Дети Калмыкии: труды и игры

Это - фрагменты из статьи О.Ю. Артёмовой и М.Л. Бутовской, опубликованной в журнале "Этнографическое обозрение", 2000, № 3.

Теперь предлагаемая вниманию читателя публикация посвящена преиму-
щественно калмыцким детям. 

..............................................................................................................

Общие сведения об экспедициях. Мы совершили две экспедиции в Калмыкию -
весной 1996 и весной 1997 гг. В первый раз мы работали в Элисте с учениками двух
классов прогимназии № 1, в которой преподавание велось в основном на калмыцком
языке, хотя все дети происходили из русскоязычных семей. Это было в некотором
смысле элитарное и экспериментальное учебное заведение, дети зачислялись в него по
предварительному отбору - они должны были уметь читать и отвечать на вопросы,
определяющие общий уровень развития. И это были в основном дети образованных и
неплохо обеспеченных родителей. Утром с детьми занималась молодая преподава-
тельница, которую дети именовали «бакши» - учитель. Днем к ним приходила по-
жилая воспитательница, которую они звали «эйджи» - бабушка. Обе разговаривали с
детьми по-калмыцки не только на уроках, но и в быту.

Во второй раз мы работали в 70 км от Элисты в пос. Ики-Чинос, жители которого в
советское время входили в крупный животноводческий колхоз «Ленинский», а в период
нашего пребывания уже не составляли хозяйственного единства. Родители наших
детей частично занимались крестьянским трудом, частично были рабочими и слу-
жащими, а некоторые - и безработными. Многие из них испытывали значительные
материальные трудности. Лишь отец одного мальчика имел коневодческое хозяйство,
дела которого шли довольно успешно. Школа была рядовая сельская. Класс один и
небольшой. Преподавание велось по-русски, а калмыцкий язык изучался на особых

уроках. К учительнице дети обращались по имени и отчеству - как в русских школах.

Некоторые общие впечатления. Названные различия дали нам определенный ма-
териал для сравнений и противопоставлений. Но сначала о сходном и общем. Ведь в
обоих случаях перед нами были шести-семилетние мальчики и девочки из этнически
однородной среды: лишь два ребенка не были калмыками - даргинская и русская де-
вочки в сельской школе, у одного мальчика из того же класса была русская мать и,
наконец, одна девочка в городской школе была наполовину казашка, наполовину
калмычка. В быту и играх все дети пользуются русским языком, которым владеют с
1щешж и очень хорошо. Часто, однако, считалки и некоторые правила подвижных игр
дети произносили по-калмыцки. Многие дети (особенно в городской школе) носят
традиционные калмыцкие имена: Дерен, Б а тор, Бембя, Убуш, Санана, Дарима, Лиса,
Эльза (последнее имя случайно совпадает но звучанию с германским) и др. По-
видимому, сказываются почвеннические тенденции последних лет, гак как родители
jthxдетей чаще всего имеют русские имена и отчества.

Когда мы впервые пришли к детям в Элисте, директор прогимназии - опытный
педагог и чрезвычайно любезная женщина, создавшая нам великолепные условия для
работы, спросила, работали ли мы прежде с детьми, в частности с русскими. Услышав
положительный ответ, она сказала: «Вы сразу же почувствуете разницу. И тогда мне
скажете». Мы почувствовали и сказали. «Правильно», — подтвердила она и произнесла
протяжно и задумчиво: «Они - тихие, совсем другие, почему?».

Непривычно тихо в классе на уроках, никакого школьного «гудения»; непривычно
тихо на переменах, такое впечатление, что даже играя в классические «салки-до-
гонялки», дети переговариваются вполголоса. При этом очевидно, что преподаватели
не предпринимают никаких усилий, чтобы достичь этой тишины. По-видимому, с одной
стороны, тишина - это общий фон, если так можно выразиться, той среды, в которой
дети растут: в калмыцких семьях говорят между собой значительно тише, чем,
скажем, в русских, украинских или грузинских, калмыцкая толпа - на центральной
площади в праздничный вечер, например, - несравненно тише любой европейской
праздничной толпы; сразу после возвращения из Калмыкии московские театральные
фойе неприятно поражают и раздражают своей шумностыо (в Элисте ходить на раз-
личные популярные у публики спектакли нам доводилось чуть ли не раз в три дня), и
если в кино рвется пленка или если какое-то массовое зрелище не начинается в те-
чение получаса или даже сорока минут, никто не свистит, не топает ногами, не пред-
лагает пустить киномеханика «на мыло» и даже не именует его сапожником. Все прос-
то терпеливо ждут, грызут семечки (это чрезвычайно популярно у молодежи, почти
каждый не расстается с газетным кульком, и жареными семечками торгуют на каждом
углу), негромко переговариваются, могут выйти покурить и вернуться. Там даже
пьяные иа улицах не пристают к прохожим женщинам*.

