Человек, изменивший мир
Теперь, когда несколько поутихли страсти вокруг столетия со дня смерти В.И. Ленина, можно более трезво посмотреть на «человека, изменившего мир» и неотделимую от него идею, которая просуществовала в практическом воплощении почти 70 лет. В советском же массовом сознании культивировался образ мудрого и доброго вождя. Не зря одним из самых почитаемых произведений стало стихотворение Твардовского «Ленин и печник», где глава государства прост, великодушен и ценит рабочие качества простого человека…
Согласно ленинской цитате, «идеи становятся силой, когда они овладевают массами». Судя по тому, что СССР прекратил свое существование, ленинские идеи долговременной силой не оказались. Но мы можем предположить, они ещё смогут стать таковыми, когда будут полностью отвечать глубинным требованиям масс – свободе, равенству и братству в обществе, о которых мечтали социалисты.
Можно спорить о смыслах, которые вне времени. Но что будет, если мы обратимся к таким простым понятиям, как причины и следствия?
Результат революции – слом государственных механизмов, последующий за ним хаос, приход к власти более спаянных групп. Это закономерный итог и Французской революции, и революции Октябрьской. Мощные социальные лифты выносят на поверхность людей, отвечающих требованиям момента, рождают великолепных тактиков с гибким умом, стоящих на серьёзных философских концепциях.
Кем был Ленин – гениальным конъюнктурщиком, циничным политиком или последним романтиком революции – об этом еще долго будут спорить его биографы. Но очевидно, что его делом было не оторванное от жизни творчество, а гибкое применение теории на практике, обоснование того, что можно и нужно сделать, чтобы достичь цели, в данном случае – построения пролетарского государства, а затем и отмирания государства как «машины насилия»: «Смысл революции – создать условия для того, чтобы государство смогло отмереть за ненадобностью, чтобы люди научились договариваться друг с другом, не прибегая к услугам машины насилия».
Марксизм как зачаток нового справедливого мира отверг религию христианства, почему-то не заметив в ней социализма. Этот зачаток развивался, пока был жив Ленин, который мог лавировать, обосновывая это теоретически. Далее, во времена Сталина, когда империализм, как и предсказывал Маркс, родил нацизм, речь шла о выживании организма в целом, тут уже было не до «беременности революцией». И Революция была побеждена Государством.
Бюрократия, со времён Ленина ставшая главным врагом большевиков, добила СССР в союзе с цеховиками, которые хотели тратить нажитые капиталы, партийной верхушкой, жаждущей быть принятой как равной в международных салонах, и массами, для которых западный ширпотреб явился дорогой мечтой.
Не слишком повезло советской стране на излёте существования и с руководителями. Да и вряд ли могло повезти, ибо система выдвигала в высшие эшелоны власти не умных и творческих, а посредственных, но верных и исполнительных.
Любому человеку, знакомому с возможностями IT-мира, очевидно, что повторив сегодня «эксперимент», применив систему социалистического хозяйствования, мы получили бы иные результаты. Интеллектуальная и технологическая база серьёзно выросли, и мир больших данных перевёл бы возможности планирования на решающую высоту. Поэтому довольно нелепо смотрятся телевизионные гуру, которые изрекают, дескать, «социальный эксперимент провалился», с подтекстом «не стоило и начинать». История учит нас, что люди будут повторять эти попытки, и подрезать жилы романтикам не стоит. Люди идут в сторону, которую наметили. Медленно, как муравьи, десять из которых тянут груз вправо, десять влево, а один немного вперёд. В итоге груз медленно, но движется.
Однако повторять без работы над ошибками было бы глупо. И как видится на расстоянии, основная ошибка большевиков и далее коммунистов в практической части – это отсутствие настоящей меритократии, а в теоретической – застывшая и неразвивающаяся идея.
После смерти вождя были мумифицированы не только его тело, но и его идеи.
История идёт не произвольным, а вынужденным путём, и то, что сделали с марксистской идеей большевики, можно сравнить с тем, что делают с математикой физики. Применение согласно данным условиям.
