Беглая москвичка в Риге восхищена «распятым Путиным»

Год назад москвичка Дарья Бескина перебралась на постоянное жительство в Ригу, которую ее прадед покинул в начале XX века. В апреле она открыла здесь небольшую художественную галерею Cub. Сейчас проходит выставка «90-е не вернутся никогда»: работы Олега Кулика, Сергея Шутова, Андрея Бартенева, Юрия Аввакумова и других московских художников.

Планируются также лекции московских литераторов и показы фильмов российских режиссеров. Дарья мечтает воссоздать в Риге уголок свободной российской культуры для местных москвичей. Об этом она рассказала в интервью Радио Свобода.

– Я москвичка в четвертом поколении, на Арбате выросла. А в Ригу мы попали давно, мои родители еще с 1993 года стали сюда приезжать и привозить меня и брата. Фактически мы с ним здесь выросли: проводили здесь каждые новогодние и летние каникулы и Латвию за это время исколесили вдоль и поперек. И когда перед нами с мужем встал вопрос, куда бы нам перебраться из Москвы...

– Куда валить?

– Здесь не только политические истории, но еще очень важна и экологическая проблема. Дочка практически умирала от астмы, и врач сказал просто: уезжайте, ищите место, где есть воздух. И мы решили, что это будет Рига. Купили квартиру в кредит, в самый кризис, в 2008 году, долго его выплачивали, и вот она наша. Получили вид на жительство, как многие москвичи, «по недвижимости». Поэтому мы имеем право здесь жить и работать.

– В интервью одному латвийскому изданию вы сообщили, что ваша аудитория – это «московские беженцы».

​– Наоборот, я называю их «беглыми москвичами». Я открыла эту галерею в апреле, и мне действительно казалось, что моя аудитория – это те самые беглые москвичи, которых невероятное количество в Риге. Практически у всех моих знакомых, интеллигентных людей в Москве, есть недвижимость – дом, квартира или комнатушка – в Юрмале, в Риге или где-нибудь в Саулкрасты и в Сигулде. И мне казалось, что все будут приходить к нам в гости. И они действительно пришли. Вот, например, пришла «Медуза». И все говорили: как хорошо у вас сидеть и пить чай. Но потом уехали обратно. Однако стали приходить и рижане, и вот они-то остались.

– Речь идет о политической эмиграции?

– Сейчас из России, в основном из Москвы, люди приезжают сюда «пересидеть». Это не то чтобы ты собрал все до последней книжки, уехал и никак не мог вернуться. Но чем дольше мы сидим, тем больше убеждаемся, что дальше ничего хорошего не будет. У меня, например, муж работает в России. Есть зарплата, есть работа – пока. Но если мы поймем, что это «пока» закончилось, и его работа накроется, как, возможно, все в России, мы что-то придумаем здесь.

– У нас, местных русских, возникает впечатление, что мы не подходим вам, беглым россиянам, вы не хотите с нами общаться.

– Любой человек, который приезжает в незнакомое место, не знает, куда ему пойти, чтобы с кем-то познакомиться. Для того чтобы найти свой круг, нужно создать место, куда люди из этого круга будут приходить. Москвичи, которые приходят ко мне сюда, –  это не местные жители. Это люди, которые имеют здесь дома. Я переехала на постоянное место жительства год назад, несмотря на то что квартиру мы купили уже давно. Но я уже в курсе здешних проблем, внутренних историй, могу себя назвать почти местной. Что касается известных, именитых москвичей, которых здесь становится все больше и больше, – они все равно пока «там». И они рады поговорить друг с другом  о чем-нибудь вроде: «А ты в какой школе учился? Я вот в этой на Арбате». – «А я вот в этой на Маяковке». 

– …Ты не готов терять ни статус, ни возможности, ты не можешь себе представить, что у тебя будет другая работа, тебе будет трудно зарабатывать на маленьком латвийском рынке?

– Лично я могу. Пока мой муж зарабатывает, я могу вкладывать в эту галерею большие средства. Есть какие-то продажи, их немного, но я понимаю, что это не как в Москве, когда ты открыл галерею на Арбате, и у тебя поток клиентов. Более того, я не из бедной семьи, но, приехав сюда на постоянное жительство, сказала себе: начинаю жить по-европейски, смотреть на ценники, покупая йогурт, ездить на велосипеде…  Но, наверное, 80 процентов моих московских друзей округляют глаза и восклицают: «Что ты там делаешь?! В этой Риге!»

– В провинции?

– Один мой приятель сказал «на периферии». Я отвечаю: понимаете, раньше я спала со снотворным, а теперь без, открываю окно, и у меня воздух свежий, и ребенок за год ни разу не кашлянул. И у нас такая молочная продукция, говорю я, а они спрашивают: «Ну и куда ты там ходишь, что ты там смотришь?»

– Давайте вернемся к вашей выставке. Вы расстроены, что 90-е не вернутся никогда? И можно ли изъять кусок свободной художественной среды, пересадить ее в чуждую землю и взрастить?

– Думаю, да. Тут показателен ваш проект «Диссиденты». Я вам честно скажу: когда его сначала закрыли, а потом я ехала по улице Стабу и увидела, что их опять открыли, я заплакала. Я подумала: как хорошо. Это может многим не понравиться, но проект с распятым Путиным и гвоздями очень силен с художественной точки зрения. Ты думаешь: ах, сейчас я в него гвоздь вобью! А потом думаешь: нет, я не могу в человека вбить гвоздь, кем бы он ни был. И мне еще понравилось, что художник решил остаться неизвестным, то есть он не ставил перед собой задачу сделать имя на скандале. Поэтому да, конечно, здесь свободно.

Что касается 90-х. Это было страшное время, мы с вами в нем жили и знаем, но это было время невероятной свободы, когда художник все время пробовал, где заканчивается он и начинается государство. Ты кричишь, хулиганишь, а государство никак не реагирует. Но чем дальше, тем будет хуже.

С другой стороны, получается, что чем хуже, тем лучше для искусства. Чем больше давит государство, тем больше искусство пытается его выталкивать. Это плохо, ужасно, я считаю, что все должно быть, и гвозди в Путина, и плохая живопись с розовыми пупсиками. Но, с другой стороны, буржуазность убивает запал в художнике: вот он начинает греться, греться, и в нем возникает такое: а я пойду, пойду против! В наши безумно богатые российские годы мои знакомые художники ездили в Таиланд, покупали себе костюмы Версаче, хорошие режиссеры какие-то сериалы снимали для богатых каналов, выставляли в инстаграм пироги с капустой и вообще себя хорошо чувствовали. А сейчас все переменилось! Люди опять начинают заниматься творчеством, настоящим, без подхалимажа, без денег. Кого-то просто запретили, кого-то выгнали, поэтому они теперь делают уже то, что хочется.