Может быть, отчасти сказывается трагическая судьба «наказанного народа», но
корни уходят, несомненно, в традиционную культуру, в частности в так называемую
пермитативную** систему воспитания, которая во всех традиционных культурах дейст-
вует очень эффективно*** и отголоски которой явно ощущаются как в поведении
калмыцких родителей, так и в поведении калмыцких учителей. Это - с другой
стороны.

Мы не припомним, чтобы на кого-то из детей кричали, чтобы кого-то из них резко
одергивали, громко публично стыдили, ставили в угол, лишали прогулки или разв-
лечения, не говоря уж о подзатыльниках и т.п. С ними обращались мягко, спокойно,
неизменно доброжелательно; их наставляли и порицали потихоньку и поодиночке, ото-
звав в сторону.

" Элиста четко делится На "калмыцкую" и "русскую" части, мы жил» и рнПотали anepuoii.
'* От англ. "permit" - разрешать,

■■' ■ ■ Неслучайно, знаменитый доктор Спок так много взял на вооружение inэтих систем и неслучайно его
методика получила такую популярность - ил Америке, и за ее пределами - у интеллигенции, открывшей
для себя заново "простые, добрые н разумные вещи".

По контрасту на память приходит монолог учительницы первого класса одной из
московских школ, весьма громкий и построенный исключительно в повелительном нак-
лонении, прямо как в армии {записано на магнитофон в 1995 г.): «Тетрадки закрыть.
Прописи открыть. Страницу дописать до конца. Прописи закрыть. Тетрадки сдать.
Приготовиться к уроку рисования. Сегодня вы будете сами составлять узор..» и т.д.
Ребенок спрашивает: «Можно начинать уже?» — «Можно, только тем, кто долго со-
вещается друг с другом, времени не хватит... Вот вчера были наказаны Саша П. и
Митя К. за то, что вовремя не готовятся к уроку. Не выкладывают вещи на парту.
Один за это сидел в спальне, другой в коридоре. Я им сказала: посидите подумайте.
Они посидели, подумали...». Но Саша П. «опять копается, другие дети ждут его. Вот
вчера сидел в спальне, ничему не научился. И Митя К, тоже...» (а Митя сегодня, меж-
ду прочим, все достал вовремя, а про вчерашнее наверняка забыл).

На какие, интересно, глубокие раздумья навело Сашу П. и Митю К. публичное на-
казание изоляцией вследствие невытащенной вовремя из портфеля тетрадки? А сколь-
ко двоек за забытые книги или счетные палочки им еще предстоит принести домой? А
сколько мы сами страдали в детстве, когда нас публично стыдили за синие (вместо
обязательных черных) сатиновые трусы на физкультуре? А уж что следовало за
потерей октябрятской звездочки - и вспоминать не хочется! Или стоишь у доски перед
всем классом и слышишь: «Такая-то (по фамилии), тебе зачем голова дана? Чтобы
банты носить?».                                                                         г:

Никаких подобных коллизий в исследовавшихся нами калмыцких классах не
возникало, и никто из детей не спрашивал, можно ли уже начать рисовать или идти на
перемену. Рисовали, раз урок рисования, да и все. Шли играть, раз кончился урок.
А карандаши или краски некоторые тоже забывали дома, над ними слегка
посмеивались и давали другие карандаши или подсаживали к тем, у кого все нужное
было. И неважно, что всем тогда становилось не слишком удобно. Один мальчик,
которого мы спросили, наказывают ли его когда-нибудь родители, ответил: «Да, если
я не могу решить задачу, они говорят: "Думать надо"».