В начале ХХ века большевики не могли рассчитывать на грамотность и сознательность масс. Их учение могло опираться только на веру – веру в нового пророка близкого рая – Маркса. Церковь предлагала неторопливый темп личного самосовершенствования. Тогда как большевики, пользуясь накопившимися за три века недоделками в госстроительстве, предлагали всё и сразу. Предлагали заманчиво быстро разрушить старый мир и построить новый. Будто бы страна с невообразимо сложными переплетениями традиций, истории, родственных связей, системы хозяйствования и многослойной культурой – это простая крестьянская изба, которую подточил жук-древоточец.
Клубок нарастающих напряжений был велик, усугубила всё Первая мировая война, как все войны, обостряя внутренние болезни государства и обнажая слабые места. Нельзя сбрасывать со счетов и противостояние государственной никонианской церкви и старообрядческих согласий, да и рост национального самосознания пришёлся как раз на те времена.
Это было время чрезвычайно напряжённое и бурное и, чтобы вытащить страну из хаоса, в который она стала погружаться после отречения от трона Николая II, вывести из Гражданской войны, необходимы были нетривиальные решения, железная воля и партийная дисциплина.
Ленин строил партию, исходя из принципа централизма. В построении партии он не терпел возражений, не терпел критики. В пространстве дискуссии вождь мирового пролетариата был жёстче любого шерифа на Диком Западе, авторитарнее любого древнего деспота. Конкурентов уничтожал, обрушивая на них весь свой авторитет, изощрённую аргументацию и полемический задор.
Показателен его разлад с Богдановым, сильнейшим теоретиком, основателем тектологии – науки об организации. Богданов предвосхитил некоторые положения системного подхода кибернетики и, хотя его порой заносило в неведомые ему области, где он пытался стать новатором (он и умер от обменного переливания крови, полагая это новаторским способом омоложения). И всё же именно его творческая мысль оказалась тем маркером, что Ленин вынести не смог. С истинно религиозной страстью он отнёсся к его философской работе. Из письма к Горькому мы знаем, что летом 1906 года Ленин, прочитав только что написанную Александром Богдановым книгу «Эмпириомонизм» (книга представляет собой попытку синтеза марксизма и позитивизма), по его собственному признанию, «озлился и взбесился необычайно» и послал Богданову «объяснение в любви письмецо по философии в размере трёх тетрадок». Письмо содержало много оскорбительных для Богданова слов, и тот возвратил его Ленину с указанием, что для сохранения с ним личных отношений следует считать письмо «ненаписанным, неотправленным, непрочитанным».
Понятно, что, несмотря на попытки Богданова отменить данность этого письма, эмоциональный осадок у него остался и далее их пути с Лениным разошлись. На Парижском съезде Хмельницкий (настоящая фамилия Богданова) был выведен из состава ЦК.
По ряду объективных причин в государственном строительстве коммунисты поставили не на мудрость руководства, а на молодёжный энтузиазм и перековку старых кадров в рамках классовой теории. Однако энергия молодости без вековой мудрости даёт взрывоопасную смесь радикализма.
Меру в этом могли бы установить социальные рекомендации со стороны религии, но религию Маркс определил как регрессивный элемент, а пересматривать своего «духовника» Ленин не позволял.
Можно заметить, что нынешний, постепенно уходящий в прошлое глобализм – тот же централизм с центром в корпоративном мозге, проповедующем идеи элитарности и социал-дарвинизма. Многополярность же, предлагаемая Россией, Китаем, исламским миром, Индией, Африкой и Латинской Америкой, более соответствует сетецентрическому способу управления мировыми процессами. Преимущество такой модели управления в непреодолимой устойчивости. Здесь уже не применить принцип «бей по "голове", всё остальное само развалится». И за сетецентризмом как гарантией сохранности должна следовать меритократия как гарантия развития. По меритократической схеме наверх, к рулям управления, должны выноситься умы, верные идее счастья большинства.
