Очерки-зарисовки из путешествий по небольшим городам и весям синеокой Беларуси. Климовичи. Любовь к животным Иногда и любовь принимает формы ненависти. В воскресенье мне совсем не спится. Я просыпаюсь в шесть утра, а в восемь иду по пустым, уже таким летним, улочкам пасторальных Климовичей с их деревянными хатами, резными ганками — колоритными крылечками, и первозданной, почти языческой, природой. На дворе — ни души. Воскресенья в мае — особенно чудесны. Ещё не жарко, но уже совсем как летом. Солнышко щедро освещает грешный мир, претворяя его в настоящий Эдемский сад, на каштанах «догорают» каштановые свечи, кругом буйство зелени и запоздалые переливы соловья. Утра в мае — уникальны. Они — вот как выглядит счастье. А я… Я иду и фоткаю… То дома с резными крылечками, то редкие местные памятники и музеи, то разных животных, вроде полудиких-полудомашних манулов-котов — тоже воплощение лени, грации и счастья на земле. Фото: Игорь Ткачев, личный архив Заметив на крыше одного такого лентяя и бездельника, я, иронизируя вслух с ним и с собой, принимаюсь его щёлкать. Вдруг позади меня останавливается какая-то местная гражданка, молча смотрит, а потом мне, почти закончившему свою фотосессию, говорит примерно следующее: — Это ваша кошка? — без городских расшаркиваний начинает женщина. — Да какая моя! Шел мимо, увидел, решил вот заснять для хорошего настроения, — отвечаю я, не поворачиваясь и продолжая щёлкать удивленную кошку, которая явно не ожидала такого успеха в воскресенье в восемь утра. — Ааа, любите животных, — медленно тянет дальше гражданка. — Ну да, отчего же этих красивых бездельников не любить. Они… Но общительная дама, женщина лет сорока пяти, простоволосая и обычная, коих много в таких пасторальных местностях, не даёт мне договорить. Ее прорывает, как плотину, и несёт, как того Остапа: — Я тоже животных люблю. А вот людей — нет! Я вижу, что ей явно надо выговориться. А когда женщине надо выговориться, лучше ей дать такую щедрую возможность, а иначе с кем-нибудь может случиться беда. — О, да вы — мизантроп! — одновременно серьезно и шутливо отвечаю я, так как это самый приемлемый модус общения с местными в незнакомых местах. Шутливо о серьезном. — Да, тварей много, — лицо любительницы животных и нелюбительницы людей на мгновение искажается каким-то неприятным воспоминанием. — Ну, люди разные бывают, — осторожно ступаю на зыбкую почву я. — Я больше кошек и собак люблю. У самой собака и три кошки. Алабай, большой такой, две кошки и кот. А вы что здесь делаете? — гражданка вдруг снова становится подозрительной, и я чувствую себя, как на допросе. — Да ничего особенного. Был в Костюковичах, заехал вот к вам в Климовичи… Из Гродно я, путешествую. — А-а-а… А то я подумала… Темные глаза бдительной гражданки на мгновение суживаются в прежнем подозрении, но потом снова расширяются, как от вновь нахлынувших позитивных эмоций. — Вот был у меня случай. Выкинула какая-то тварь кошку, у нас за городом. Я покормила ее, но домой не взяла. У меня уже трое, я говорила. А кошечку, знаете, как жалко?! Я бы ей, этой твари… — глаза женщины снова суживаются до едва видимых щелочек, ладошки сдавливаются в кулачки, по лицу бежит едва заметная черная тень… — Разные бывают ситуации, — осторожно парирую я. — Иногда и не разберешь, плох тот человек, что животное за город вывез, или у него… — Что значит плох?! Тварь это, а не человек! — глаза гражданки то сжимаются, то снова расширяются, как у наркомана со стажем. — Ну, всякое в жизни бывает. Мы ведь не знаем всех обстоятельств, а судим строгим судом, со стороны. — Твари, говорю я вам, твари! Я бы таких… Ух! Мне вполне достаточно ее короткого монолога-анамнеза. Я понимаю, что передо мной типичный представитель ума сердобольного, но недалёкого. Ума простого, примитивного. Человека, чьи истины на самой поверхности, просты и незамысловаты, как проста и незамысловата сама жизнь таких простых людей. Это они, эти простые люди, всегда уверены, что точно знают, кто хороший, а кто «тварь». Как нужно жизнь прожить. Где добро, а где зло. Особняк князей Мещерских (Климовичи). Фото: Игорь Ткачев, личный архив Мы обменивается ещё мнениями. Сердобольная гражданка начинает мне рассказывать про другой случай, который снова продемонстрировал бы ее любовь к кошкам и жестокость всех остальных. Но я ее аккуратно прерываю, сославшись на то, что меня кто-то где-то ждёт, желаю хорошего дня и в раздумьях удаляюсь прочь. На местном вокзале На скамейке сельского вокзала трое. Он — полноватый, крепко сбитый мужчина лет шестидесяти пяти, наверное, в прошлом какой местный небольшой начальник или бригадир в колхозе. Она — аккуратная старушка лет