Жизнь меж двух стихотворений 28 АПРЕЛЯ, 2017
Жизнь и судьба Иона Дегена — великого танкиста, поэта и врача Мой товарищ, в смертельной агонии, Не зови понапрасну друзей. Дай-ка лучше согрею ладони я Над дымящейся кровью твоей. Ты не плачь, не стони, ты не маленький, Ты не ранен, ты просто убит. Дай на память сниму с тебя валенки. Нам еще наступать предстоит. Многие, в том числе большие поэты, сами фронтовики – Александр Межиров, Борис Слуцкий, Евгений Винокуров, Михаил Дудин, – называли эти строки лучшим военным стихотворением. Еще с войны оно ходило в списках, без имени автора. Считалось – он погиб. Рассказывали: стихотворение нашли в полевой сумке, извлеченной из подбитого танка. Впервые оно было опубликовано в 1988 году в «Огоньке». Его поместил в своей антологии русской поэзии «Строфы века», печатавшейся тогда в журнале, Евгений Евтушенко – так же, без имени автора. Но автор был. И есть. Ион Деген, доктор медицинских наук, хирург-ортопед, известный в своей области ученый, к тому времени уже более десяти лет жил в Израиле, и, несмотря на возраст, инвалидность, резкую «перемену климата», продолжал работать, писать стихи и прозу, монографии и научные статьи. Свое знаменитое стихотворение он написал 19-летним лейтенантом, командиром танковой роты, в декабре 1944-го. Шел его четвертый год на фронте. Еще впереди был последний бой, после которого его, размозженного, придется собирать по частям, и не все части найдутся, еще он не знал, что за спиной, на отвоеванной земле, в Восточной Пруссии, осталась его свежая могила — действительно извлекли из подбитого танка его полевую сумку, похоронили вместе с останками других членов его экипажа – эта могила с его именем на надгробье до сих пор осталась в калининградском Нестерове, бывшем Эйткунене, и, говорят, содержится в порядке. Но он уже хлебнул многого. Частично это отразилось в стихах, которые стали у него складываться на войне сами… На фронте не сойдешь с ума едва ли, Не научившись сразу забывать. Мы из подбитых танков выгребали Все, что в могилу можно закопать. Комбриг уперся подбородком в китель. Я прятал слезы. Хватит. Перестань. А вечером учил меня водитель, Как правильно танцуют падеспань. Война началась через пять дней после сдачи последнего экзамена за 9-й класс. Его родной город, Могилев-Подольский, бомбили уже 22 июня. Ион сбежал на фронт из эвакуационного эшелона. В истребительном батальоне возраст не спрашивали – взяли сразу. Через два дня он уже командовал взводом. Через месяц от его взвода осталось двое. Вдвоем с товарищем, раненый в ногу, он 19 дней выбирался из окружения. Шли по ночам. Питались зерном на полях. Бинты истлели. Когда он понял, что больше двигаться не может, перелез через тын крестьянского подворья. Собака, здоровенная свирепая псина, к которой боялась подходить даже хозяйка, дотащила его до хаты. Так его спасла семья Григоруков. Несколько дней прятали у себя на чердаке, потом по эстафете – с подводы на подводу, от села к селу – его довезли до госпиталя в Полтаве. С госпиталем он оказался на Южном Урале. Здесь, уже ближе к выписке, вспомнили, что он еще не достиг призывного возраста, а значит, и армейскому довольствию не подлежит – выбросили на улицу в 50-градусный мороз, посоветовав двигаться на юг – там, может, выживет. И снова его спасла крестьянская семья – на этот раз грузинская, в родительском доме пограничника Саши Гагуа, с которым Ион успел повоевать, он пришел в себя. Немцы рвались к Баку, уже взобрались на Эльбрус, перекрывали перевалы на Кавказе – и возраст вновь перестал быть помехой. В прифронтовом захолустном городке Беслане Иона приняли в команду бронепоезда, определили в разведку. Бои шли жестокие. Бронепоезд служил хорошей мишенью. Здесь Ион получил свою первую медаль – «За Отвагу», едва не загремел под трибунал, набив морду станционному начальнику в гражданском, который оказался депутатом Верховного Совета, схлопотал свое второе ранение. Из госпиталя, не спрашивая согласия, его направили в танковое училище. Большая нехватка в танкистах была – они сгорали, как спички, а у него последнее место службы – бронепоезд, значит — годится для бронетанковых войск.