Сапожники с сапогами: обувная индустрия в России вчера, сегодня, завтра

Разгар лета, одна из отличных июльских суббот. Я стою на главной площади города Кимры, что в трех часах езды от Москвы, смотрю на восстановленные фасады исторических зданий и задаюсь вопросом: почему так же нельзя восстановить и местные обувные производства, благодаря которым этот крошечный городок вместе с окрестными селами в прошлом гремел на всю страну? Почему Кимры, а с ними и вся Тверская область все-таки не стали и не могут стать таким же обувным центром для отечественного модного рынка, как Марке для Италии или Земли Луары для Франции? Хочется, чтобы люди не случайно, как я, узнавали об этом месте как о некогда известном обувном центре, а приезжали сюда целенаправленно, как в прославленный ремесленный регион.

Когда-то Кимры были к этому очень близки. С конца XVI по вторую половину XX века местные мастера успели обуть царский двор, создать серию авторских моделей музейного уровня, стать снабженцами царской, а позже и советской армии, аккумулировать вокруг себя центры кожевенного производства в нескольких близлежащих селах и деревнях и, увы, прийти к кризису. Перевод мощностей под нужды фронта во время Великой Отечественной войны, рост темпов производства и приватизация в 1990-е снизили порог качества и свели некогда обувную столицу Верхневолжья до нескольких разрозненных производств, нацеленных на рабочую и военную дешевую обувь.

«Если внимательно изучить экспозицию местного музея обуви, можно проследить, как дело, начавшееся в XVI веке, активно развивалось (тому пример — сохранившиеся интереснейшие модели XVII века) и постепенно прекратило свое существование в советское время. С точки зрения дизайна, конструкции обуви, выбора материалов видно, как в тот момент все стало затухать. Если в ­1930-е годы там еще рождалось что-то уникальное, отдельные модели женской обуви даже отправлялись в Париж, то после ­1940-х все закончилось на сапогах, все перешли на кирзачи. В 1960–1970-е с расцветом промышленного производства модели совсем упростились, например, появились танкетки. Как будто система сама себя искоренила, а 1990-е годы ее загубили окончательно, как у ремесленного города, у Кимр случился закат», — вспоминает Алена Лозовская, основательница одной из самых по­пулярных сегодня локальных марок обуви Razumno.

Судьба кимрских обувных производств — лишь один из многих примеров, которые можно найти по всей стране. «Есть куда более крупные фабрики с такой же печальной судьбой, например ленинградские "Треугольник" и "Скороход", — добавляет историк моды и культуры Мария Терехова. — Это были даже не фабрики, а огромные промышленные объединения, концерны, которые работали на всю страну. Но в 1980-е советская экономика стала ломаться. И если отдельные производства тем или иным образом как-то умудрились пережить 1990-е годы, например, делая обувь на заказ для сторонних подрядчиков, то в 2000-е все они окончательно исчезли. Сейчас руины огромных заводских производственных корпусов в назидание стоят на Обводном канале. Их площади сдаются в аренду разным предприятиям, довольно слабо име­ющим отношение к обувной промышленности». Тут же на ум приходит и московский пример — территория обувной фабрики «Парижская коммуна», большая часть которой сейчас отдана под аренду сторонним компаниям.

Но было ли что терять? Могли ли локальные обувные производства трансформироваться в устойчивую индуст­рию мирового уровня? Алена Лозовская уверена, что потенциал был. «В дореволюционной России было большое количество портных, обувных мастеров, которые создавали уникальные предметы музейного уровня. Так было и с текстилем. Однако все деградировало, во всей легкой промышленности произошел спад, коммунизм упростил все до такой степени, что в конечном счете свел к нулю. Образовалась абсолютная пустота», — поясняет она.

