«Кто в рясе, тот и поп» Почему священники считают РПЦ франшизой.

Говоря о внутреннем устройстве РПЦ, ее часто сравнивают с корпорацией. Однако по мнению тех, кто имеет непосредственное отношение к экономической деятельности церкви, сегодня для нее лучше подходит понятие франчайзинг. «Лента.ру» обсудила это с представителями РПЦ, посвященными в финансово-экономические вопросы церковной жизни.

Своим мнением поделились протоиерей Петр, благочинный одного из округов Московской епархии; архимандрит Иов, глава финансово-хозяйственного управления одной из епархий центральной части России; протоиерей Александр, настоятель крупного храма, благочинный и бывший глава одного из отделов в Санкт-Петербургской епархии (ныне — митрополии).

Как религия превращается в церковь

Есть ощущение, что религия утрачивает прежнее тепло духовного братства, а ее символы превращаются в бренд.

Протоиерей Петр: Религиозное сообщество живет дольше, чем простое человеческое семейство. Там, где раньше все было понятно и так, теперь надо формулировать и объяснять. Объяснения кодифицируются, обычаи превращаются в правила и заповеди. Возникает религиозная культура. Рождаются символы, которые навсегда становятся незаменимыми элементами религиозной культуры. Эти символы, по сути, — элементы бренда. Они отлично справляются со своей главной задачей: маркировать религию, делая ее образ уникальным и узнаваемым для друзей и врагов. Так Бог превращается в основу для франшизы.

Франшиза в церкви?

Архимандрит Иов: Да, это именно так. Наверху — администрация патриарха. Но в глазах местной политической и деловой элиты, которая не нисходит до контактов с приходским духовенством, именно архиереи выступают в роли продавцов церковной франшизы.

Протоиерей Александр: На областном уровне архиерей — самый серьезный представитель церкви в понимании власти или крупного бизнеса. Он может договориться с губернатором о передаче недвижимости или убедить владельца крупной компании взять на себя финансирование семинарии. Часто он же является настоятелем кафедрального собора и нескольких монастырей.

То есть будучи франчайзи по отношению к высшему руководству РПЦ епископы являются региональными дистрибьюторами церковной франшизы? Ведь именно они назначают приходских священников.

Но действуют они не напрямую, а через благочинных. Это священник, которому поручен контроль за храмами и духовенством на определенной территории. Благочинный — важнейшее звено. Епископы лично не занимаются делами отдельных приходов, препоручая это благочинным. Именно от их умения получать от настоятелей храмов ресурсы зависит финансовое положение епархии. Благочинные, конечно, не могут сами назначать или смещать настоятелей — это привилегия архиерея. Но влиять на такие назначения они стараются. Им просто необходимо, чтобы настоятелями были такие люди, с которыми они смогут договориться

Если настоятели получают приходы по франшизе, по правилам франчайзинга они должны отчислять за них роялти.

Разумеется. Каждый приход (то есть фактически каждый настоятель) отчисляет в епархию 25 процентов всех заработанных денег. Этот процент может отличаться от епархии к епархии, но это примерно четверть всего, что люди приносят в храм. Однако неофициальным образом епархиальные власти постоянно требуют денег сверх этого отчисления. Настоятелю просто называют конкретную сумму: на монастырь — дай, на епархиальный молодежный съезд — дай, на ремонт кафедрального собора — дай. А визиты архиереев на приход — это вообще как пожар. Даже небольшому приходу он обходится минимум в миллион рублей. Все оплачивается из приходской казны, включая подарки архиерея прихожанам. То есть прихожане дарят их сами себе. Ну и, конечно, архиерею, его свите, даже иподиаконам надо давать конверты.

Протоиерей Петр: Ладно бы только приходской бюджет трясли, но ведь и зарплату священников облагают. Для этого есть разные фонды. И священники обязаны отчислять крупные суммы из личных средств, из зарплаты. И не просто отчислять, а отчитываться перед благочинным с квитанцией в руках.