Несложно догадаться, что отсутствие настоящей меритократии и застывшая, неразвивающаяся идея взаимозависимы и обуславливают друг друга. Только такой ум, как ленинский, понимал необходимость лавировать, отступить на время, постоянно учиться и т.п и т.д. Старые кадры обучить можно, особенно, если стимулами занимается жёсткая репрессивная система. Но даже нечеловеческая гибкость, вызванная угрозой расстрела или лагерей, имеет свои пределы. Система, построенная Лениным, закономерно не смогла наладить дело так, чтобы наверх выдавливались не столько люди, верные идее Ленина, сколько новые «ленины». Стране для длительного существования, которому обязательно стратегическое планирование, нужны не только гибкие и грамотные, но и те, кто имеет достаточно сил, чтобы нарушить устаревшие догмы.
Таких не нашлось. И после смерти Сталина СССР, подорванный непродуманными хрущёвскими решениями и отсутствием живой теоретической базы, не имея меритократического механизма, словно огромный колосс на глиняных ногах, стал медленно крениться и, наконец, рухнул, образовав однополярный мир.
Вторая мировая, рост благосостояния и информационная глобализация разительно изменила мир. «Человек-масса» Ортеги-и-Гассета, биополитика Мишеля Фуко, общество спектакля Ги Дебора, симулякры Бодрийяра... Через модерн к постмодерну как плоду Запада, которого окрестили «загнивающим» ещё в ХIХ веке.
Люди весь ХХ век смотрели на социалистический лагерь, как на альтернативу сотрясаемого кризисами капитализма, смотрели на столкновение традиционных обществ и т.н. развивающего мира, следили за войнами и терактами и делали свои выводы.
Общество проникалось левыми идеями, но нюанс в том, что элиты имеют больше ресурсов и модернизируются быстрее, чем низы, Власти невыгодно менять систему, дешевле оттачивать методы манипуляции массами.
В этом мире капитализм так и не перестал соответствовать циничной идее социал-дарвинизма, укутываемый лицемерием благотворительности. «Сильным» мира сего, в пределах правил, устанавливаемых системой – вершины потребления, «слабым» – бесплатный суп и ночлежка.
СССР, особенно в начале своего существования, явил нам пример государства, где на главную роль был заявлен народ. Но комплекс причин, и заложенное в его основание несоответствие глубинным чаяниям людей сыграли свою роль. Оказалось, что не только практика, но и теория должны быть безупречны.
Сейчас, когда у каждого нового нарождающегося на наших глазах центра силы есть возможность избрать свой путь, а не подчиняться «старшему брату» выход один: сначала в предельном единении для достижения победы, потом в комплексе охраны и укрепления этих достижений. А далее, после установления многополярного мира, будут конкурировать в построении своего варианта справедливого рая на земле. И здесь можно предположить использование тех преимуществ, что даёт новый технологический уклад.
Но это дело того будущего, в котором будет гарантировано отсутствие войн между государствами, то есть в предельно социалистическом и высокотехнологическом обществе. Однако уж точно не в том, что предрекают нынешние западные «капитаны» типа удобного для хозяев Шваба, поверхностного популиста Харари и других раскрученных авторов, пестующих проекты «модернизации человечества» и создания общества, в котором верхи и низы отличаются друг от друга, как два биологических вида.
Уже сейчас просматривается основная проблема «будущего мира» – это размывание человеческой идентичности между реальным и мета-пространством.
Путь всеобщей цифровизации и трансгуманизма обусловлен приматом комфортности, доминирующим на Западе.
Но кто мешает другим глобальным центрам в многополярном мире поставить другие приоритеты и следовать им?
Новые возможности открывают новые горизонты и ставят новые вопросы.
Можно ли жить по своим законам в пределах социума, живущего по другим законам?
Или разумнее разъяснить, что есть непреложные законы, а есть законы, генерируемые системой и приводить систему в соответствие?
Возможно ли людям жить вместе, подчиняясь разным системам жизнеустройства или им надо имплантировать мысль, что личная свобода несовместима с задачами всего общества, его развитием?
Ответы на эти вопросы ограничиваются лишь пределом развития общества, который мы можем предвидеть.
И Ленин пытался это сделать…
Алексей Семенов