«Я знаю места»: в Петербурге показали и оживили карту ленинградского андеграунда
Петербургская KGallery вовсе не задумала объять необъятное: авторы выставки «Я знаю места» честно говорят, что многое осталось за бортом проекта. Тем не менее масштаб показанного поражает. Теперь и новому поколению известны культовые места ленинградского несистемного искусства и гении этих мест.
Деятельность художников, поэтов, писателей, фотографов, творивших в шестидесятые-восьмидесятые годы минувшего столетия и не отягченных членством в официальных советских творческих союзах, можно называть хоть неофициальной, хоть катакомбной, хоть андеграундной. Суть одна: все эти копошения, страдания, высказывания, возлияния, помноженные на озарения и порой на несомненный полет гения, явили настолько захватывающую картину, что задаешься вопросом: а что в итоге является подлинным искусством позднего СССР? При всей своей любви к соцреализму я с готовностью отмечу: амплитуда методов и стилей официального творчества в эпоху застоя была крайне невелика. У непризнанных же в Союзе творцов то клокотал протест, то млела нарочитая безыдейность, крайнее эстетство и утонченность встречались с клошарами и вагабондами, если не сказать с откровенными пропойцами. Искры летели во все стороны — и все это часто в одних и тех же местах явок: домашних мастерских, коммуналках, в заветных кафе и забегаловках. Крайне редко — в выставочных залах, куда люди полуподпольного искусства попадали разве что по недосмотру властей и цензоров. И всегда это было очень интересно. По крайней мере для нас, смотрящих на культурный Ленинград той поры спустя более полувека.
Названием выставка обязана стихотворению поэта, драматурга и журналиста Анатолия Гуницкого, оставившего свой след в том числе и в истории советского рока. «Я знаю места,/ Где в тени золотой/ Бредут янычары/ Посмертной тропой» — сказано тонко, изящно, а сейчас, когда срок того, застойного поколения близок к исчерпанию, еще и глубоко. Посмертная тропа, впрочем, для многих из них началась очень давно: некоторые, открывшие и познавшие новое вдохновения и глубину, неподвластную все нивелировавшему официозу, ушли из жизни на рубеже тридцатилетия. Их нет — но места остались. Они зафиксированы и в какой-то мере музеефицированы выставкой в KGallery.
Экспозиция открывается картой Ленинграда, на которую нанесены адреса, точки кипения андеграундной жизни. Каждому из таких адресов посвящен отдельный стенд. В списке можно найти, простите за каламбур, «общие места», которые на слуху у любого интересующегося полуподпольным искусством советских лет. Это и кафе «Сайгон», притягивавшее рокеров и неформалов. И ДК имени Газа и «Невский», в которых прогремели сенсационные на тот час выставки неофициальных художников. Но в первую очередь организаторы проекта ориентируются на места интимные, полузакрытые, не для первого встречного — разве что по счастливому случаю туда были вхожи люди, которые могли отрекомендовать того или иного соискателя хозяевам.
Более-менее придерживаться хронологии трудно — тот же «Сайгон», прозванный также «Подмосковьем» из-за приписки к расположенному этажом выше ресторану «Москва», объял сразу три десятилетия. Но если все же попытаться, то стоит начать с квартиры Роальда Мандельштама, располагавшейся в 107-м доме по Садовой улице, в респектабельной и одновременно нищей (тогда) Коломне — есть такой район в Ленинграде-Петербурге. Единственный поэт в «арефьевском» кругу художников, куда помимо самого Александра Арефьева входили Рихард Васми, Владимир Шагин, Валентин Громов, Шолом Шварц. Если брать чуть шире и раньше — то и Александр Траугот, Вадим Преловский, Родион Гудзенко. До сих пор нет общего мнения — да и может ли быть оно? — что же за поэт этот Мандельштам (к «тому» не имеющий никакого отношения). Гений или эпигон? Оригинал или копиист дореволюционной романтики? Но то, что его поэзия впитала картины друзей-художников, несомненно. Сам Роальд Мандельштам — какой-то хворый ангел на стимуляторах. Попробуйте без них, если тело с ранних лет сковано астмой, а после легочным и костным туберкулезом. Постоянная боль как стимул к вдохновению, тонкие руки-палки и огромные глаза. Смерть пришла к нему в 28 лет, зимой 1961 года. Но она не разлучила друзей по «ордену нищенствующих живописцев»: Арефьев после эмиграции упокоился рядом с Мандельштамом, чуть позже к ним прибыл и Рихард Васми. Остальные «арефьевцы», несомненно, тоже где-то рядом, пусть и в метафизическом смысле.
