Дело о грабежах именем революции
Даже человек с обостренным классовым чутьем с трудом отличал обычного красноармейца от квалифицированного грабителя
Первая кровь
Если вам кто-нибудь в очередной раз скажет, что русский бунт — бессмысленный и беспощадный, не верьте. Это обычное для любых эпох в нашей стране приукрашивание действительности. В реальности все было неизмеримо хуже. В феврале 1917 года, когда произошла революция, считающаяся бескровной, бывшие подданные Российской Империи, в одночасье превратившиеся в граждан свободной России, считали, что повсеместные убийства полицейских и жандармов — это лишь акт политической мести цепным псам рухнувшего царского режима. Но наблюдатели отмечали, что убивали отнюдь не только сотрудников прежнего репрессивного аппарата. Генерал Ф. Я. Ростковский в своем дневнике зафиксировал то, что произошло с руководителями одного из крупнейших в стране промышленных предприятий — Путиловского завода в Петрограде:
"1 марта главным событием, взволновавшим Путиловскую администрацию, живущую на заводе, был появившийся на заводе слух о зверском убийстве директора завода генерала Дубницкого и его помощника генерала Барделиуса. Слух этот подтвердился, и обстоятельства убийства были таковы. 1 марта директор завода и его помощник находились утром в их рабочем кабинете главной конторы завода. Кроме сторожей и курьеров, других служащих в конторе не было. Внезапно приехали к конторе несколько полуободранных всадников в солдатских шинелях с винтовками на плечах и шашками, спрыгнули с лошадей, толпой вошли в кабинет директора и объявили обоих генералов арестованными, сказав, что имеют поручение отправить их в Государственную Думу. Был затребован заводской автомобиль, и шофер и оба генерала без малейшего сопротивления изъявили согласие отправиться в Госуд. Думу под конвоем. Автомобиль благополучно прошел около трех верст до угла Петергофского проспекта и Обводного канала, но тут был остановлен толпой, которая, осведомившись у конвоирующих солдат, что везут арестованных генералов, потребовала, чтобы они шли пешком. В толпе были возгласы: нас арестовывали и пешком гнали, пусть же они идут пешком. Оба генерала подчинились требованию толпы, а автомобиль и конвой следовали за ними. Дойдя до Балтийского вокзала, арестованные столкнулись с эшелоном восставших войск, которые только что прибыли с поездом. Солдаты вели себя крайне развязно и шумно, а увидев генералов, пристали к команде с вопросами, кого и куда ведут. Узнав, что это Путиловские генералы и это их ведут в суд Госуд. Думы, солдаты с криком порешили, что будут судить сами, так как в Государственной Думе и без генералов дела много. Конвоирующие всадники первоначально сделали некоторую попытку предупредить самосуд, но озверевшие солдаты ни о чем слышать не хотели и тут же набросились на генералов, подбадриваемые криком и визгом вольных из толпы. Первым был ранен генерал Барделиус — ему шашкой отрубили руку у плеча. Он упал. Вторым ударом шашки ему снесли голову. Послышалось несколько оружейных выстрелов, и мертвым упал генерал Дубницкий. Толпа вольных и солдат неистовствовала. Набросились на трупы и повлекли в Обводный канал. Конвой разбежался. Трупы несколько дней валялись в канале, и нашлись грабители, снявшие часы и сапоги генерала Дубницкого и продавшие их в трактире против завода. Эти подробности об убийстве рассказаны шофером Григорием, привезшим обратно автомобиль на завод".
Как свидетельствовал тот же Ростковский, зверские убийства начальников и командиров происходили и в других местах:
"По заявлению бывших в Кронштадте, там творились ужасы. Офицеров много было убито. Адмирал Вирен был арестован матросами, раздет донага и в таком виде проводим по городу на сильном морозе. Говорят, что во время такого шествия поливали адмирала водою и покалывали штыками или вообще чем-то острым. Затем выкололи ему глаза и наконец бросили в прорубь".
Но убивали и грабили не только офицеров и генералов. Из-за растущей волны преступности местные власти требовали присылки войск для защиты обывателей, не понимая, что неуправляемые солдаты и есть один из главных источников бед. А обычные граждане должны были радоваться, что столичные власти не могли выполнить эту просьбу. Газеты опубликовали депешу Министерства внутренних дел губернским руководителям:
"К военному министру поступают от земских управ и городских голов просьбы срочно командировать войска для поддержания порядка. Войдите в общее соглашение с командующими войсками либо местной военной властью о порядке срочного удовлетворения таких ходатайств, которые направлению в Петроград не подлежат".