Конечно, эти дети, как и всякие другие, тоже шалили, но многие их безобидные
шалости не пресекались, хотя за ними очень внимательно следили. Мальчики часто
возились и боролись; если они при этом не проявляли агрессивности, злости (а так оно
большей частью и было), им не мешали: меряться силой - традиционное мужское за-
нятие, пусть учатся! Но некоторые вещи определенно были под запретом. В числе
последних, и это особенно бросалось в глаза, - всякая свобода в обращении с
противоположным полом. Стыдливость, очевидно, прежде всего непроизвольно впиты-
валась из среды, в которой она, особенно для девочек и женщин, почиталась за боль-
шое достоинство². Но при необходимости делали и строгие внушения. Отец одного
мальчика из элистинской прогимназии, говорил нам: «С девочками он лет через пят-
надцать дружить будет, а сейчас нечего, И вообще ко многому обязывает, осторожно
надо». Это был молодой мужчина.

Кстати, мы почти не видели, чтобы молодые люди и девушки ходили по улицам в
обнимку или хотя бы держались за руки. Да и вообще, даже в большой компании,
девушки стремились быть ближе к девушкам, юноши - к юношам: подчеркнуто
соблюдали дистанцию. Дети много времени играли в смешанных группах, не слишком
задумываясь, как расположиться в пространстве, но при опросах утверждали, что
дружат только с представителями или представительницами своего пола, потому что
так правильно! И уж совсем немыслимо было услышать от калмыцкого ребенка нечто
подобное выкрику все того же Саши П.: «А Маша в спальне сексом занимается!».

Между прочим, в калмыцкой прогимназии была группа продленного дня, но
в отличие от русских школ детей там днем не укладывали спать в совместной
спальне.

Учебные занятия. Помимо общеобразовательных предметов у калмыцких детей в
обеих школах чуть ли не каждый день с легкой руки президента Илюмжинова про-
водились уроки игры в шахматы. В городской школе с ними занимался особый учи-
те.пь. Как и ко всем другим урокам, к шахматам дети откосились серьезно и с большим
интересом.

Учителя не выделяли среди детей нерадивых или нестарательных, лишь в двух-
трех случаях потихоньку указывали нам на неспособных или не получающих доста-
точного внимания дома: «У С. вовсе памяти нет!» или: «Мама с А. совсем не зани-
мается дома».

В обеих школах детей всерьез обучали народной музыке, пению и таштм. Они
учились с энтузиазмом, и их не надо было долго просить продемонстрировать свои
успехи: «выступали» с готовностью и без стеснительности. Многие мальчики играли на
народных инструментах и все мальчики с трогательными до слез серьезностью и
старанием исполняли классические движения калмыцкого мужского танца - на ребрах
внешней стороны ступней и на корточках (говорят, это очень трудно). Девочки боль-
ше отличались в пении.

Игры. Как и у русских детей, игры калмыцких мальчиков чаще, чем игры девочек,
предполагали значительные перемещения в пространстве и строились по командному
принципу («войнушки», футбол). Мальчики предпочитали играть большими по размеру
группами, тогда как девочки - преимущественно до двое, но трое.

Во многих культурах среди детей младшего школьного возраста широко распрост-
ранены игры, в которых мальчики преследуют и ловят девочек. Нашими наблю-
дениями такие игры зафиксированы во всех классах. Девочкам явно нравилось убе-
гать, тогда как мальчики с энтузиазмом организовывали погоню. В разговорах маль-
чики отмечали, что игра становится тем привлекательнее, чем сложнее девочек пой-
мать и чем больше те стараются, чтобы их не догнали.

Для мальчиков во всех исследованных группах весьма типичны игры со столк-
новением двух Враждующих или противоборствующих сторон. Хотя названия проти-
востоящих группировок могут меняться, формы игровой борьбы остаются однотип-
ными и исход ее бывает традиционным: добро побеждает зло. Как и у русских, и у
европейских детей, у калмыцких мальчиков исход таких игр всегда морально пред-
определен.

Существует общая тенденция, отмеченная также и в калмыцких классах: для дево-
чек типичны формы игры, отражающие диадный характер их дружеских отношений,
более интимных и тесных, чем у мальчиков. Для мальчиков же характерны более
разреженная и более соревновательная командная структура игр и меньшая интим-
ность дружеских отношений. Тем не менее наряду с этой общей тенденцией у многих
калмыцких мальчиков также проявлялись диадные предпочтения; отношения в таких
парах были пропитаны глубоким сопереживанием и преданностью. И пары эти были
устойчивы во времени. Групповые же приятельские отношения, формировавшиеся
вокруг общих интересов, носили временный характер. Не исключено, однако, что пос-
ледние чрезвычайно важны для огработки традиционных стереотипов мужского пове-
дения. так как позволяют мальчикам ощутить единство с целыми группами сверст-
ников (мы - футболисты, каратисты, они - все другие дети) и тем самым подготав-
ливают мальчиков к мирному и продуктивному сосуществованию во временных ра-
бочих коллективах.