С Лозовской отчасти спорит Мария Терехова, утверждая, что как таковой обувной промышленности в нашей стране все же никогда не существовало: «Довоенная обувная промышленность была в значительной степени кустарной. Допустим, в 1920-е годы, во время НЭПа, на базе существующих обувных производственных сил стали организовываться государственные предприятия. Тот же самый "Скороход" в Ленинграде. Но их объемы выпуска даже в лучшие годы никак не позволяют говорить о том, что было какое-то развитие, которое на лету подстрелила революция, а потом война. Вплоть до войны значительная часть населения шила себе обувь у кустарей — просто потому, что в продаже не было подходящей. Ее не хватало физически, потому что объемы выпуска были неадекватны спросу. Да, появлялись эксклюзивные штучные вещи в XVIII, XIX, начале XX века, которые сегодня хранятся, например, в коллекциях Эрмитажа и в Музее истории Санкт-Петербурга, но это всегда произведения частных мастеров, изготовленные для привилегированного заказчика. Эти штучные экземпляры, пусть и суперкачественной работы, не дают оснований считать, что когда-то в нашей стране был расцвет обувной промышленности».

Однако, каким бы ни был масштаб обувной промышленности, которую мы потеряли, потеря эта ощущается остро. Особенно если сравнивать, хотя бы даже на обывательском уровне, с индустрией производства одежды. На два примера более-менее успешного возобновления производства одежды после кризиса 1990-х (бренд Vassa & Co, созданный на базе восстановленных ткацких фабрик, или Zarina, в которую трансформировалась «Красная заря») по части обувных производств не найдется ни одного. «На мой взгляд, это ложное ощущение, — говорит Мария Терехова. — Подобная судьба производств — это не специфика обувной отрасли, а закономерное следствие повсеместных экономических процессов. Да, есть успешные примеры возрождений, как, например, судьба ленинградской фаб­рики "Красная заря", но из подобных частных случаев не стоит делать вывод, что у текстильщиков более успешная судьба. Текстильные предприятия, одежные, трикотажные фабрики, обувные, кожевенные производства, как и производство фарфора, объединены категорией "товары народного потребления". Это ширпотреб, у которого в целом одна судьба, продиктованная экономической и политической историей нашей страны. И это не оптимистичный сценарий».

Но то история, а что сейчас, когда всем известные факторы способствуют тому, чтобы локальные производства развивались, набирая обороты? С сегментом одежды так и произошло: на 2023 год зафиксировано свыше 30 тыс. российских брендов, согласно исследованию «Контур.Фокуса» и «Контур.Маркета», и число компаний продолжает расти. Что касается производства обуви, здесь все гораздо скромнее: на второй квартал 2022 года, согласно исследованию «Обзор состояния рынков продаж обувной продукции в субъектах РФ за II квартал 2022 года», в стране значится всего 1375 производителей обуви. Но положительная динамика все-таки есть: если до 2022 года число изготовленных в России пар обуви только сокращалось, то в 2022-м производство обуви в нашей стране увеличилось на 7,3%, и этот показатель продолжает, хоть и медленно, идти вверх.

Почему же обувное производство так отстает от швейного? «Процесс создания обуви гораздо сложнее и требует более технологичных специализированных производственных линий и профессиональных компетенций, — объясняет Юлия Булгакова, директор по маркетинговым коммуникациям компании Ekonika, лидера локального обувного рынка. — В легкой промышленности производство обуви считается одним из самых технологически сложных, чтобы запустить линию обуви, нужно идти к мощным производителям. Кроме того, производство обуви считается еще и одним из самых материалоемких в легкой промышленности, что приводит к существенному удорожанию продукта. Средний ценовой сегмент в 95% случаев изготавливается в Китае — на данный момент именно там находятся высоко­технологичные фаб­рики и самый широкий ассортимент комплектующих и материалов».

С ней соглашается и Алена Лозовская, чья мастерская Razumno во Владимире за последние годы существенно модернизировалась: «Когда мы перезапускали Razumno, это был полностью ручной труд. За два с половиной года мы автоматизировали некоторые процессы и заработали на часть оборудования. Недавно у нас появилась самая дорогая машина за 5 млн руб. Ее субсидировала поддержка малого бизнеса Владимирской области, еще и удалось взять кредит под мизерный процент на много-много лет. Мы платим не больше 150 тыс. руб. в месяц, но все равно это расходы, которые заставляют поднимать цену на изделия. Нам часто приходят запросы на b2b-заказы от других брендов, но мы не проходим по ценовой вилке, потому что всем нужно дешевле. Например, мало кому нужна кожаная подошва, а сделать качественную резиновую подошву сложно — для этого уже нужно литье, рынок комплектующих для которого есть только в Европе. Качество достается нам очень сложно».

