Предлагаю на суд читателей еще один эпизод из жизни известного немецкого командира дирижаблей Хорста фон Буттлара. …Похоже, ситуация складывалась таким образом, что нам скоро придется расстаться с воздухоплавательным дивизионом. Нам — это мне и моему приятелю Петерсону. Есть все шансы быть откомандированными назад в Вильгельмсхафен на «толстую посудину» (броненосец. — Пер.) с ее тоскливым внутренним распорядком. Иначе и быть не могло. 9 сентября мы потеряли дирижабль L 1, а погодя чуть более месяца — и L 2. У нас больше не было дирижаблей, а значит, флоту не нужны и офицеры-воздухоплаватели. К моей смертельной досаде по этому поводу добавлялось еще кое-что. Мучило угрызение совести, связанное с тем, что мне пришлось сплутовать ради спасения своей репутации в один из критических моментов освоения воздушного корабля. Все началось с того, что даже направление меня в воздухоплавательный дивизион произошло не совсем безукоризненно. А случилось это так. В водах Северного моря в районе Киля начинались маневры, где впервые должен был участвовать в качестве бомбардировщика аэроплан. Летчик Шлегель (почему-то мы считали его «сухопутной крысой») искал себе в экипаж наблюдателя-моряка, хорошо знавшего местность и акваторию близ Киля. Я сразу вызвался быть добровольцем. Шлегель скептически посмотрел на меня, подумал и с еле скрываемым сарказмом спросил: «Несомненно, Вы уже летали?» В это мгновение я почувствовал, как пьедестал моих надежд закачался и рухнул, погребая под собой сокровенную мечту. И тут во мне проснулся актерский дар. «Авиатик-моноплан» меня просто не интересовал, я наизусть знал, как он устроен, а уж совершить полет — это просто, как съесть второй завтрак. Я быстро взял себя в руки. «Само собой разумеется…» — изобразив на лице постную мину, безразличным тоном ответил я. Шлегель еще раз глянул на меня, кивнул головой в знак согласия, и ушел. А я остался со своими тяжелыми мыслями. Естественно, я никогда даже не сидел в самолете. Должен искренне признаться — это мошенничество оставило в моей душе неприятный осадок. Будущее не сулило ничего хорошего. Впереди меня ожидали тысячи опасностей и неминуемый вселенский позор. В оставшееся до полета время, я лихорадочно пытался хоть что-нибудь узнать об устройстве самолета и, прежде всего, об обязанностях пилота-наблюдателя. Я прекрасно понимал, что любая неловкость в действиях, выдаст меня с головой. Ситуация приобрела совершенно непредсказуемый характер, когда Шлегель стал консультироваться со мной по некоторым вопросам целевого использования самолета для решения задач во время маневров, которые, по моему мнению, как летчику должны были быть ему известны по определению. Неужели он проверяет меня? Вот влип в историю. Однако в какой-то момент я понял, что Шлегель не ставит перед собой задачу вывести меня на чистую воду. Он советовался со мной вполне искренне. Это могло означать только одно — в вопросах навигации и бомбардировки он был новичком. Тут уже я сел на коня. Мои советы и рекомендации сразу приобрели значимость истины в последней инстанции. Шлегель просто заворожено смотрел мне в рот… Прошло два дня. И вот наступил тот момент, когда Шлегель и я заняли свои места в аэроплане. Беспокойство вызывало то обстоятельство, что я сидел впереди, а это означало, что Шлегель мог контролировать все мои корявые действия. Несмотря ни на что, на душе было радостно в ожидании невероятного события — моего первого полета. Впрочем, пора заняться делом. Я углубился в карту, отыскивая Кильский залив. Между тем, Шлегель запустил двигатель, и самолет двинулся вперед. Ветер тугой струей ударил в лицо. Аппарат дрожал и трясся во всех своих сочленениях, земля неслась навстречу все быстрее. Тряска постепенно уменьшалась и в какой-то момент прекратилась вовсе. В недоумении я завертел головой. Земля медленно пошла вниз. В душе все запело от восторга… Летим! Летим! Однако вскоре мое воодушевление сменилось нарастающей тревогой. Я должен был