15 русских художников, которые сошли с ума

 О том, что психическими расстройствами страдали Ван Гог и Камилла Клодель, вспоминается легко. А кому из российских деятелей искусства был поставлен тот же печальный диагноз? Нет, это не Кандинский или Филонов, гипнотизирующие своей живописью, а художники, чьи полотна подчас были вполне реалистичны. Изучаем вместе с искусствоведом Софьей Багдасаровой.

Михаил Тихонович Тихонов (1789–1862)

Крепостной князя Голицына, благодаря художественным способностям попавший на учебу в Академию художеств. Получил вольную и в 1817 году принял участие в кругосветной экспедиции Василия Головнина на шлюпе «Камчатка», во время которой рисовал алеутов, аляскинцев и камчадалов.
Где-то на Филиппинах бывший крепостной стал терять рассудок: сперва «начал предаваться задумчивости», потом впал в ипохондрию и, наконец, совсем сошел с ума. В 1818 году Тихонов оказался на родине, до 1822 года его поместили в городскую психиатрическую лечебницу (причем, там сумасшедшего едва не окрутила ради его денег одна вдова). Следующие сорок лет на государственную пенсию за больным ухаживали в семье его друга, тоже художника: в себя он так и не пришел. Умер Тихонов от паралича, перешагнув восьмой десяток.

Михаил Тарасович Марков (1799–1835)

Этот позабытый ныне академический живописец в 1826 году был отправлен с младшим братом Алексеем, также художником, в пенсионерскую поездку по Италии. Братья жили в Риме несколько лет, пока 30-летний Михаил не заболел тяжелым психическим расстройством и, возможно, четыре года находился в психиатрической лечебнице. Алексей ухаживал за Михаилом и на свою академическую пенсию возил его по Европе. Но через три года тот все-таки умер. После этого его младший брат вернулся в Россию, где сделал отличную карьеру, в частности расписывал Исаакиевский собор и храм Христа Спасителя.

Яков Максимович Андреевич (1801–1840)

Дворянин Полтавской губернии и художник-любитель, Андреевич был членом Общества соединенных славян и одним из самых активных декабристов. Во время восстания 1825 года служил при Киевском арсенале. Арестовали его в январе следующего года, и при разборе дела выяснилось, что он призывал к цареубийству, поднимал воинские части на восстание и так далее. Осудили Андреевича в числе самых опасных заговорщиков, по I разряду, приговорив к 20 годам каторжных работ. Блестящего поручика отправили в Сибирь, где со временем он сошел с ума, и через 13 лет ссылки умер в местной больнице — видимо, от цинги. Работ его сохранилось крайне мало.

Александр Андреевич Иванов (1806–1858)

Будущий автор «Явления Христа народу» прибыл в Италию 24-летним молодым человеком, выигравшим пенсионерскую поездку. В этих теплых краях он остался почти на всю свою жизнь, постоянно сопротивляясь приказам о возвращении. Больше 20 лет он упорно писал свое полотно, жил замкнуто, вел себя мрачно.

Среди русской диаспоры циркулировали слухи о его душевном нездоровье. Гоголь писал: 
«Угодно было некоторым провозгласить его сумасшедшим и распустить этот слух таким образом, чтобы он собственными ушами на всяком шагу мог его слышать».
Друзья художника защищали его, утверждали, что это клевета. Например, граф Федор Толстой сообщал в своем рапорте, что художник Лев Киль после приезда императора в Италию «употребил все интриги, чтоб не допустить государя по мастерским наших художников, а особливо Иванова не терпит и выставляет сумасшедшим мистиком и успел уже надуть это в уши Орлова, Адлерберга и нашего посланника, с которым до гадости подличает, как везде и у всех».

Однако поведение Иванова ясно свидетельствует, что эти слухи все-таки имели под собой почву. Так, Александр Тургенев описал гнетущую сцену, когда вместе с Василием Боткиным они позвали как-то художника на обед.
«— Нет-с, нет-с, — твердил он, всё более бледнея и теряясь.
— Я не пойду; там меня отравят. <…> Лицо Иванова приняло странное выражение, глаза его блуждали…
Мы с Боткиным переглянулись; ощущение невольного ужаса шевельнулось в нас обоих. <…>
— Вы итальянцев еще не знаете; это ужасный народ-с, и на это преловкие-с. Возьмет да из-за бортища фрака — вот эдаким манером щепотку бросит… и никто не заметит! Да меня везде отравливали, куда я ни ездил».
Иванов явно страдал манией преследования. Биограф художника Анна Цомакион пишет, что свойственная ему и раньше мнительность постепенно разрослась до угрожающих размеров: боясь отравы, он избегал обедать не только в ресторанах, но и у знакомых. Иванов готовил себе сам, брал воду из фонтана и порой питался одним хлебом и яйцами. Частые жестокие боли в желудке, причины которых он не знал, внушали ему уверенность в том, что кому-то периодически удается подсыпать ему яд.