Такова человеческая природа — ранняя смерть и непонятность миру очень привлекают внимание к творцам-страдальцам. И ленинградские «места» изобилуют подобными историями. На Галерной, 57, находилась мастерская самого «светского» художника-неформала Евгения Рухина. Один из участников знаменитой «бульдозерной» выставки 1974 года активно общался с дипломатами, выставлялся за рубежом, принимал у себя иностранных гостей Ленинграда. Погиб в 32 года, в огне при пожаре в своей мастерской, вместе с художницей Людмилой Бобляк. Причина пожара осталась неизвестной, но вовсю шли разговоры о поджоге. Еще одна трагическая жизнь посмертно связана с группой ленинградских еврейских художников «Алеф». Сама группа была создана при деятельном участии художника Евгения Абезгауза, у него же на квартире в доме 76 по проспекту Стачек в 1976 году прошла первая выставка «Алефа». Одна из персоналий — Татьяна Кернер, которой к тому времени уже почти три года как не было на свете. Ее во многом гротескные, фигуративные работы полны особого колорита, они — женские, но не слащавые, не трогательные в своей «слабости», а, напротив, сразу заявляющие о себе. Кернер была дипломированным сценографом, но, не вписываясь в систему, не работала даже художником-оформителем, а была кочегаром и матросом на барже, которая вывозила речную грязь и утонувшие бревна. Ушла из жизни в 31 год, выбросилась из окна.
Конечно, не все так безотрадно было в ленинградском андеграунде. Возьмем, к примеру, хоть художницу-авангардистку Герту Неменову, ученицу Фернана Леже, которая, будучи шестидесятилетней дамой, пользовалась большим авторитетом у неформальной творческой молодежи. Ее квартира на Большом проспекте Петроградской стороны — еще одна точка притяжения в те годы. Неменова позиционировала себя как графика, свои живописные работы мало кому показывала, фотографироваться не любила: организаторы еле нашли ее карточку для экспозиции, да и та особой внятностью не отличается.
Еще один «координатор» неформального искусства Ленинграда — поэт Константин Кузьминский, завсегдатай мест, где собиралась всякого рода богема, студенты, фарцовщики, а также «люди уличного романа», как их изящно именуют устроители выставки. В коммунальной квартире Кузьминского на бульваре Профсоюзов (ныне Конногвардейский) устраивались разные события, в частности выставка неофициальных художников 1974 года, на которой были представлены Борис Смелов, Борис Кудряков, Валентин Тиль, Геннадий Приходько, Леон Богданов, Ольга Корсунова. Про фотографов стоит сказать отдельно. Именно им мы обязаны знанием о той поре, они стали летописцами истории советского андеграунда. Работы многих мастеров послужили основанием и для выставки в KGallery. Обширным источником явилось фотособрание художника и куратора Валерия Вальрана: последние залы выставки заполнены настоящими шедеврами, которые напрочь выбивают почву нынешнего дня из-под ног публики и переносят посетителей хорошо бы, если только в Ленинград 60-80-х годов. Но нет — и вневременных путешествий там предостаточно. Вот психоделический «Пейзаж в Купчино» Николая Матренина — работа подтверждает городской миф, что сюда гостям Петербурга лучше не соваться. Тонкая, невесомая лунная зарисовка Леонида Богданова — настолько призрачная, что перефотографировать ее толком не получается. Его же трогательная «Старушка» из семидесятых годов, или мистические фигуры из Летнего сада — еще те, подлинные. Невозможно отойти от волшебной серии Евгения Антоненко «За последнее время здесь ничего не случилось». И тем более от «Натюрморта с колбой и часами» и «Горящего натюрморта» Бориса Смелова — того самого, что так трагически ушел, замерзнув при невыясненных обстоятельствах на Васильевском острове.
На выставке есть еще одна карта — общепитовская, на которую нанесены условно-гастрономические точки притяжения нонконформистов. Именно там столовая № 14 превращается в ленинградский аналог битловской Abbey Road Cafe, любители неформального кофе собираются в кафе «У Доры» (по имени легендарной буфетчицы), а студенческая богема, особенно воспитанники Академии художеств (тогда института имени Репина), направляют свои стопы к «Сфинксу» — египетский тезка восседает неподалеку. И, разумеется, есть еще много мест, которые нужно узнать, — сделать это можно до 17 марта в петербургской KGallery.
Фото: предоставлены KGallery. Владимир Окулов «Поэты на траве», 1974 г.