Волна убийств, как казалось обывателям, к середине марта начала спадать, и все решили, что жизнь в России возвращается на круги своя. Однако ни одно из происшедших убийств так и не расследовали, а виновных не наказали. Да и кто бы стал наказывать героев революции? Власть, по сути, отсутствовала, законы повсеместно нарушались, и у народных масс появилось чувство полной безнаказанности. А потому количество уголовных преступлений вскоре стало расти день ото дня. 10 мая 1917 года генерал Ростковский записывал в дневнике:
"В нашем доме (Б. Пушкарская, 63) настолько участились кражи, что жильцы (квартиронаниматели), собравшиеся 5 мая на общее совещание, постановили нанять двух баб сторожить вход в дом и выход с оплатою по 50 р. в месяц каждой. Эти сторожихи обязаны, чередуясь, сидеть безотлучно у ворот дома и всякого неизвестного опрашивать, куда или откуда и зачем идет. Вынос вещей без осмотра их не допускать. Эта мера вызвана отсутствием наружной полиции, а в милиции, судя по бывшим примерам, состоят самые воры и разбойники. Когда градоначальнику Юревичу говорили об отсутствии полиции, то он ответил, что город не в состоянии ничего сделать. И это в столице громадного государства?!! Один ужас".
В революционную пору любой автомобиль был роскошью. А мог оказаться еще и средством передвижения бандитов
В ноябре 1917 года, уже после захвата власти большевиками, газеты отмечали, что уличные ограбления стали вполне обычным делом, и останавливали свое внимание главным образом на самых примечательных из этих преступлений. Так, газета "Русское слово" 21 ноября сообщала:
"В ночь на 18-е ноября возвращавшийся из цирка Саламонского музыкант оркестра N был остановлен на улице двумя солдатами. Солдаты потребовали у музыканта выдачи оружия. Перепуганный музыкант клялся, что никакого оружия при нем нет. Тем не менее его обыскали и попутно "реквизировали" золотые часы с цепочкой. Не успел он пройти нескольких шагов по Цветному бульвару, как те же солдаты под угрозой стрельбы снова остановили музыканта и на этот раз потребовали выдачи надетой на нем шубы. Музыкант стал умолять оставить ему верхнюю одежду и просьбами склонил одного из солдат обменяться шинелью на шубу. Так и сделали. Солдат ушел в шубе музыканта, а ограбленный скрипач явился домой в шинели защитного образца. Однако музыкант вскоре утешился в своем горе, обнаружив в карманах новоприобретенной им солдатской шинели не только свои золотые часы, но и пачку кредитных билетов, в которой оказалось до 800 рублей".
Государственный грабеж
Постепенно преступники смелели все более, и генерал Ростковский год спустя после Февральской революции, в 1918-м, писал в дневнике:
"Ежедневные убийства и связанные с этим частые самосуды уже не удивляют, не поражают никого — это сделалось заурядным, обыденным явлением".
О том, что подобная информация отнюдь не выдумки врагов нового строя, свидетельствовала и большевистская печать, которая, как правило, о происходящем в стране разгуле преступности старалась ничего не сообщать. Газета "Северная коммуна", выходившая в Петрограде, 5 июня 1918 года писала:
"В декабре прошлого года на одну из лавок по Мучному переулку был произведен налет грабителей. Покушение, однако, удалось вовремя обнаружить, и грабители обратились в бегство. Собравшаяся толпа погналась за ними, и в результате один из участников неудавшегося покушения был схвачен. Было решено тут же расправиться с преступником. Находившийся в толпе рабочий завода Лесснера Костин стал уговаривать толпу не чинить тут же самосуд и настаивал на необходимости производства предварительного расследования. Однако вмешательство Костина не имело воздействия и оказалось роковым для него. Из толпы выступил солдат Козлов и обратился с предложением одновременно расправиться и с Костиным, заступничество которого за явного преступника указывает якобы на его безусловную причастность к преступлению. Он схватил Костина и еще одного неизвестного, поддерживавшего последнего, и при содействии толпы бросил всех троих в Фонтанку. Однако тем удалось выбраться на лед, и Костин спрятался под обшивку моста. Тогда толпа опять-таки по наущению Козлова потребовала от стоящего на мосту милиционера, чтобы он стрелял в мнимых грабителей. Милиционер, боясь подвергнуться участи брошенных в воду, произвел 4 выстрела, которыми был убит один из неизвестных. Во главе с тем же Козловым милиционер в сопровождении группы присутствовавших при самосуде отправился в комиссариат за новым запасом патронов, оставшаяся же толпа следила за тем, чтобы двое других не ушли от расправы. Новыми выстрелами был убит и другой неизвестный. Костин, спрятавшийся под мостом, находился вне района обстрела. Тогда Козлов, вызвав из толпы желающих, сел с ними в лодку и поехал под мост. Несмотря на все уверения Костина о полной его непричастности к ограблению лавки и указания на то доверие, которым он пользуется в среде рабочих, в доказательство чего он предъявил свои выборные мандаты, сидевшие в лодке багром вытащили его из-под обшивки моста и покончили с ним, бросив его в воду. Совершив это страшное дело, Козлов отправился в местный комиссариат и потребовал, чтобы ему выдали удостоверение в том, что он действительно участвовал в суде над преступниками и содействовал их поимке и убийству".