О похожей проблеме говорит и основательница бренда N.early N.aked Ирина Левченко-Кукшева. «Для производства обуви сегмента middle и выше необходимые комплектующие и материалы — стелечные узлы, каблуки, подошвы, текстиль, кожу, фурнитуру — закупают в других странах. Так всегда было, и мало что изменилось. Правда, в настоящее время этот путь стал сложнее и дороже, — рассказывает она. — Исходя из этих и других особенностей обув­ного дела, я предупреждаю о подводных камнях тех, кто приходит ко мне на консультацию по производству обуви. Ниша кажется более свободной и этим привлекательной для российского рынка. Но быстрых и легких денег здесь не заработать. Речь идет не только о разработке и производстве, но и о бюрократических процессах: маркировке обуви, изменениях правил ввоза образцов и товаров, сертификации. Нужно очень любить свое дело, чтобы продолжать его вопреки всему, не опуская рук. Возможно, тогда однажды и заработаешь. Но это не точно».

С перечисленными проблемами в России сталкивается обувной бизнес любого масштаба. «Исторически так сложилось, что создание обуви — это сложное кластерное производство, обувная фабрика не может существовать сама по себе. Вокруг нее должна сформироваться инфраструктура из разных производств, которые по отдельности занимаются стельками, подошвами и другими комплектующими. В Китае, например, где обувное производство очень развито, по такому принципу построены целые города. В России такой инфраструктуры на сегодняшний день нет, — говорит Юлия Булгакова. — Отечественные обувные фабрики вынуждены закупать большинство комплектующих, например подошвы, в Турции или Китае. У нас в стране функционируют кожевенные заводы, но они не предоставляют того широкого ассортимента, который необходим для модного бренда».

Тем не менее индустрия развивается. Появляется все больше небольших производств: они сосредоточены в Мос­кве и Московской области, в Краснодарском крае, в Свердловской области и в Санкт-Петербурге. Правда, их основная часть ориентирована на низкий ценовой сегмент. «Таких небольших производств много в Ростове и других регионах на юге России. Это те, чья продукция потом продается на Ozon и Wildberries, — сегмент, который живет своей жизнью. Что касается настоящего модного качественного продукта, увы, нас меньшинство», — отмечает Алена Лозовская. При этом с каждым годом этот круг все-таки ширится.

В него точно входит не раз упомянутый выше Razumno — семейное дело, над которым Алена Лозовская работает вместе со своим папой, опытным обувщиком. Сейчас марка производит от 30 до 50 пар в неделю, в зависимости от сложности модели. Чтобы «окупаться и чувствовать себя прекрасно», Лозовская стремится к показателю 200 пар в месяц в любой сезон. Около года назад Razumno запустил линию одежды, но все же обувь бренда покупатели все еще любят больше, особенно клиентам нравятся фирменные туфли-деленки и лоферы. «Туфли — это сакральный атрибут гардероба. То, на что люди, особенно девушки, готовы сильно потратиться, например, по случаю праздника. Наши туфли любят покупать вместе с платьями MY812, часто по специальному поводу — к свадьбе, дню рождения. Мы замеряли эту статистику и точно знаем, что выступаем в такой паре. А так на обувь у нас приходится 70% продаж, на одежду — 30%», — делится Лозовская.

Также в клубе модных обувщиков сегмента middle-up есть бренд обуви, созданный на стыке технологии и искусства, N.early N.aked, который занял второе место в национальной премии «Лучший промышленный дизайн России». И rxbshoes Милы Разгуляевой-Благонравовой, питерская марка, которая за 18 лет выросла из мастерской обуви ручной работы в камерное производство полного цикла, где создается несколько сотен пар в месяц. «Нас не так много, но каждый — настоящий мастер своего дела, отобранный мной лично, — рассказывает основательница бренда. — Иногда мы делаем корпоративные подарки или обуваем сотрудников крупных компаний и тогда приглашаем людей извне, чтобы успеть справиться с большим объемом. При этом мы всегда следуем высочайшим критериям качества. Даже наши итальянские партнеры говорят, что мы делаем настоящую обувь итальянского качества здесь, в Санкт-Петербурге».

