной столице Татарстана. В школе у меня было плохое, протестное поведение, со школы я занимался брейк-дансом. Тогда мне это казалось чем-то необычным – не банальные баскетбол, футбол или гандбол. Казалось на тот момент – вау, ничего себе, я крутой, так сказать, «нефор». После 9-го класса я ушел в ПТУ из-за троек и двоек. Я автослесарь третьего разряда, поэтому, если кому-то надо разобрать карбюратор… (смеется).

– Как в твоей жизни появилась фотография?

– Параллельно с брейк-дансом. Я как-то увидел на фестивале брейк-данса, как красиво фотографируют, и мне тоже захотелось запечатлеть людей со стороны. Купил фотоаппарат и начал ездить с ним на фестивали. Таким образом одно увлечение плавно перешло в другое.

Потом я начал снимать, пытался монетизироваться через клубную фотографию, мне хотелось преподнести это как-то необычно, классно. Я увидел, что есть проблема пресности фотографии, когда все фотографируют одинаково. Пытался сделать что-то свое, интересное – «вы делаете не так, вот как надо». Во мне играло некое эго, хотелось выделиться чем-то необычным.

– Какой это был год?

– Наверное, 2010-2011-й. С 2013 года я начал ездить в Казань на тусовки.

– Тогда еще жил на два города?

– Да, то есть на тот момент я, наверное, выходил в плюс на 300 рублей, учитывая дорогу и питание. Жил, естественно, у друзей.

– Я пытался найти интервью с тобой в интернете, и одно из очень немногих – это то, где ты рассказываешь о том, как снимаешь, так скажем, в «необычном» жанре (ню, – прим. Т-и).

– Да, так как раз выражалась моя протестность.

– Это был уже 2019 год, то есть ты занимался фотографией уже 8-9 лет. Ты уже зарабатывал на этом?

– Я бы сказал, что это не монетизировалось, но благодаря протестной фотографии вокруг меня появилось внимание. Я считаю, что долгое время снимал «вхолостую», хотя мог эту энергию направить в правильное русло.

– Но это внимание помогло в будущем?

– Эту провокацию я начал в рамках разумного использовать в клубной фотографии. То есть таким образом я создавал в клубной фотографии ажиотаж вокруг себя. Когда говорили про клубную фотографию, в большинстве случаев вспоминали меня. Не только меня, но у меня был хороший фидбэк.

Фото: t.me/suleyman_dj

«Я до сих пор иногда плачу, когда играю песни»

– Как в этой истории появился диджейский пульт?

– В клубной индустрии я с 2009 года. Когда-то даже танцевал go-go (смеется). В 2011 году я пробовал себя в роли диджея, но потом надолго это забыл. В 2019 году попробовал запустить свои тусовки. Тогда это не было связано с татарской культурой, то было исключительно «ИК-порт-party».

Всё, что мы раньше слушали на телефонах, передавали друг другу через ИК-порт: Баста, МакSим – все «забытое старое». С этого я заходил в ностальгию, и потом пошло-поехало. Изначально моя тусовка называлась «My life, my rules». Это отсылка к заниженным приорам и «четыркам», из которых такой звук чаще всего звучал – «районный», ностальгический звук.

– А как ты сам объясняешь свою популярность сегодня? Когда я листал твою ленту, читал про тебя, мне показалось, что ключ – как раз ностальгия.

– Я заходил «через себя», вспоминал. Даже сейчас, когда я вспоминаю, у меня комок в горле, у меня сильная эмоциональная привязка к детству. Мы с мамой приходили в гости к тете, и у нее из телевизора чаще всего звучала какая-то татарская музыка. У бабушки всегда играло по радио что-то татарское, ностальгическое. У большинства людей плюс-минус так же. Когда они приезжали в деревню к родственникам, әбиләргә-бабайларга (к бабушкам-дедушкам, – прим. Т-и), у всех на фоне звучала татарская музыка.

Как раз через ностальгию, через эти воспоминания, я подумал – блин, а раньше действительно классные песни были. Может быть, с музыкальной точки зрения они не совсем профессиональные, но эта история – про ностальгию, про воспоминания, про прошлое, когда ты поешь на разрыв.

Как-то читал, что самый «запоминающийся» возраст – это с 9 до 18 лет, если не ошибаюсь. Когда в этом промежутке ты переживаешь что-то яркое, оно запоминается на всю жизнь. До сих пор, когда играю песни, я иногда плачу. Просто от приятных воспоминаний.

– Это крутая деталь. Ты поэтому не используешь современную музыку? Тебя это не ограничивает или ты пока просто этим наслаждаешься?