Алексей Васильевич Тыранов (1808–1859)

Бывший иконописец, которого подобрал Венецианов и научил реалистической живописи, позже поступил в Академию художеств и получил золотую медаль. Из пенсионерской поездки в Италию он вернулся в 1843 году на грани нервного срыва, как говорят — из-за несчастной любви к итальянке-натурщице. И на следующий год попал в петербургскую психиатрическую больницу. Там его сумели привести в относительный порядок. Следующие несколько лет он провел на родине, в Бежецке, а потом снова работал в Петербурге. Скончался Тыранов от туберкулеза в 51 год.

Пимен Никитич Орлов (1812–1865)

Любители русского искусства XIX века помнят Пимена Орлова как неплохого портретиста, работавшего в манере Брюллова. Он успешно закончил Академию художеств и выиграл пенсионерскую поездку в Италию, куда и уехал в 1841 году. Ему неоднократно приказывали вернуться на родину, но Орлову прекрасно жилось в Риме. В 1862 году 50-летний Орлов, к тому моменту академик портретной живописи, заболел нервным расстройством. Русская миссия устроила его в лечебницу для душевнобольных в Риме. Через три года он умер в Риме.

Григорий Васильевич Сорока (1823–1864)

Крепостной художник оказался одним из самых талантливых учеников частной школы Венецианова. Но его владелец, в отличие от хозяев многих других венециановцев, отказался дать Сороке свободу, заставлял его работать садовником и ограничивал как мог. В 1861 году художник наконец получил вольную — от Александра II Освободителя, заодно со всей страной. На воле Сорока защищал свою общину, сочиняя жалобы на бывшего барина. Во время одного из конфликтов 41-летний художник был вызван в волостное правление, которое его приговорило «за грубости и ложные слухи» к трехдневному аресту. Но по болезни Сороку отпустили. Вечером он отправился в горшечный сарай, где повесился. Как написано в протоколе — «от неумеренного пьянства и произшедшей от того грусти и с помешательством рассудка вследствие нажитого дела».

Алексей Филиппович Чернышев (1824–1863)

В 29 лет этот выходец из «солдатских детей» получил Большую золотую медаль и отправился на пенсию Академии художеств в Италию. Там проявились первые симптомы его болезни, которую в XIX веке называли размягчением мозга. Его нервное расстройство сопровождалось болезнью глаз, ревматическими болями, ухудшением зрения и, конечно, депрессией. Чернышев пытался лечиться в Австрии, Франции и Швейцарии, но положение его только ухудшалось. Через семь лет после отъезда он вернулся в Россию, причем его успехи все-таки были так велики, что Чернышев получил звание академика. Но деградация продолжалась, и в итоге его поместили в заведение Штейна для душевнобольных, где он умер через три года после возвращения в 39-летнем возрасте.

Павел Андреевич Федотов (1815–1852)

Когда автору «Сватовства майора» и других хрестоматийных полотен исполнилось 35 лет, его состояние духа начало стремительно ухудшаться. Если раньше он писал сатирические картины, то теперь они стали депрессивными, полными ощущения бессмысленности жизни. Бедность и тяжелая работа при недостатке света привели к ухудшению зрения и частым головным болям.
Весной 1852 года началось острое психическое расстройство. Современник пишет: «Между прочим, он заказал себе гроб и примерял его, ложась в него». Затем Федотов придумал себе какую-то свадьбу и стал транжирить деньги, готовясь к ней, зашел ко множеству знакомых и в каждой семье посватался. Вскоре Академию художеств известили из полиции, что «при части содержится сумасшедший, который говорит, что он художник Федотов». Его поместили в частное заведение для страждущих душевными болезнями венского профессора психиатрии Лейдесдорфа, где он бился об стену головой, а лечение заключалось в том, что его били в пять кнутов пять человек, чтобы усмирить. У Федотова были галлюцинации и бред, состояние его ухудшилось.
Больного перевели в больницу «Всех скорбящих» на Петергофской дороге. Его друг писал, что там «он в бешенстве кричит и буйствует, носится с мыслями в небесном пространстве с планетами и находится в положении безнадежном».
Умер Федотов в том же году от плеврита. Наш современник психиатр Александр Шувалов предполагает, что художник страдал шизофренией с синдромом острого чувственного бреда с онейроидно-кататоническими включениями.

Михаил Александрович Врубель (1856–1910)

Первые симптомы болезни появились у Врубеля в 42 года. Постепенно художник становился все более раздражительным, буйным и многословным. В 1902 году семья уговорила его показаться психиатру Владимиру Бехтереву, который поставил диагноз «неизлечимый прогрессивный паралич вследствие сифилитической инфекции», что тогда лечили весьма жестокими средствами, в частности ртутью. Вскоре Врубель был госпитализирован с симптомами острого психического расстройства. В клинике он с перерывами провел последние восемь лет жизни, за два года до смерти полностью ослепнув. Умер он в 54 года, нарочно простудившись.