Примечательно, что если русские мальчики, с которыми мы работали, почти не
играли в игру шки-оружие (многие молодые родители стремятся дать пацифистское
воспитание своим детям и не покупают таких игрушек), не рисовали военной техники
и вооруженных людей, то у калмыцких мальчиков традиционный интерес к «военным»
игрушкам все еще удерживается. Очень популярно также рисовать танки, пистолеты,
военные самолеты и вертолеты, воюющих людей - сражения.

Девочки в обеих школах предпочитают традиционные игры в куклы, «дочки-ма-
тери», дом, семью, врача. Но даже в калмыцкой сельской гаколе Барби начинает тес-
нить традиционных пупсиков и кукол-бэби.

В городской калмыцкой школе, играя в игры, где кому-то нужно «водить» или где
как-то необходимо распределять роли, дети используют калмыцкие традиционные

1 Этнографическое обозрение, № jt
считалки, которым их специально обучили учителя, В обеих школах успехом у детей,
особенно у мальчиков, пользуются национальные калмыцкие головоломки. Некоторые
показались нам весьма трудными. Были, однако, мальчики, которые справлялись даже
с самыми трудными в два счета.

Целенаправленные беседы с детьми. Как и у всех русских детей, у каждого калмыц-
кого ребенка мы брали интервью, составленное из ряда стандартных вопросов, кото-
рые должны были непосредственно выявлять полоролевые ориентации опрашиваемых
(подробнее см. Приложение). Кем лучше быть — мальчиком или девочкой — и почему?
Какими должны быть девочка и мальчик? Какими должны быть женщина и мужчина?
Чем тебе больше всего нравится заниматься? В какие игры ты любишь играть в
школе и дома?

Кроме того, серия вопросов была предназначена для косвенного выявления поло-
ролевых ориентаций детей и половой специфики их интересов и предпочтений. Напри-
мер; «С кем ты гуляешь во дворе после школы? Нравится ли тебе учиться и какие
предметы ты больше всего любишь? Какие книги ты читал и какие телевизионные
передата смотришь? Кем бы ты хотел стать в будущем? Кто тебе представляется
самым красивым из людей, которых ты знаешь?» и ряд других.

Как и в русских школах, в калмыцких определенная доля детских стереотипов
прямолинейно воспроизводит назидания и наставления взрослых. Вместе с тем многие
высказывания детей выглядят вполне непосредственно и искренне. Почти все говорят,
что не любят жадных. Отрицательное отношение к драчунам отчетливо выражено и у
мальчиков,и у девочек.

Для детей дружить означает не только вместе играть. Это и общие интересы, и
желание вместе проводить время (разговаривать и что-то обсуждать), защищать друг
друга в конфликтных ситуациях.

Отвечая на вопрос «Кем лучше быть: мальчиком или девочкой?», абсолютно все
калмыцкие дети уверенно предпочли свой пол и высказали твердое убеждение в том,
что более привлекательна та социальная роль, которая им уготована природой и
обществом. При этом очень многие затруднялись ответить: почему? Просто говорили:
«Конечно, девочкой (мальчиком)!» Один мальчик сказал; «Мальчиком быть веселее».
Другой: «У девочек больше обязанностей. Женщины больше работают, когда ста-
новятся взрослыми. Они работают и дома, и в школе». Для сравнения можно напом-
нить, что среди русских детей три девочки (по одной в каждом из трех русских
классов) сказали, что хотели бы быть мальчиками. Две русские девочки признались,
что завидуют мальчикам, потому что они сильные. А один мальчик в школе пос. Пле-
ханово (Тульская обл.) сказал, что в детстве (в пятилетнем возрасте) он мечтал быть
девочкой, потому что девочки лучше рисуют. Еще один мальчик в московской школе
сказал, что женщины ему нравятся больше, чем мужчины, - они приятнее. Среди анг-
лийских девочек того же возраста, опрошенных А. Джеймс, многие сожалели, что не
родились мальчиками³.