Вы точно видели кожаные клоги бренда из коллекции «Супрематизм», впервые показанные на Mercedes-Benz Fashion Week в 2007 году. «Они самые сложные в производстве, состоят из более чем 78 деталей, но при этом самые узнаваемые и интересные», — делится Разгуляева-Благонравова.

Еще один лидер рынка из Санкт-Петербурга — Homies Виталия Полякова, чью обувь носят по всему миру, в том числе в Нью-Йорке, Париже и Сеуле. Каждая пара создается на заказ, среди бестселлеров — модели Polly, Moritz, Like Heaven, Lee, пинетки Homies × Jenëk, а также абсолютный фаворит инфлюенсеров и коллег по цеху Heel Socks Iconic — о них мечтает даже Алена Лозовская, как сама признается.

Основная аудитория всех перечисленных брендов — женщины. Лозовская, запустившая мужскую линию Razumno весной 2024-го, связывает это с тем, что мужчинам сложнее решиться на покупку дорогих вещей. «На мой взгляд, чтобы продавать мужское, нужно вкладывать много денег в маркетинг, потому что парни приобретают образы, стиль жизни, у них не бывает импульсивных покупок. Мужских брендов так мало, потому что с мужчинами намного сложнее работать: у них есть ипотеки, машины, у них чуть-чуть другие интересы. Им главное, чтобы было удобно, широко там, где нужно, чтобы ничего не натирало и не мешало. При этом если уж ты привлек мужчину, то это крупная рыба, у него средний чек будет на 250‒300 тыс. руб., потому что он закупается раз и навсегда: брюки — одна модель во всех цветах, с рубашками так же, плюс к каждому комплекту еще по паре ботинок. Но когда я его увижу в следующий раз — большой вопрос. У мужчин паттерн поведения кардинально отличается от женского», — говорит она.

И все же Ирина Левченко-Кукшева оценивает рынок уникальной мужской обу­ви локального производства как перспективный: «Мы разработали прототип очень комфортных классических лоферов из замши стретч на тянущемся текстильном подкладе, подошва которых настолько эластичная, что легко изгибается в восьмерку. Своего рода плотные носки, предназначенные для улицы. Эта модель подойдет мужчинам и женщинам. И с производственной точки зрения это большой плюс. Женские колодки размера 42+ практически не разрабатывают, поскольку это невыгодная инвестиция, при этом женщин с подобным запросом обращается достаточно много. А мужчинам тем временем не хватает комфортных базовых моделей обу­ви. Кстати, с удовольствием бы сделала коллаборацию с мужским брендом одежды. Уверена, аудитория оценит не только удобство обуви, но и возможность собрать гардероб в одном месте».

Несмотря на общий позитивный взгляд на развитие локальной обувной индустрии, у всех опрошенных спикеров есть опасения по поводу ее будущего. Дело в том, что кроме отсутствия комплектующих и дороговизны оборудования для производства их связывает еще одна общая проблема — нехватка кадров. «К сожалению, мы сталкиваемся с дефицитом специалистов на рынке: даже те учебные заведения, которые выпускают дизайнеров или технологов, перестали готовить профессионалов по специальности "художник-модельер обуви и изделий из кожи"», — делится Юлия Булгакова.

«Все технические специалисты, например мой папа, у которого нет подмастерья, модельеры-конструкторы — это люди старше 60 лет. И я не знаю, кто будет после них. Колодочных мастеров всего три на всю Россию. В общем, в обувной индустрии у нас полная нехватка кадров. Вот такая горькая правда», — признается Алена Лозовская. Притом что все больше российских модных брендов самого разного масштаба, от глобального LIMÉ до локального Chernim Cherno, регулярно пускаются в поиски дизайнеров обуви, кризис кадров в этой категории гораздо острее, чем в случае с портными, конструкторами одежды и закройщиками. На популярном агрегаторе вузов «Поступи онлайн» обучаться профессии «дизайнер-модельер обуви» предлагают всего в девяти учебных заведениях на всю страну. И это заставляет волноваться о будущем локальной обувной индустрии гораздо больше любых других кризисов.

Одна надежда на успешных игроков рынка: есть слух, что те из них, которые обладают достаточными ресурсами, уже идут к тому, чтобы запустить собственные образовательные инициативы. Остается надеяться, что их запала хватит на то, чтобы с сапогами в итоге были не только сапожники, но и мы с вами.