Лучшая работа в мире. Онкохирург Поликарпов третий год спасает жизни на СВО

Высокий, брутального вида мужчина, косая сажень в плечах, мощные бицепсы и трапеция, которой позавидуют и атлеты. На самом деле наш герой — представитель самой мирной профессии на свете. Он врач. Только работает в зоне военных действий.

Наш собеседник — хирург-онколог, доктор медицинских наук, профессор кафедры факультетской хирургии № 2 им. Г. И. Лукомского Сеченовского университета Сергей Поликарпов.

Китель наготове

Елена Нечаенко, aif.ru: Сергей Аркадьевич, два года назад вы оставили престижное место работы и отправились на СВО. Что вас подтолкнуло к такому решению?

Сергей Поликарпов: ещё весной 2022 года я знал, что по­еду туда. Собирался в военкомат заключать контракт, но получил травму на тренировке и несколько месяцев проходил с костылями. Пока восстанавливался, начал серьёзно готовиться, ведь врачу на войне нужно быть сильным.

Кроме того, долгое время занимался самообразованием: изучал хирургию боевой травмы, травматическую интенсивную терапию, проблемы геморрагического шока. В 2023 году уехал в зону боевых действий. Там я познакомился с коллегами-хирургами, с которыми и сейчас поддер­живаю тёплые отношения.

— Трудно было решиться кардинально поменять жизнь?

— Классики отечественной хирургии говорили, что в шкафу у каждого хирурга должен висеть военный китель с золотыми погонами. Возьмите любого из известных русских или советских хирургов — они все работали на фронте. Ведь раненые — такие же пациенты. Только на передовой можно научиться тому, чему никогда не научишься в условиях спокойной городской жизни.

— С какими травмами на СВО приходится сталкиваться чаще всего?

— Характер ранений разный. Когда идут активные штурмовые бои, задей­ствован большой контингент личного состава, активно работает артиллерия, мы имеем одну картину ранений, при вялотекущих действиях — другую.

Тайная эвакуация

— Расскажите, как проис­ходит эвакуация раненых с поля боя и кто этим занимается?

— Раненых эвакуируют их же сослуживцы, подготовленные, опытные и очень отважные люди. Это тяжёлая и опасная работа, потому что зона убийственного вражеского огня имеет глубину 20 км. Бывает, всю эту дистанцию бойцы тащат раненого на руках или везут на тележ­ках, прячась, маскируясь, закапываясь в землю. Иногда путь растягивается на недели. И только когда смертельная зона окажется позади, раненого под по­кровом ночи и прикрытием мобильного ПВО можно перегрузить на какой-то быстрый транспорт и доставить в передовой медицинский госпиталь. Там уже врачи окажут врачебную или специализированную хирургиче­скую помощь.

— А если боец нуждается в срочной медицинской помощи?

— Тогда медработник доврачебного уровня окажет её прямо на поле боя или во временном укрытии. Такая помощь, как правило, заключается в обезболивании и введении противо­отёчных лекарств, антибиотиков, в наложении повязок, жгутов, шин, иногда в дренировании полостей. После этого раненого доставят в передовой хирургиче­ский отряд и прооперируют. На каждую операцию отводится не более 90 минут. Всё, что требуется сверх этого, делают уже на другом этапе лечения. А на передовой раненый обычно проводит от 6 до 12 часов. После этого его на реанимационном транспорте доставляют в так называемый тактический тыл, который удалён более чем на 100 км от линии огня и недосягаем для большинства БПЛА. Там может располагаться крупный клинический центр боевой под­держки, где много разных хирургов — травматологи, торакальные, сердечно-сосуди­стые, нейрохирурги, урологи. Как правило, есть и компьютерная томография, эндоскопия, профессиональное УЗИ, лаборатория.

— Что из медицинского оборудования есть на передовой?

— Может вообще ничего не быть. Или, например, только мобильный рентгеновский аппарат либо переносной аппарат УЗИ. Бывает, операции приходится делать в подземных укреплённых и замаскированных убежищах. Я работал в госпитале, который назывался «Рюмка». Он располагался в подземной пещере.

Врач должен лечить

— Где ещё вы работали?

— В этом году я с Федеральным центром медицины катастроф поехал в Курск. Сначала работал в госпитале на базе Курской областной больницы. Там был сильный профессиональный коллектив. Мы занимались исключительно тем, что обследовали, перевязывали, оперировали и не писали никаких отчётов, документов. Врач должен только лечить, а не заниматься делопроизводством.

После операции «Труба» к нам начали привозить «трубочистов». Тогда я связался с 810-й бригадой морской пехоты и довольно долго проработал с ними на первом этапе хирургической службы в полевом многопрофильном госпитале. С моим другом и коллегой по РНЦХ профессором Михаилом Михайловичем Каабаком мы оперировали на грудной клетке, тазу, животе, конечностях, шее. Обучали более молодых врачей. Сейчас наша командировка закончилась. Пока мы в отпуске, отдыхаем.

— Как вы оцениваете состояние современной военной медицины?

— С моей точки зрения, военно-­медицинская служба работает сейчас очень хорошо. То, что я видел в Кур­ской области, меня восхитило. Врачи трудятся с большим воодушевлением.

— Сколько длился ваш рабочий день?

— Хирурги работают сутки через сутки. А рабочий день, конечно, ненормированный. Помню, однажды выдались тяжёлые трое суток, когда за всё время спали всего четыре раза по 2 часа. Потом сутки отсыпались.

Обычно я делал за день по 5–6 больших операций. А куда деваться? Люди страдают, их надо лечить.

— Вам было страшно?

— От нас до противника 140 км, поэтому большой опасности не было. Но прилетало раз в неделю точно. На самом деле ближе чем на 20 км к противнику врача подпускать не надо — это неоправданно даже с экономической точки зрения. Поэтому врачей не отправляют на передовую.

Война и мир

— На войне вы лечили только раненых?

— Нет, конечно. Люди могут заболеть чем угодно. Кстати, средний возраст военнослужащих на СВО — 36–38 лет. Многие приходят со скрытыми тяжёлыми заболеваниям. Случаются инфаркты, пневмонии, анафилактиче­ские шоки, гипертонические кризы, диабетические комы, ДТП и бытовые травмы. Из-за высокой скученности людей есть и инфекции, которые быст­ро распространяются. Я сам сильно переболел ковидом. К счастью, быстро выздоровел.

— Наверное, там вам не очень пригодились навыки хирурга-онколога?

— Я 35 лет в этой профессии и убеждён, что у врачей, которые занимаются торакоабдоминальной хирургией злокачественных опухолей, самый большой арсенал хирургиче­ских знаний. Они лучше других подготовлены к работе на войне. И, безусловно, лидируют среди остальных и по мастерству, и по смелости принятия решений, и по лёгкости их исполнения. Врач, который идёт на войну, должен быть готов использовать все свои знания и умения, чтобы быстро вникнуть в специфику военных травм. Можно провести аналогию со спортсменом, едущим на Олимпиаду. Там уже тренироваться некогда — надо показывать результат.

— Приходилось ли вам встречаться с пациентами вашего профиля?

— Когда работал в тыловом госпитале, где подолгу лежали раненые, дейст­вительно нашёл среди них несколько онкологических больных — с раком лёгкого, прямой кишки и др. Естественно, о своём диагнозе они и не догадывались. Мои знания и опыт очень пригодились.