Анна Семеновна Голубкина (1864–1927)

Самая знаменитая из женщин-скульпторов Российской империи во время учебы в Париже дважды пыталась покончить с собой из-за несчастной любви. На родину она вернулась в глубокой депрессии, и ее сразу положили в психиатрическую клинику профессора Корсакова. Она пришла в себя, но в течение жизни с ней случались приступы необъяснимой тоски. Во время революции 1905 года она бросалась на сбрую коней казаков, пытаясь остановить разгон толпы. Ее привлекли к суду как революционерку, но отпустили как душевнобольную. В 1907 году Голубкину приговорили было к году в крепости за распространение революционной литературы, но из-за психического состояния дело было опять прекращено. В 1915 году тяжелый приступ депрессии снова уложил ее в клинику, и несколько лет она не могла творить из-за своего душевного состояния. Дожила Голубкина до 63 лет.

Иван Григорьевич Мясоедов (1881–1953)

Сын известного передвижника Григория Мясоедова также стал художником. Во время Гражданской войны он воевал на стороне белых, затем оказался в Берлине. Там он применил свои художественные навыки для выживания — стал подделывать доллары и фунты, чему он научился еще в армии Деникина. В 1923 году Мясоедов был арестован и осужден на три года, в 1933 году он снова попался на фальшивомонетничестве и сел в тюрьму на год.
В 1938 году мы видим его уже при дворе княжества Лихтенштейн, где Мясоедов становится придворным художником, портретирует князя и его семью, а также делает эскизы почтовых марок. Однако в княжестве он жил и работал по фальшивому чехословацкому паспорту на имя Евгения Зотова, что в итоге выяснилось и привело к неприятностям. Его жена, итальянская танцовщица и циркачка, на которой он женился еще в 1912 году, оставалась с ним все эти годы, помогая переживать неприятности и сбывать подделки.
До этого в Брюсселе Мясоедов написал портрет Муссолини, во время войны он тоже был связан с нацистами, в том числе из власовцев (немцев интересовало его умение подделывать деньги союзников). Советский Союз потребовал у Лихтенштейна выдать коллаборационистов, однако княжество отказало. В 1953 году супруги по совету экс-командующего РНА германского вермахта Бориса Смысловского решают переехать в Аргентину, где через три месяца 71-летний Мясоедов умирает от рака печени. Художник страдал тяжелой формой депрессивного расстройства, что видно по картинам его последнего периода, полным пессимизма и разочарования, например по циклу «исторических кошмаров».

Сергей Иванович Калмыков (1891–1967)

Ученик Добужинского и Петрова-Водкина, по легенде изображенный последним в «Купании красного коня». После революции Калмыков жил в Оренбурге, а в 1935 году сбежал в Алма-Ату. Там он работал театральным художником и быстро заслужил славу городского сумасшедшего своим обликом и поведением. Он носил разноцветные штаны, желтый сюртук (привет футуристам!) и кофту с привязанными консервными банками. В 1962 году Калмыков оказался на пенсии, быстро обнищал, плохо питался и через пять лет умер в 75-летнем возрасте в психиатрической больнице от воспаления легких на фоне дистрофии.

Александр Павлович Лобанов (1924–2003)

ХХ век — это время, когда появляются художники, которые не сошли с ума, а, наоборот, стали художниками, будучи уже сумасшедшими. Интерес к примитивизму, «искусству аутсайдеров» (арт-брют) создает им большую популярность. Один из них — Лобанов. В семь лет он переболел менингитом и стал глухонемым. В 23 года попал в первую психиатрическую больницу, через шесть лет — в больницу «Афонино», откуда не выходил до конца жизни. В «Афонино» благодаря руководству психиатра Владимира Гаврилова, который верил в арт-терапию, Лобанов начал рисовать. В 1990-е годы его наивные произведения, выполненные пастой от шариковой ручки, стали выставлять, и он приобрел большую известность.

Владимир Игоревич Яковлев (1934–1998)

Один из самых запоминающихся представителей советского нонконформизма в 16 лет почти лишился зрения. Потом началась шизофрения: с юности Яковлев наблюдался у психиатра и время от времени ложился в психиатрические лечебницы. Зрение у него сохранилось, но из-за искривления роговицы Яковлев видел мир по-своему — с примитивными контурами и яркими красками. В 1992 году почти 60-летнему художнику в Институте микрохирургии глаза Святослава Федорова отчасти вернули зрение — что любопытно, это не повлияло на стиль. Работы остались узнаваемыми, только более проработанными. Он много лет не выходил из психоневрологического интерната, где через шесть лет после операции и скончался.

https://www.culture.ru/materials/142592/15-russkikh-khudozhn...