– Пока я наслаждаюсь, но нет, современные артисты – Beku, Искан – тоже дают новую нотку. Beku перепевает старые хиты через современность, у Искана то же самое – это история про ностальгию и прошлое. Они потихоньку и свое записывают, чтобы через 20 лет для кого-то это стало ностальгией. Это две параллели, которые нужно поддерживать: создавать ностальгию сейчас и наслаждаться прошлым.

Фото: t.me/suleyman_dj

«Люди знают, что татары живут в России, но думают, что в Татарстан нужна виза»

– А как появилась идея миксовать татарскую музыку?

– Если говорить про ремиксы, у меня на сегодняшний день есть один официальный ремикс и один трек вместе с Беллой (Beku, – прим. Т-и). Я чаще всего играю «оригиналы», ремиксов, может быть, всего несколько треков. Сейчас я больше буду склоняться к ремиксам, но базу оставлю «старую боевую» – ту, которую слышишь, когда приходишь к дяде, тете, маме и как будто попадаешь на чей-то юбилей.

– За авторские права не прилетает?

– Я же их не перепеваю. В Казани у нас заключен договор с площадкой, меня зовут как артиста. С юридической стороны меня это никак не должно касаться. А в других городах, как было недавно в Башкирии, мы это просто оплачиваем.

– Как ты подбираешь музыку в сетах?

– У меня первый блок – 20−30 минут – идет, начиная от «Бәхеттә, шатлыкта» и заканчивая «Әпипә», чтобы ты максимально проникся, чтобы у тебя пульс был 180, чтобы ты танцевал прямо на разрыв. Я отталкиваюсь исключительно от этого. А дальше я намеренно устраиваю эмоциональные качели, чтобы люди и в ностальгию ударились, и потанцевали. На мой взгляд, это лучшее решение, когда ты можешь прочувствовать весь спектр эмоций – и всплакнуть, и рәхәтләнеп посмеяться.

Я называю этот формат «татарская камеди-дискотека». Мы с Ильгамычем (блогер Дамир Мухутдинов) хорошо устроились в тандеме. В шуточной форме мы устраиваем мини-стендап, чтобы люди посмеялись еще и от наших шуток.

Фото: t.me/suleyman_dj

– Ты говорил про татарскую музыку и ностальгию, и это очень близко людям, которые росли и жили в татарской среде. Но ведь на твои концерты приходят и те, кто никогда не слышал татарские песни? Как они реагируют?

– В комментариях я часто вижу «я не татарин, не понимаю, о чем поют, но хочу прийти». И люди действительно приходят. Они видят, что в медиапространство ворвалось что-то новое, и хотят понять, что это вообще такое – «татарская дискотека».

Они знают, что татары живут где-то в России, но думают, что в Татарстан нужна виза (смеется). То есть люди не погружены. Моя цель как раз показать, что есть еще в России такие ребята, что татары классный народ, что у нас есть такая музыка.

Мы с командой шарим в маркетинге, поэтому у нас такие большие просмотры, есть некие алгоритмы, благодаря которым мы выстреливаем. Моя цель – пошуметь по всей России, покататься по всему миру, начиная от Европы и заканчивая Америкой. Для меня высшая точка – побывать в Америке, покататься по всем штатам, где большая концентрация татар.

– Как ты думаешь, почему татарская музыка так цепляет людей, не знакомых с этой культурой?

– Это что-то необычное. Все равно, что мы раньше ходили: «О, негр!», только немножко на другом уровне (смеется).

– Интересно было увидеть, как отреагировал на твои сеты Салават Фатхетдинов, – судя по всему, он их оценил. Он ведь лицо татарской эстрады, и тут он оказывается на афтепати Дня города с тобой на одной сцене. Вы обсуждали с ним тот вечер?

– К сожалению, нет. Вся коммуникация шла через его менеджера, и у меня был даже некоторый страх. С ним мы общались исключительно про задачи: «Нужно сделать вот это, вот это, вот это». Это мастер, который поет песни с 90-х годов, – для меня это «вау, ни фига себе, с ним на одной сцене». Год назад я этого представить не мог. У меня был некий страх, поэтому я, наверное, не смог с ним поговорить. Ильгамыч тоже как-то неловко себя ощущал, хотя в кадре и в жизни он вполне уверенно себя ощущает.

Как-то не пошло, к сожалению. Но я надеюсь, что когда-нибудь мы к этому вернемся. Мы обсудили с его менеджером, что, возможно, сделаем еще какой-нибудь коллаб.

– Ты не замечал, что сегодня очень часто молодые люди обращаются к «ностальгии»?