Но ведь есть еще и богатые спонсоры, крупные бизнесмены. Или возможность общаться с ними — это тоже часть дохода от франшизы, с которой священники должны платить роялти?

Протоиерей Александр: Обычно крупные пожертвования считаются целевыми, поэтому не облагаются епархиальным налогом. Жертвуют как бы не деньги, а что-то конкретное: автомобиль, колокола, иконостас. Однако если у вас появился серьезный спонсор, будьте готовы им делиться. Благочинный попросит познакомить с щедрым бизнесменом или же просто скажет настоятелю: у тебя друг состоятельный, а не мог бы он за все благочиние епархиальный взнос уплатить? Но это, конечно, все не формализовано и зависит от способности сторон давить и уступать давлению.

Франчайзинг часто предполагает, что поставка продукции идет исключительно со складов франчайзера. Так ли это в РПЦ?

Протоиерей Петр: Да. От приходов требуют закупать свечи и предметы церковного обихода у патриархийных производителей, в первую очередь «Софрино». Многие архиереи заставляют даже книги в приходские лавки закупать только через епархию. Причем они еще и объемы устанавливают: например, такой-то приход обязан взять на реализацию с епархиального склада книг на 300 тысяч в месяц. Конечно, далеко не всегда эти рекомендации выполняются. И священникам это невыгодно, и сторонние производители — тоже не очень сторонние, это часто крупные монастыри и даже приходы, да и контроль обеспечить сложно.

Кому это выгодно

На кого работает вся эта система? Кто главный бенефициар?

Архимандрит Иов: В первую очередь эта система выгодна церковному руководству и архиереям. За редчайшими исключениями они не тратят никаких средств на открытие новых приходов. Инициатива всегда исходит снизу, епископу пишут прошение, а он лишь благословляет это дело и присылает священника. Поиск земли, спонсоров, договоренности с местными властями — все это ложится на нового настоятеля. Архиерей обычно не помогает никак, даже морально, не говоря уже о деньгах. А выгоду с этого предприятия он начинает получать сразу же. При этом рисков у епископа тоже никаких. Если священник не справится или если он вдруг окажется безнравственным и церковь начнет нести репутационные потери, от него сразу же отрекутся. Мол, он не наш, он со вчерашнего вечера под запретом, и вообще мы тут ни при чем.

Протоиерей Александр: Но здесь не стоит преувеличивать финансовую выгоду. Золотых гор, за редкими исключениями, священный сан не сулит, хотя и голодать не придется. Абсолютное большинство священников выбрали этот путь совершенно искренне и остаются ему верны ради служения Богу и людям. Помимо этого есть еще и социальная мотивация: батюшка всегда в центре внимания, его любят, слушают. Он может аккумулировать и деньги, и человеческие усилия для каких-то вещей, которые он считает важными. И если в светских сферах для подобного положения нужно долго учиться и вообще расти, то в церкви это дается практически сразу. Сравнение с франшизой очень верное — кто в рясе, тот и поп.

А миряне? Им это тоже нравится?

Протоиерей Петр: Большинству это удобно. Многим приходящим в церковь не нужно общение с Богом, им нужна магия. Евангельская проповедь не только не интересна таким людям, но даже иногда вызывает агрессию. Система как раз и подстроена под удовлетворение простейшего спроса на «религиозные услуги». Есть еще небольшая — несколько процентов — прослойка постоянных прихожан. Они не то чтобы довольны этой схемой, но полностью лояльны. Раз так оно есть — значит, так надо.

Архимандрит Иов: Последний фактор крайне важен для высшего церковного руководства — патриарха и его администрации. Ведь именно огромная масса «захожан» позволяет священноначалию РПЦ выступать от лица абсолютного большинства населения по вопросам веры, нравственности, а порой даже культуры и политики. Собственно, это тоже роялти, не менее важные для священноначалия, чем отчисления «снизу». Ведь политический вес — это ключ к средствам «сверху», а в российских условиях это куда важней.

Угрозы и перспективы

Как и любая бизнес-схема, франчайзинг имеет свои недостатки. Какие из них характерны для РПЦ?