 

Конечно, женщина. Если нужно гвозди забивать, кто это будет делать? - Конечно,
папа» и т.п.

На вопрос «Кто из знакомых тебе людей самый красивый?» большинство калмыц-
ких, как и большинство русских детей, в особенности девочек, отвечали: «мама», го-
раздо меньше - «папа». Но некоторые калмыцкие дети называли своих одноклас-
сников или одноклассниц, У русских детей этого не отмечалось.

Пытаясь определить, что во внешнем облике людей им особенно нравится, все дети
независимо от национальности, как правило, сосредоточивали внимание на женской
части человечества, отдавая предпочтение юбкам перед брюками, длинным волосам
перед короткими.

Отвечая на вопрос о том, чем они станут заниматься в будущем, калмыцкие
девочки, так же как и русские, чаще видели себя взрослыми в домашней обстановке -
в роли домохозяйки, считали, что взрослая женщина должна заботиться о детях,
готовить, стирать и «варить». Вместе с тем подчеркивалось, что она должна выгля-
деть красиво, красиво одеваться и следить за собой. Мальчики же в первую очередь
видели себя в качестве представителя определенной профессии (врач, шофер, строи-
тель). О том, что им предстоит стать мужьями и отцами семейств, они в отличие от
некоторых русских мальчиков практически не вспоминали, не думали, очевидно. Вмес-
те с тем многие отмечали, что мужчина должен заботиться о женщинах и детях,
защищать их от опасностей и неприятностей.

Когда детей спрашивали, кем они хотят быть, имея в виду их будущую профессию,
выявились значительные различия между детьми из города и села.

Дети из пос. Ики-Чинос либо вообще затруднялись ответить на этот вопрос («еще
не знаю»), либо выбирали профессию своих родителей (шофер, строитель, медсестра,
воспитательница, учительница),

В городской школе к традиционным профессиям у девочек добавилась одна певица,
а у мальчиков-несколько летчиков и несколько президентов: «Буду президентом, как
наш Кирсан» или «Кирсан к тому времени умрет, а я стану президентом». В городской
школе выявилась та же тенденция, что и у многих московских школьников, - стрем-
ление представить свое будущее хорошо обеспеченным материально. У школьников
Тульской обл. и у детей из Ики-Чиноса этого не обнаружилось (правда, в плехановской
школе один мальчик хотел стать банкиром). В менталитет же жителей Элисты уже
прочно вошло понятие «новые калмыки».

Некоторые городские калмыцкие девочки сказали, что, подобно своим матерям, они
вообще не будут работать, а будут сидеть дома «варить, убираться и смотреть за
детьми».

Следует особо напомнить, что из всех опрошенных русских детей как в городе, так
и в сельской местности только два мальчика (по одному в каждом классе) высказали
желание стать военными или служить в армии. Более того, как объяснил в беседе с
нами один мальчик, лучше иметь некоторые физические дефекты (искривленную
спину), тогда не возьмут в армию. А в армии служить опасно. Все же калмыцкие
мальчики собираются служить «как полагается», а некоторые и просто хотят быть
военными.

Задание придумать продолжение рассказа. С целью выявить косвенным путем ха-
рактер полоролевых установок детей им давались некоторые задания. Например, по
методу английского культурного антрополога А. Джеймс калмыцким детям, как ранее
русским, предлагалось продолжить и завершить такую историю: «Жила была девоч-
ка / мальчик и у нее / него не было друзей... Почему? Потом она / он решили за-
вести друзей. Что они для этого сделали и удалось ли им подружиться с другими
детьми?»⁴.

 

Это задание — сочинить рассказик о девочке или мальчике, с которыми никто не
дружил, большинству калмыцких детей показалось более трудным, чем большинству
русских. Но тенденция выявилась та же: в' качестве недостатков в поведении вообра-
жаемых героев девочки чаще всего называли драчливость, а мальчики - жадность¹. ^-»