семидесяти, благовидной наружности, в прошлом наверняка отличница. И старичок-сморчок с вечной цигаркой в намертво черных рабочих пальцах, со скрипучим, прокуренным голоском, сухонький и колючий, как высохшая ветка шиповника. Все трое ведут разговор, по причине плохого слуха некоторых, достаточно громко, чтобы перебить бубнящий «громкобубнитель» на столбе, объявляющий о прибытии-убытии чего-то куда-то. — Так вот, я гавару ей… — продолжает «бригадир колхоза». — Каму? — интересуется старушка. — Жонке сваёй, каму… — Ась? — старушка из-под платка оттопыривает глухое ухо. — Жонке сваёй, каму-каму! — почти кричит на весь полустанок бригадир. — А-а… — У нее кровь из уха йдёть, даже не знаем чаму… — А к дохтуру хадзили? — «скрипит» старичок-сморчок. Фото: Dmitry Vechorko on Unsplash — Да хадзили. В областную больницу, гаварыт, надо ложить, на обследование. А яна не хочэ, дура старАя! — бригадир морщится, машет толстой, как окорок, рукой, чтобы лучше передать свою возмущенную эмоцию. — А вы мачу папробуйте, — советует старушка. — Мачу?! — Ну да. Ухо прамываць, — старушка знает толк в уринотерапии. — Пусть сходит у баначку, падержаць сутки и патом закапывать у ухо. У мяне зяць так глаз вылечил. Дохтура гаварили каньюктевит, или ещё какая напасть, глаз красный неделю был, чесался и балеу. Так мы яму мачу в глаз капали, через три дня усё прайшло. — Ну, не знаю… — бригадир явно сомневается. — Мача ваняць будзе, — скрипит старик-сморчок, затягиваясь цигаркой. — Зато толк будзе, — со знанием дела настаивает старушка. — Ну, не знаю я. Мачу… — бригадир чешет пятерней в мощном затылке. Народ на перроне молча и излишне серьезно наблюдает за интермедией на скамейке. «Бубноговоритель» объявляет мою электричку, и я, улыбаясь про себя, совершив вояж в свое прошлое, когда народ увлекался уринотерапией и другими народными методами исцеления от недугов, отправляюсь восвояси. Культура-мультура Иногда и культурный человек может оказаться хамом. Следуя из Минска в славный городок Столбцы Минской волости, на своем Большом Белорусском Пути я невольно стал косвенным фигурантом «культурной бузы» в вагоне местных «авиалиний». Подустав от первой части своего путешествия из Могилёва в Минск, заставившей меня проснуться почти в пять утра и выдвинуться в путь-дорогу уже в шесть, после обеда, хотя и не отобедав плотно, и даже не позавтракав легко, я, следуя древней римской мудрости «кто спит, тот обедает», прилег-скрючился на не самом чистом сиденье электрички, давая хоть какой-то скромный отдых своим уставшим членам. Памятник Звездочёту в Могилёве. Фото: Игорь Ткачев, личный архив Я даже успел задремать, когда меня словно молотом по голове огревает крик с соседнего места: — Немедленно встань! Я сказала тебе встань! — орет-разрывается чуть ли не у самого уха от негодования женский фальцет, перекрывая стук колес. Я почти спросонья думал, что это мне, и, как от удара кувалды, вздергиваю сонную голову вверх. Мне приходит мысль, что это какая утомленная домашними делами и радостями семейной жизни мамашка кричит своему непослушному дитяти, который вздумал поиграть в вагоне поезда и на ее потрёпанных нервах. — Я тебе сказала встань! — снова кричит, как полоумная, женщина моего возраста напротив меня. Визг относится к кому-то на сиденье ровно за мной. — Зачем ты улёгся в обуви на сиденье?! Свинья! Вон видишь, человек старше тебя тоже лёг, но обувь снял! — последнее уже относится ко мне. — Если не встанешь, я сейчас же милицию вызову! «Культура — это прекрасно, но зачем же так кричать? И зачем сразу милицию, словно тебя режут?!» Мадам так истошно вопит тем самым препротивным фальцетом, который встречается у невротических особ истерической предрасположенности, уже поживших и вкусивших этой жизни, словно ее лишают девственной чести или, как минимум, собираются это сделать. Фото: Red Shuheart on Unsplash Я приподнимаюсь на локте и вижу парнишку лет пятнадцати, который, как я понял, также как и я, решил прикорнуть на вагонной шконке, но, по всей видимости, по неопытности не догадался снять обувь. По неопытности или по наглости, но «культурный шок», который ему и всему вагону устроила «культурная мадам», как на мой слух и вид, выглядел куда более бескультурным, чем сам «ужасный акт вандализма» от наглого подростка. Подросток молчит. «Культурная» мадам выходит уже на следующей станции, зло поглядывая в сторону подростка. Я лёжа перевариваю «культуру», чьим невольным свидетелем только что стал, смутно радуясь тому, что я-то свою обувь на не самом чистом сиденье снять догадался. А то, глядишь, может, влетело бы и мне....
Эту статью описывают теги: путешествия,
Беларусь,
путешествие по Беларуси