Несмотря на широкое распространение самосудов, ограблений и связанных с ними убийств меньше не становилось. Ничего удивительного в этом не было, ведь откровенным грабежом занималась сама новая власть. К примеру, в том же 1918 году, когда на призывы большевиков добровольно сдать накопленные ценности население не откликнулось, крупная буржуазия, а на деле все жители городов были обложены огромными обязательными выплатами под страхом арестов и расстрелов — контрибуцией. 26 марта 1918 года газеты писали:
"Вот контрибуции, о которых сообщили за один только вчерашний день. В Казани капиталисты обложены контрибуцией в 10 миллионов рублей. В Ярославле наложена контрибуция в 5 милл. рублей. Арестованы 20 представителей торгово-промышленного мира. На елисаветградскую буржуазию наложена контрибуция в 3 милл. рублей в пользу безработных. По этому поводу отмечается необычайный наплыв безработных в Елисаветград. Арестовано восемь купцов. Ташкентская буржуазия обложена контрибуцией в размере 1 милл. рублей. Вводится целый ряд дополнительных налогов. Можно подумать, что у нас в России миллиардеров не меньше, чем в Америке!"
В ходе изъятия ценностей не забывали о себе и представители новой власти. В апреле 1918 года под суд попал М. А. Файерман, который до революции служил парикмахером, а после победы большевиков был назначен комиссаром над бывшим градоначальством Петрограда. В его обязанности помимо прочего входило наблюдение за тем, чтобы в городе не появлялись игорные заведения. Но игра на деньги шла в любом клубе, как стали именоваться рестораны, а проверки, проводившиеся комиссаром Файерманом, мало отличались от обычных бандитских налетов. Причем на суде он именно так, налетами, их и называл. О своем посещении клуба "Палас" в его показаниях говорилось:
"В час ночи врываюсь я в клуб, меня пытаются задержать. Но я с револьвером в руках пробираюсь вперед. Вхожу в зало, где великосветские дамы и упитанные буржуи швыряют деньгами. Кровь бросилась мне в глаза, и я крикнул: "Деньги на стол!"".
Если бы деньги затем попадали в кассу финансовых органов или на худой конец возглавляемого им комиссариата, все было бы законно. Но Файерман забирал все себе. А кроме того, вместе с соратниками бесплатно ужинал в клубах и собирал дань "на благотворительные, по его собственному смотрению, нужды". Так, с модного в ту пору питерского клуба "Би-ба-бо" комиссар требовал 10 тыс. руб., после получения которых обещал прекратить свои налеты.
Но Файерман оказался одним из немногих чиновников новой власти, попавших за ее дискредитацию под суд. Во многих других случаях дела уличенных в грабеже в свою пользу сотрудников комиссариатов и чрезвычайной комиссии шли крайне неспешно. Расследование тянулось до тех пор, пока свидетели не исчезали или не начинали отказываться от показаний. В газетах описывался случай, когда высокопоставленный сотрудник ВЧК, попавшийся на злоупотреблениях, избежал наказания потому, что его дело прекратили распоряжением свыше с формулировкой "Он нужен на другой работе".
Ситуацией с госграбежами пользовались все и везде. Анархисты, например, сами от имени своей федерации выписывали ордера на обыски, после чего отправлялись грабить богатые дома. Поскольку ордера были подлинными, а организации анархистов — революционными, сохранявшие работоспособность агенты уголовного розыска, когда их вызывали ограбленные жильцы, только разводили руками. Как свидетельствовали объявления ВЧК, опубликованные в газетах, анархисты не брезговали даже захватами и перепродажей наркотиков:
"Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией получила сведение, что 26-го марта по ордеру коммунистов-анархистов реквизированы с целью уничтожения на складе общества "Кавказ и Меркурий" 369 посылок с опиумом, а на самом деле этот опиум продан спекулянтам. Сделка совершена в гостинице "Метрополь", и деньги получил известный артист Мамонт Дальский. Расследованием установлено, что 200 посылок опиума по 10 фунтов каждая проданы были спекулянту Журиковскому при посредстве комиссионера Маркевича за 100 000 рублей. Деньги от Маркевича получил Дальский. Маркевич и Журинский были задержаны и подтвердили это, у Журинского найдено опиума 200 посылок, остальные уже отправлены в Петроград".