Примечательно, что в отличие от английских детей, которые, по свидетельству
А. Джеймс, сочиняя ту же историю, в большинстве случаев говорили, что с девочкой
или мальчиком не дружили, потому что те были неопрятными, некрасивыми или
толстыми⁵, наши дети - как русские, так и калмыцкие - почти полностью игнори-
ровали внешний вид. Лишь две девочки - московская и элистинская, обе из очень
благополучной среды - сказали, что, наверное, никто не дружил с девочкой или с
мальчиком, потому что это были неряхи. И только двое мальчиков (один из москов-
ской школы, другой из элистинской) сказали, что причина в том, что мальчик был
толстым. Отметим, что оба ребенка были намного полнее других детей и в действи-
тельности в силу своей внешней отличности, а также некоторых особенностей воспи-
тания испытывали известные трудности в общении со сверстниками. Калмыцкий
мальчик прямо так и сказал: «Он был такой, как я, толстый, много ел, да еще все
время кричал, шумел, вот так: ууууу!» Характерно, что оба эти ребенка и в других
случаях проявляли как бы обостренное самосознание, несомненно, обусловленное не
вполне благоприятным положением в классе. Следует особо подчеркнуть, что эти двое
в отличие от английских детей не абстрактно осуждали полноту, но как бы проеци-
ровали собственную беду.

То же сделали и две девочки, которым было не вполне комфортно в калмыцких
классах. Одна из них - даргинка, чьи родители пасли скот в степи, — чувствовала себя
одиноко в калмыцкой среде (она и жила в калмыцкой семье в Ики-Чиносе), хотя никто,
как нам показалось, не обижал ее. Тем не менее она остро ощущала свою
непохожесть, была грустна и даже мрачна, неразговорчива, почти не играла с другими
детьми. Сочиняя рассказ, она сказала так: «Они с этой девочкой не дружили потому,
что она была некрасивая, была некрасиво одета». Тогда пришлось уточнить: «Она на
самом деле была некрасивой и некрасиво одевалась, или им просто так казалось?» -
«Да, им казалось, что у нее некрасивое лицо, на самом деле она была красивая и
платья у нее были красивые!» В действительности девочка была очень красивая и
подчеркнуто «зажиточно» одета.

Другая девочка - наполовину казашка - сказала: «Наверное, с нею не дружили,
потому что у нее родители уехали...». Она жила с бабушкой и дедушкой, а родители в
самом деле временно находились в Казахстане. К тому же дед держал ее в большой
строгости, и она много работала по дому. Девочка не пользовалась авторитетом в
классе и была значительно более замкнутой по сравнению с одноклассницами. В своем
рассказе она отразила то, что ее постоянно беспокоило: отсутствие родителей и
чувство одиночества.

Очень робкий и застенчивый мальчик из московской школы сказал, что у вообра-
жаемого мальчика не было друзей, так как он все время стеснялся. Одна московская
девочка сказала (также, по-видимому, думая о себе), что с девочкой не дружили,
потому что она всем «правду в глаза говорила».

И, наконец, только один мальчик из шести классов (пос. Плеханово) сказал, что у
героя этой истории не было друзей оттого, что он сам не хотел «с ними дружить, они
ему не нравились, ему не нравилось, как они играют!» Этот мальчик и в других
ситуациях проявлял себя очень своеобразно (мечтал стать священником и хотел быть
девочкой, потому что девочки хорошо рисуют), среди сверстников держался явно
обособленно, много времени проводил в одиночестве или в компании единственного
хорошего друга, который также сильно отличался от других детей.

Этой тенденции - проецировать в рассказ личную ситуацию - автор теста у
английских детей не обнаружила совсем, у наших же детей эта тенденция четко
прослеживается во всех группах, что, безусловно, заставляет задуматься.

Все дети (за двумя исключениями - один русский мальчик и одна калмыцкая девоч-
ка) считали, что ситуацию исправить можно. Если вести себя хорошо, или попро-
сить прощения, или перестать сторониться других детей, то можно приобрести
друзей. Среди английских же детей далеко не все предсказывали благоприятный
исход⁶.                                                                .              ,.,.. ,;■... .

Результаты рисуночных тестов. Пользуясь методом рисуночных тестов, широко
применявшимея в детской психологии, мы просили детей - и русских, и калмыцких -
сделать рисунки на заданные темы: «Самое красивое и некрасивое», «Моя семья»,
«Автопортрет», «Я - взрослый», «Мужчина и женщина», «Самое смешное», «Самое
грустное» или же «Рисунки по желанию».