Оттуда – 3-й Белорусский. Бои за Минск, Вильнюс, Восточная Пруссия. Он воевал в «бригаде прорыва». Таких было всего 11 на всю армию. Бригады смертников. Их скашивало первыми – почти под корень. Ему подозрительно везло… Ни плача я не слышал и ни стона. Над башнями надгробия огня. За полчаса не стало батальона. А я все тот же, кем-то сохраненный. Быть может, лишь до завтрашнего дня. Зимой 1945-го в Восточной Пруссии после очередного рейда по всей бригаде собрали 11 уцелевших машин, с бору по сосенке сформировали экипажи, он возглавил головной танк. Прозвучал сигнал к атаке – никто не сдвинулся с места. Ион выскочил, стал ломиком колотить по задраенным люкам, матом взывая к совести и воинскому долгу. Внутри молчали. Он вернулся в свой танк, объявил по связи: «Делай, как я!» и скомандовал механику-водителю: «Трогай!», рассчитывая, что за ним потянутся и остальные. Но в атаке он оказался один. С ним расправились быстро. Однако и на этот раз смерть прошла мимо. Как записал в своем фронтовом блокноте тремя месяцами раньше… Когда из танка, смерть перехитрив, Ты выскочишь чумной за миг до взрыва, Ну, все, — решишь, — отныне буду жив В пехоте, в безопасности счастливой… Он выскочил. Когда его нашли, в нем было 6 осколков и 7 пуль. Раздроблена нижняя челюсть, пробита грудь, перебиты руки и ноги. Врачи совершили чудо. Но часть ноги отрезали. Это тогда, в госпитале, он определил свою судьбу. — Я возненавидел слово «ампутация», — рассказывает Ион мне. – Решил, что стану врачом — и буду не ампутировать, а пришивать конечности. Он это сделал. В 1959 году первым в мире произвел такую операцию: пришил киевскому слесарю-сантехнику Уйцеховскому руку, которую тот по дури оттяпал себе на фрезерном станке.Но путь в медицину оказался непрямой, неблизкий и нелегкий.Самым большим своим подвигом Деген считает сдачу экзаменов на аттестат зрелости экстерном. После госпиталя его направили в Москву, в танковый полк резерва – сплошь инвалидный. Командовал им дважды Герой Советского Союза полковник Давид Драгунский, впоследствии генерал-полковник, командир высших офицерских курсов «Выстрел». Маршал бронетанковых войск Федоренко обещал Дегену поддержать представление его к званию Героя Советского Союза, если тот останется в армии – поступит в Танковый институт. Ион хотел стать врачом, но хотел и получить Героя. Пошел советоваться к Драгунскому. «Беги от них, мальчик!» — сказал ему на идише будущий председатель позорного в еврейской среде Антисионистского комитета советской общественности, и стал рассказывать лейтенанту об антисемитизме, расцветшем в армии. В то же время в Москве, молодому поэту устроили творческий вечер в ЦДЛ. Было человек 30 светил литературы. Ион узнал только Константина Симонова – по фотографиям, и Сергея Орлова, тоже танкиста, — по обожженному лицу. Стал читать. Возникло гробовое, гнетущее молчание. Только Орлов, сидящий последним, у двери, робко складывал ладони, беззвучно аплодируя. Когда пришла пора обсуждения – его топтали и рвали на части. Обвиняли в мародерстве, трусости, поклепе на Красную Армию, «киплинговщине». Позже он узнал, что было и совсем страшное обвинение – в пренебрежительном отношении к Вождю. Евтушенко объяснил Дегену, что Симонов тогда этим разгромом спас его от тюрьмы. Выйдя оттуда, Ион сказал себе, что ноги его не будет больше на писательских сборищах. А слово, данное себе, он всегда держал. Так Ион Деген не стал профессиональным поэтом, а стал врачом. Но блестящим. Кандидатскую и докторскую защищал в Москве. Работал в Киеве. До самого отъезда в Израиль, где он получил признание и как врач, и как поэт, и как танкист. Он – единственный лейтенант в мощной и влиятельной организации ветеранов танковых войск Израильской армии «Яд ле-ширьён». Свой он, естественно, и среди советских ветеранов войны.