Подобные операции вместе с откровенным грабежом имели значительный размах. Когда в апреле 1918 года большевики решили прекратить анархистскую вольницу, в Москве в одном из занимаемых "черной гвардией" домов, особняке Паутинского, был обнаружен целый склад награбленных во время налетов драгоценностей.
Поскольку никто и никогда не мог быстро установить, является ли ордер на обыск подлинным, уголовники незамедлительно воспользовались ситуацией. На ограбление бандиты, как правило, отправлялись на автомобиле, причем один или двое одевались как сотрудники чрезвычайной комиссии — в пальто или кожанки, а остальные были экипированы в солдатскую форму. Так что ни у дворников, ни у самих обыскиваемых никаких сомнений не возникало. Мало того, они оставляли хозяевам опись изъятого и говорили, когда следует явиться в ВЧК для допроса. Отказаться никто не решался, и в назначенный час пострадавшие являлись к чекистам, где их незамедлительно арестовывали. За то, что скрывали ценности и отдали их не власти, а уголовникам.
По такой же схеме действовали грабители складов и магазинов. Они, как и работники государственных служб, являлись к владельцам товарно-материальных ценностей, предъявляли постановления непонятных органов власти, снабженные внушительными печатями, и увозили все на грузовиках. В некоторых случаях подлог обнаруживался только спустя недели, когда владельцы решались обратиться в изъявший ценности орган, чтобы получить хоть какую-то компенсацию.
Каждое место, где были продукты или иные ценности, непременно становилось целью налетчиков
Налетчики-рекордсмены
Однако далеко не все бандиты той поры прибегали к маскировке. Многие крупные города советской России держала в страхе "банда черного автомобиля". Ее основной целью были артельщики, выполнявшие в числе прочих функции инкассаторов. Бандиты каким-то неведомым для угрозыска способом узнавали о дне и часе, когда артельщики будут получать деньги для выплаты жалованья рабочим и служащим в банке, и маршруте перевозки.
Налет осуществлялся просто и бесхитростно. Машине или пролетке, в которой ехали артельщики, преграждал дорогу большой черный автомобиль. Выскочившие вооруженные налетчики отбирали ценную поклажу артельщиков и быстро уезжали на своем шикарном авто. Добыча налетчиков, как сообщала пресса, в большинстве случаев оказывалась весьма солидной — от 200 тыс. руб. Захват 80 тыс. руб. во время одного из нападений на этом фоне выглядел настоящей неудачей.
В других случаях черный автомобиль демонстративно подъезжал к какой-либо конторе, где имелись деньги, причем так, чтобы все хорошенько его разглядели. А затем, пользуясь тем, что служащие впадали от страха в ступор, бандиты входили в контору и очищали сейфы.
Милиция и ЧК несколько раз сообщали об уничтожении "банды черного автомобиля". Но вслед за тем прославленный прессой и молвой черный автомобиль с бандитами появлялся снова. В очередной раз он объявился в июле 1918 года в Петрограде. Газеты писали:
"В Петрограде снова появился черный автомобиль, на котором разъезжает шайка налетчиков. Уже зарегистрировано несколько нападений на артельщиков различных учреждений, пострадавших за последние дни на сумму до 600 000 р. Незадолго до появления черного автомобиля бежал из-под конвоя организатор разбойничьих банд некий Чижов, называвший себя лейтенантом. Вместе с ним скрылся его ближайший помощник и друг Володька "Баран", фамилия которого не установлена. Предполагается, что Чижов, очутившись на свободе, снова принялся за свое старое "ремесло" и организовал нападения на артельщиков".
Но и пугающими обывателей символами пользовались не все преступники. Некоторые из них действовали совершенно бесхитростно. К примеру, расстреливали всех находящихся на месте ограбления. Или бросали в зал клуба или в контору одну-две гранаты, а потом быстро собирали и выносили ценности. Другие предпочитали работать по старинке. Типичным способом ограбления складов и магазинов, как и до революции, был пролом. Грабители снимали помещение в смежном с облюбованным ими магазином здании или соседнем магазине и, пользуясь тем, что торговля если и шла, то очень вяло, а по большей части непродовольственные торговые точки не работали, спокойно, без спешки пробивали отверстие в стене, через которое выносили все ценное имущество.