Так же как русские дети, калмыцкие ребята проявили высокую склонность к
подражанию, заимствованию у товарищей и конкретных сюжетов, и средств их
исполнения вплоть до самых мелких деталей композиции и используемых красок. Как
всегда, собрав готовые рисунки, мы раскладывали их на какой-нибудь плоской поверх-
ности в том порядке, в котором дети сидели при выполнении задания, и сразу же
становился очевидным источник заимствования, а «пути» перемещения идей и образов
выстраивались в сложные кривые, пересекавшие весь класс преимущественно в ши-
ротном направлении.

Однако и в калмыцких классах, и в русских всегда находились дети, которые оста-
вались в стороне от процесса подражания, причем среди них выделялись как те, кто
совсем плохо рисуют и с трудом справляются с заданием, так и те, кто умеют на-
ходить неожиданные и остроумные решения и обладают явными художественными
способностями. Особо следует подчеркнуть, что, по нашим наблюдениям, склонность к
заимствованию или же творческая самостоятельность у детей (при рисовании как на
заданную, так и на свободную тему) не коррелирует с полом. В то же время нам пока-
залось, что в русских классах девочки рисуют несколько более искусно, чем мальчики,
и испытывают при этом больше удовольствия. В деревенской калмыцкой школе все
было наоборот. А в элистинской девочки рисовали на переменах (в отличие от маль-
чиков). Один мальчик, характеризуя девочек, сказал: «Они все тихие, на переменах
сидят и рисуют, или в резинки играют». Переходя к рассмотрению сюжетов рисунков,
попытаемся сделать некоторые обобщения.

При анализе рисунков на тему «Самое красивое и самое некрасивое»[1] (детям пред-
лагалось разделить лист бумаги на две половины и изобразить в каждой из них соот-
ветствующий сюжет) выделяется следующая особенность: калмыцкие дети, как и
русские, в большинстве случаев рисуют красивое в значении хорошее и любимое; а
некрасивое - в значении плохое, грязное, страшное (пугающее). В их представлениях
этическое и эстетическое как бы нераздельно слиты, неотделимы; возможно, в этом
сказывается подсознательное ощущение генетической и сущностной близости этих
явлений. Любопытно, что в плехановской и обеих калмыцких школах у преподавате-
лей было такое же, как и у детей, восприятие этого задания.

У калмыцких детей рисунки на тему «Самое красивое и самое некрасивое»
получились несколько более простыми и однообразными, чем у русских, особенно чем у
московских. Большинство сельских детей, как мальчиков, так и девочек, в качестве
«хорошего» изобразили дом, солнце, дерево, голубое небо и птиц, степь, покрытую
тюльпанами, а в качестве «плохого» - тот же пейзаж под дождем и без птиц. (Нам-то
казалось, что в степи дождь должен восприниматься как благо, но учительница объяс-
нила, что в дождь степь раскисает, становится очень грязно и совершенно невозможно
гулять. Дождливую погоду в степи никто не любит.) Двое мальчиков нарисовали
«мирную жизнь» (дом, солнце) и войну (дом, нет солнца, самолеты бросают бомбы).
Двое детей - мальчик и девочка - сказали, что могут рисовать только хорошее (дом.
солнце, птицы) и что «плохое» они не знают!

Элистинские сюжеты были несколько более разнообразны. Помимо традиционных
оппозиций (дождь - солнце, дом и цветы, степь с тюльпанами; мирная жизнь - война),
были и оригинальные: собака (хорошее) - крокодил (плохое); Буратино («хорошая
сказка, он смешной») - бандит (черноволосый, курчавый, с пистолетом и в черных
очках - «Идет. Он убивает людей»); Земля из космоса (контур круга, нарисованный
голубым фломастером, над ним голубая туча, из которой идет голубой дождь, и ярко-
желтое солнце) - танки и туча (туча черная, танки зеленые с красными звездами);
«мама, папа сидят в доме смотрят телевизор» (дом без четвертой стены, чтобы было
видно, что внутри) - огонь, гроза. Одна девочка нарисовала принцессу в пышном
платье и небрежные черные контуры каких-то фигур (о последних было сказано:
«Когда я рисую так, мне не нравится. Я так рисую плохо»).