Архимандрит Иов: С точки зрения церковного руководства — это то, что все прячут деньги ото всех. Как можно определить сумму или процент роялти, если доход франчайзи неизвестен и нет никакой возможности его подсчитать? Пожертвования прихожан и помощь спонсоров чаще всего делаются наличными деньгами. Кроме того, священник — фигура публичная. Он много общается, ему порой дарят подарки — просто как человеку. Наконец, он может просто подработать на стороне: книгу издать, овощи продать со своего огорода, если на селе живет. Начальство же отказывается видеть все эти градации. Раз ты поп — значит, ты нам должен. Вот начальственная логика.

Кроме того, священник никогда не знает, что будет завтра: «отвалится» кто-то из спонсоров, или люди принесут меньше, или что-то случится с храмом. Те же опасности и у благочинных, только суммы с них требуются гораздо большие. Чтобы пережить проблемы, необходим некий стабфонд. Можно ли такое сбережение средств назвать сокрытием доходов? По форме это выглядит именно так: настоятели прячут отчетность от благочинных, благочинные — от епископа, епископы — от администрации патриарха.

Протоиерей Петр: К сожалению, девальвация имени церкви бьет в первую очередь по самым лучшим священникам, тем, кто окружен думающими людьми, кто делает какие-то общественно и культурно важные вещи. А тех, кто занят ритуальным обслуживанием «захожан», это задевает меньше.

Но есть же и опасность репутационных потерь. Любой скандал с очередным «попом на мерседесе» может запросто ударить по множеству добросовестных священников. Разве нет?

Протоиерей Александр: Эти репутационные потери еще больше бьют по самосознанию самих священников. Какие-то выплаты в епархию — это все нам, клирикам, привычно. Но ведь последнее время от нас просят жертвовать не только деньгами, но и честью, простите за высокий слог. Сгоняют седых протоиереев в качестве массовки: и ладно бы на крестные ходы, а то ведь на какие-то митинги под видом молебнов. Ну когда в церкви такое было? А тут еще не только сам приходи, но и прихожан сколько-то надо с собой привести.

В патриархийных документах священников называют «религиозный персонал». Так духовенство даже советская власть не унижала. Я больше тридцати лет служу в церкви, всего себя отдаю, для сотен людей я как отец, а они мне — как родные дети. И вдруг я — «персонал». Я уже пожилой, а молодежь совсем в таких условиях служить не хочет. Кто поумнее из семинаристов и даже священников — уходят, а остаются те, кому пойти больше некуда, либо циники, которым ничего не надо, кроме как себе набрать. Потому что церковному начальству доверять нельзя и честно вести себя — тоже, что урвал — то и твое. От такого подхода совесть разрушается, и священник становится не пастырем, а наемником.

Знаете, когда в начале 1990-х было крайне мало духовенства, в священный сан рукоположили массу очень разных людей, в том числе имевших проблемы с психикой или законом. Многие тогда говорили: «нарукополагали». А сейчас есть селекция, но эта селекция отрицательная.

Какое будущее у церковного франчайзинга?

Протоиерей Александр: Думаю, долгое. Ведь большинство участников системы к ней привыкли. Работает — и ладно. Однако сама по себе она очень способствует тому, чтобы ряды духовенства пополнялись людьми, единственной добродетелью которых является лояльность. Да и мирянам предлагается только свечки ставить да молебны заказывать. Остальное просто не востребовано. Но если нас постигнут какие-то серьезные перемены в обществе, будет много новых проблем. В том виде, в котором франчайзинговая система существует сегодня, она осуществляет в церкви отрицательную селекцию. Изживать ее последствия придется очень долго. Но Бог выше всех этих систем. Да и русское православие — это не схема по перераспределению земных ценностей, а тысячелетняя духовная культура, продолжающая определять облик России. Но этот, если угодно, бренд — не собственность какой-то группы людей и уж точно не предмет торговли. Он принадлежит всему нашему народу — как воздух, как небо. Разве можно торговать небом?

P.S. Имена собеседников по их просьбе изменены.