Правда, далеко не во всех случаях все получалось так гладко. В то время железобетонные межэтажные перекрытия входили в число строительных новинок и оказывались сюрпризом для воров. Так, грабители, решившие ограбить магазин в Петрограде, находившийся на первом этаже в здании гостиницы, серьезно просчитались. Провозившись несколько дней и лишь изуродовав пол, они бросили свою затею.
Как показывал опыт, почти никаких особых усилий не требовала и организация самых крупных и успешных ограблений революционного периода в Петрограде. Причем дело облегчалось тем, что потерпевшие сами пытались заняться незаконным промыслом. Из-за тяжелейшего положения с продовольствием все продукты в Петрограде взяли на особый учет — и всех нарушителей этого постановления ожидало суровое наказание вплоть до расстрела. Конечно, несмотря на это, в городе процветала бойкая торговля продуктами, правда, по все возрастающим с каждым днем ценам. Зная об этом, в Петроград для не вполне законной закупки продовольствия прибыли представители властей Гельсингфорса (ныне Хельсинки) — столицы только что отделившейся от России Финляндии. Газеты описывали эту историю так:
"Представители гельсингфорсской продовольственной управы были командированы в Петроград для закупки продовольствия. Финны попали в сети грабителей, которые предложили финнам приобрести значительное количество продовольствия и заманили их в д. N3 по Екатерининской улице. Не успели финны войти в квартиру, как были "арестованы" группою вооруженных лиц в форме солдат и матросов. Грабители отобрали у них финскую и русскую валюту около миллиона руб.".
В другом случае воры воспользовались самой распространенной на тот момент схемой ограбления: вошли в доверие к прислуге. Типичный способ выглядел следующим образом. Со служанкой знакомился солдат, который говорил, что холост и ищет подругу жизни. Потенциальный жених начинал захаживать в гости к своей избраннице на кухню по черной лестнице. А выяснив обстановку и уточнив, есть ли у хозяев ценности и деньги и где они хранятся, ухажер объявлял, что зайдет в гости с другом. Вместо одного друга являлась целая банда, хозяев в лучшем случае связывали, а в худшем — убивали. После чего спокойно выносили все имущество.
В истории с коллекцией картин, похищенных в том же году, схема немного изменилась. Владелец коллекции, включавшей полотна Тициана и Рубенса, по службе уехал из города, оставив в квартире лишь свою старую няню. Однако, пока он отсутствовал, ситуация в Петрограде изменилась: началось уплотнение жителей, предусматривавшее превращение бывших барских квартир в коммунальное жилье. Старушка, испугавшись вселения пролетариев, легко согласилась пустить в одну из пустующих комнат интеллигентного студента, поклявшегося съехать, как только неприятные обстоятельства в виде большевиков пройдут как страшный сон и в стране вновь воцарится порядок.
Молодой человек был весьма мил, добывал для старушки сладости и часами слушал ее рассказы о прежней жизни. В один из таких дней старая няня услышала в глубине квартиры подозрительный шум и заподозрила что-то неладное. Но услужливый молодой человек чем-то ее отвлек, и она снова увлеклась беседой. В тот же вечер квартирант бесследно исчез, а вместе с ним исчезла и часть картин, которые не были спрятаны в специальной комнате-хранилище, а из-за значительных размеров остались висеть на стенах. Описывая это событие, современники гадали, сколько стоили украденные картины, но никак не могли сойтись в цифрах. Одни считали, что несколько сот тысяч рублей, другие говорили о многих миллионах. Как бы то ни было, найти студента по горячим следам не удалось.
Наверное, самое примечательное заключалось в том, что практически во всех случаях условия для ограбления создавали сами жертвы. Оставить ценнейшие картины на стенах под охраной старушки даже тогда было верхом беспечности. Или держать в квартирах вывезенные из своих ювелирных магазинов бриллианты в условиях разгула преступности. Да и оставлять товары на складе после того, как пошли массовые экспроприации, не самое лучшее решение.
Однако все эти люди не могли представить себе, что творящийся беспредел и попрание считавшегося ими святым права на частную собственность — это если не навсегда, то очень надолго. В это не мог поверить никто. Ведь старые акционерные общества весной 1918 года, несмотря на декларации о передаче земли крестьянам, а фабрик — рабочим, объявляли о проведении ежегодных собраний и выплате дивидендов за 1917 год. А иностранцы скупали недвижимость, акции русских предприятий и банков, а также рубли.
Все ждали, что странный, похожий на сон кризис вот-вот закончится, и не торопились бежать из страны. Никто не подозревал, насколько долгим и беспримерно страшным окажется этот русский бунт. Ъ