B.C. Мухина, впервые предложившая разбираемый нами рисуночный тест и собрав-
шая весьма солидную выборку, пишет, что, как правило, дети рисуют «красивое»
яркими, сочными цветами, а «некрасивое» — тусклыми и унылыми⁷. Наши наблюдения
в русских школах подтверждают это лишь отчасти. Многие дети, заполняя разные
половины листа, пользовались одним и тем же набором цветных карандашей или
фломастеров, обозначая различие между «плохим» и «хорошим» исключительно в
содержательных аспектах. Калмыцкие же дети, особенно сельские, в большей мере
соответствовали обобщению B.C. Мухиной, В отличие от московских детей, у
которых «плохое» часто ассоциировалось с загрязнением среды (с кислотным дождем,
например, или кучами мусора), калмыцкие дети проявили себя совершенно чуждыми
экологической озабоченности.

Московские и плехановские рисунки, а также элистинские (в основной своей части)
на тему «Моя семья» показывают, что у большинства детей уже сложилось харак-
терное для европейской культуры представление Qнуклеарной семье - мать, отец и
дети - как об образце, эталоне семьи. Хотя во многих семьях вместе с детьми живут и
другие родственники- дедушка, бабушка, дяди, тети, они чаще всего не попадают на
рисунок. У калмыцких же сельских детей почти всегда изображаются родственники, не
входящие в нуклеарную семью, но вместе с тем порой отсутствуют родители рисо-
вальщика: «мама пошла за водой», «мама в доме готовит еду», «папа на работе». В то
же время часто изображаются двоюродные братья и сестры, младшие братья и сестры
родителей. Особым вниманием пользуется фигура няни (гаги, по-калмыцки) - юной
девушки (старшей двоюродной сестры или сестры отца/матери), которая по традиции,
до сих нор существующей в калмыцких семьях, помогает нянчить малышей, следит за
ними в отсутствие старших. О нянях даже подросшие дети говорят с особой
нежностью.

Семья представляется сельскими детьми как дом, в котором живет ребенок со
своими близкими, и чаще всего изображают внешний вид этого дома, деревья или
траву и цветы, стог сена у дома, несколько домочадцев, включая самого рисующего.
В рисунках же городских детей чаще представлен интерьер квартиры как место, где
проводится большая часть времени. Городские дети в первую очередь изображают
тех, с кем чаще всего находятся в одной комнате (брата, сестру), предметы быта,
подробности обстановки, любимое занятие в кругу семьи. Реже изображается группа
близких людей — сам ребенок, его родители, может быть брат или сестра — вне домаш-
ней обстановки (семья гуляет, например, в степи) и еще реже - вообще вне какой-либо
среды: люди изображены на листе бумаги, остальное поле ничем не заполнено, фигуры
как бы висят в воздухе.

В большинстве случаев на рисунках находит отражение соотношение между разме-
рами тела и возрастом изображаемых людей: дети нарисованы маленькими, взрос-
лые — большими, младший ребенок меньше старшего, отец выше матери и т.п.

Интересно, что в рисунках на тему «Моя семья» - ни в конкретных сюжетах, ни в
приемах их воплощения, ни у русских, ни у калмыцких детей - нам не удалось уловить
сколько-нибудь значительных различий, коррелирующих с полом исполнителей.

Совсем иное дело - рисунки, названные нами вслед за Г.Т. Хоментаускасом*
« А втопортр ет».

Во всех классах мы примерно одинаково формулировали задание: нарисуйте самих
себя, свой портрет, как вы себя представляете со стороны. Почти все дети из
поселков Плеханове и Ики-Чинос нарисовали портрет в буквальном смысле - лицо в
рамке (под фотографию), чаще всего крупным планом, заполняя весь лист. Дети из
московской школы изобразили себя во весь рост в весьма условной манере на фоне
природы или какого-то интерьера, часто за каким-нибудь занятием (последнее, правда,
характерно главным образом для мальчиков). Большинство детей из элистинской
прогимназии сделали то же самое, некоторые нарисовали только лицо, но портретов в
рамке не было. Однако во всех случаях размеры головы значительно превосходили
реальные пропорции. В некоторых случаях изображалась только голова.

Все девочки постарались изобразить себя как можно более красивыми, уделив
большое внимание прическам и украшениям (часто стремясь нарисовать их «как у
взрослых женщин»), с яркими (часто рыжими или желтыми) волосами и ярко-красными
губами. Некоторые московские девочки нарисовали себя в виде взрослых красавиц с
развитым бюстом и бедрами, в «модных» платьях и на высоких каблуках, с дамскими
сумочками и другими аксессуар