Акварельный рейс
В Музее наивного искусства показывают работы Виктора Конецкого. Путь к причалу первая в Москве выставка акварели писателя.
Конецкий в народном сознании — прозаик, сценарист и, конечно, морской офицер. Но мало кто знает — капитан дальнего плавания был еще и художником. Даже признавался: «Убежден, что если бы не война, то не стал бы ни моряком, ни писателем — обязательно живописцем». Он им и стал, правда, профессиональное образование так и не получил — если не считать довоенных занятий в изостудии Ленинградского дворца пионеров, где начинающий художник опережал преподавательницу и очень стеснялся этого.
«В изостудию я поступил хитростью: нам дали задание нарисовать человека, а я не умел. И тогда нарисовал водолаза, лицо прописывать не надо было», — вспоминал Конецкий. Впоследствии с лицами у него тоже были проблемы. На выставке в Музее наивного искусства — ни одного антропоморфного изображения, не считая статуэтки Венеры... «Людей я рисовал довольно много, но понял, что это небезопасно. Самое рискованное — изображать на писательских собраниях членов президиума. Этим делом тоже грешу. Накопилось немало шаржей. Я даже тревожусь: не отразится ли это на моих издательских делах? Изображать фрукты, овощи, цветы совершенно безопасно», — шутил художник.
Но основной «герой» его работ — море. Если Конецкий и занимался всерьез лицами, то только морскими. Эти «портреты» водной стихии — ласковой, хладнокровной, взбешенной — он писал по памяти: в плавании не до искусства. Хотя были и исключения: одну из работ, выставленных в Музее наивного искусства, Конецкий сделал с натуры — в Антарктиде. На акварели даже стоит печать — ее шлепнул начальник станции «Молодежная» со словами: «А то никто не поверит, что ты здесь намалевал...»
Океан тем временем не всегда поддавался «портретированию»: «Написать айсберг невероятно трудно. Лучи света проходят через него и отражаются внутри. В Арктике есть нечто космическое, внеземное, и этот космизм, на мой взгляд, сумел передать лишь один художник — Врубель», — считал Конецкий. Сам он передавал «космизм» через стилизацию — его айсберги похожи, скорее, на колотый сахар. И получалось выразительнее, чем у любого реалиста.
Он мечтал оформлять собственные книги — не довелось. Теперь лучшие иллюстрации к ним — на выставке. «Для меня занятия литературой — адский труд, а рисовать — огромная радость», — признавался прозаик. Хотя иронично относился к обеим сферам деятельности. Особенно доставалось словесности: «Мой первый рассказ был о детской любви, седом капитане и очаровательной художнице, которую я поместил почему-то на Шпицбергене, хотя никогда там не был. Вероятно, я исходил из того, что Данте тоже не был в аду. Мурашки бегали по коже от восторга, когда я перечитывал свое сочинение. Оно характерно абсолютным отсутствием какой-либо мысли».
Капитан дальнего плавания, в честь которого названы танкер, военный буксир-спасатель и даже малая планета, входил в два творческих Союза — писателей и кинематографистов. В соавторстве написал сценарии к «Полосатому рейсу» (по задумке Конецкого, в фильме должны были сниматься медведи), «Тридцать три» и «Путь к причалу» по его собственной повести. Режиссером двух последних картин был Георгий Данелия, который впоследствии так вспоминал о знакомстве с моряком: «Конецкий невзлюбил меня сразу: я встретил его босой и с перевернутыми штанами. Был приготовлен обед, на кухне был накрыт стол... Но я обещал маме натереть пол и не рассчитал время. А Виктор Викторович решил, что это пренебрежение зазнавшегося столичного киношника к неизвестному (тогда) автору. Но это еще не все. Еще больше он меня возненавидел, когда мы заговорили о сценарии и я сказал, что боцман Росомаха мне не очень интересен. И что меня больше интересует атмосфера и настроение». Морской офицер, рассказавший в повести о реальных событиях и герое, был оскорблен. Тем не менее «столичный киношник» и сценарист подружились и общались всю жизнь — вплоть до смерти Конецкого. Его не стало в 2002 году. Последняя картина написана им в 2001-м — «Подводная лодка идет домой». И посвящена она «Курску».