«До чего ж ты красив, злодей!»*
У Хмельницкого была такая борода, и рост, и шальной взгляд, и низкий взрыкивающий голос, что по всем статьям выходил он абсолютно бёрнсовским героем - и даже в фамилии его был зашифрован хмель, такой же непременный элемент бёрнсовской поэтики, как зеленый дол, пустой карман, ячмень, олень и брага. Оттого и немудрено, что вошел он в кочующую труппу режиссера Сергея Тарасова, эксплуатирующего в советском кино шарм позднего британского Средневековья и времена Войны Алой и Белой розы. Голливуд снял с этой темы все пенки еще в 30-х, когда блестящих замковладельцев и задир играли Эррол Флинн и лучший фехтовальщик MGM Бэзил Рэтбоун, - а к нам сказания «о турнирах, засадах, о вольных стрелках» пришли в тарасовском исполнении только в 70-х . Нельзя, конечно, не вспомнить «Город мастеров» - но то была штучная жемчужина «Беларусьфильма», а поточным образом трубы герольдов, перебор лютни и взвизг чудо-стрел зазвучали у нас только волею Тарасова и пророка его Хмельницкого.
На «Стрелах Робин Гуда» пионеры и пионерки советской страны себя забыли - каждый по своим причинам. Кульбит Хмельницкого, состреливающего в прыжке вражьего лучника с колокольни, пытались повторить миллионы - только утеря навыков лукоделия и отсутствие эластичных пород дерева помешали тысячам из них выбить кому-то глаз. Хвала Боженьке, не дал дурням разворота. Слава Хмельницкого была б еще грандиозней, каб редактура не изъяла из готового монтажа специально для картины написанные баллады Высоцкого - о времени, о борьбе, о вольных стрелках. Хитроумный Тарасов дождался часа, когда Высоцкого разрешили посмертно, ввел Робин Гуда в миф об Айвенго и пересадил вырванные, но живучие песенные дички на новую благодатную почву. С зонгом про оторвисорвиголов Робин стал стержнем и новой, не ему посвященной картины, - ибо битвы на мечах тяжеловесны и некиногеничны, а юркий лучник везде хорош.
Однако внешность и бабы, …