– Это тренд. Я говорил, что с 9 до 18 лет – это «запоминающийся» период. Люди выросли, сейчас им около тридцати. Они начали вспоминать, и для них это приятные воспоминания. Условно: «Мин яратам сине, Татарстан» послушать и спеть вместе с Салаватом Закиевичем – это же до слез, до кома в горле.

Фото: t.me/suleyman_dj

«Я в любом случае задал тренд, и это заметно»

– Ты часто выступал в Дубае?

– Нет. Я вообще был там впервые.

– Как тебе татарская публика в Дубае?

– Очень классно. На самом деле, из сидящих на передних рядах я знал в лицо почти всех. В моменте мы с Ильгамычем стоим, и я понимаю: играет «Әлдермешкә», одновременно поют человек 700, а вокруг Дубай! Там был Сабантуй, и после дневной программы явно не все остались на вечернюю, но я все равно такого не ожидал.

– Как ты думаешь, татарский менталитет в Татарстане и Дубае различаются?

– Не знаю, честно говоря. Даже не задавался таким вопросом. Думаю, менталитет вообще никак не отличается – что здесь в Доме культуры поют «Әлдермешкә», что в Дубае – абсолютно одинаково, на разрыв танцпола, или в случае Дубая – газона.

– Как появился титул «татарского народного диджея»? Понятно, что он неофициальный, но есть какая-то предыстория?

– Как появился Первый канал? Он назвался Первым, так и здесь.

– То есть это часть имени «DJ Сулейман»?

– Да.

– Были ли у тебя мысли реально получить звание «заслуженного»?

– Все реально, на самом деле. Активно проработав еще год-два, получив какие-то достижения… В любом случае, я задал какой-то тренд, это заметно по интернету. В других регионах резко начали устраивать татарские дискотеки. Я не говорю, что я первый, татарские дискотеки были всегда, просто сейчас началась, может быть, уже третья их волна. Насколько я знаю, каждую среду татарские дискотеки проходят в «Корстоне», но о них меньше слышат. А у меня маркетинг – это сильная сторона, я умею свой продукт «настроить», понимаю, к чему иду, и знаю конечный результат.

По поводу звания «народного», было бы классно, но в моей парадигме для того, чтобы его получить, я должен сделать свои песни, выпустить свои альбомы – получить заслуженно, а не просто потому, что я хочу. У меня глобальная цель – разбудить в людях эту самую идентичность, чтобы они вспомнили, кто они, кто их родители, кем были их предки. Это же рождает в тебе тайный смысл, энергию. Твоя «самозначимость» вырастает в три, пять, десять раз. Ты не просто живешь, а задумываешься, кем были твои отец или дед, это же, блин, круто – знать свое прошлое.

Фото: t.me/suleyman_dj

«Мой костюм уже еле живой»

– У меня остался один вопрос, наверное, чуть ли не самый важный. Твой образ – почему он такой?

– Объясню. Когда я начинал, все мои дискотеки были ироничные, то есть это был некий стеб – так долгое время воспринималась татарская эстрада, типичное представление о ней. Это был просто костюм, я взял его на Авито за 700 рублей.

– Сейчас это тот же самый костюм?

– Да, он уже еле живой, и рано или поздно надо будет искать, создавать, шить новый. Но это была по большей части ирония, а потом, благодаря некоторым аксессуарам – тюбетейке и туфлям, я начал его как-то «разбавлять». Мне начали говорить «вау, какие классные туфли!» или «классный костюм».

– Насколько я знаю, диджеи стараются подбирать себе комфортную одежду, потому что нужно активно двигаться, а здесь наоборот.

– Я думаю, что благодаря тому, что я поддерживал этот образ, у людей уже сформировалась ассоциация: белый костюм и тюбетейка. Меня часто путают, говорят: «Ты мне кого-то напоминаешь», а я подыгрываю. Спустя 5−10 минут я уже говорю, что я – это я.

– Не хотел бы его поменять?

– Хотел бы, наверное, но на что-то похожее, потому что мне нравится этот стиль с отсылкой к татарской эстраде и нулевым. Мне это нравится. На самом деле, хотелось даже связаться с Салаватом абый или с Айдаром Галимовым, взять у них старые костюмы, немножко их осовременить.

– Настоящая деконструкция татарской эстрады. Тогда давай закончим интервью вопросом, который раньше часто задавали эстрадным исполнителям. Насколько ты религиозен?

– В религии же важно не кого-то учить, тыкать носом, уговаривать. Важно, что у тебя внутри и как ты ощущаешь, что такое правильно, а что неправильно. Я делаю некоторые вещи, например благотворительность, которые правильны с точки зрения религии, но я делаю это неосознанно. Мне так надо, я хочу кому-то помочь. Если это религиозная тема, то, наверное, я религиозный. Если это просто человечность, то я человечен.