найти корабль, стоящий на рейде фиорда, — цель нашей бомбардировки. Боже мой! Как этот мир знакомо выглядел сверху! Как карта. А если это так, то найти корабль можно будет без особого труда. Что-что, а карту я умел читать. Оглядевшись, я увидел характерные изгибы Кильского залива. Значит, летим туда! Делаю знак Шлегелю, и самолет плавно разворачивается в нужном направлении. Вскоре я увидел цель. Мы гордо прошли над кораблем, и я швырнул муляж бомбы. Через полчаса после посадки нам сообщили, что бомба точно накрыла цель. Задание выполнено! Вечером мы хорошо отметили это событие в офицерском казино. Мне был поднесен приз — огромная серебряная чаша для крюшона. Самое смешное в этой истории было то, что я не мог забрать с собой эту чашу. Ее просто невозможно было унести, да и хранить на нашей «толстушке» было негде. Через несколько дней после отлета Шлегеля я получил телеграмму следующего содержания: «Имею честь предложить Вам продолжить дальнейшую службу в воздухоплавательном дивизионе. Фрейер». В то время линейные крейсеры были переведены для базирования в Вильгельмсхафен, а мы остались со своей посудиной в Киле, проклиная свою участь и опасаясь, что будущие большие морские сражения пройдут без нас. Телеграмма внесла некоторое оживление в мою скучную жизнь. Хотя я абсолютно был уверен, что это тонкий розыгрыш одного из моих друзей-сослуживцев. Я засунул ее в свою сумку и принялся обдумывать ответный ход. В голове, правда, иногда проскальзывала пугающая мысль, а если она настоящая? Друзья вели себя спокойно и не реагировали на мои осторожные наводящие вопросы. Я отправился в штаб и зашел на телеграф, где, к моему глубокому смущению, убедился, что факт прибытия телеграммы из Берлина был зафиксирован в гроссбухе. Перспектива влачить жалкое существование на «толстушке» меня не устраивала, а полеты со Шлегелем зародили в душе совершенно незнакомое чувство — желание летать. Ответ капитан-лейтенанту Фрейеру ушел незамедлительно: «Согласен. Прошу ускорить перевод в Вашу часть». Ночью я не сомкнул глаз. Принятое решение обрывало привычный уклад жизни. Будущее представлялось неизвестным и, вместе с тем, прекрасным. Чтобы я не спал ночью, как убитый? Такое со мной случилось впервые. Утром меня вызвал начальник штаба и сказал, что читал мою телеграмму и, чтобы я выбросил из головы эти дурацкие дирижабли. На прощание он многозначительно намекнул, что будет внимательно следить за моей службой. Это была катастрофа. На ватных ногах я вышел из кабинета и поплелся по длинному коридору. Внезапно из двери телеграфа высунулась голова и крикнула: «Буттлар, тебе очередная телеграмма!» Не веря своим ушам, заскакиваю в комнату. Телеграфист сунул в руку бумажку, читаю: «Приказом командующего флотом Вы немедленно откомандировываетесь для прохождения дальнейшей службы в воздухоплавательный дивизион морского флота. Фрейер.» По правде говоря, о содержании и даже наличии этих телеграмм я своим друзьям ничего не рассказывал, опасаясь попасть в смешную ситуацию, если дело не выгорит. Однако на следующий день пришло подтверждение из штаба. Не веря до конца своему счастью, я уехал в Берлин, где вскоре должен был вблизи увидеть свой дирижабль. В то время я знал только о L 1 — первом флотском дирижабле, который погиб 9 сентября 1913 г. во время маневров. Несмотря на это трагическое событие, желание летать на воздушном корабле было непреодолимым. Тем не менее, я прекрасно понимал, что эта мечта совершенно несбыточна, поэтому изо всех сил пытался избавиться от нее. И вот теперь моя мечта становилась явью. Невероятно! Никогда не забуду того всепоглощающего волнения, когда 1 октября 1913 г. в 8.00 в эллинге Йоханнистайля, рядом с L 2, я представлялся по случаю прибытия в отряд. Напряжение в душе стало спадать только тогда, когда командир объявил, что мы немедленно перебазируемся в Дрезден, где нас ждет воздушный корабль «Ганза», зафрахтованный морским флотом у компании «ДЕЛАГ». Ура! Пеленг на «толстушку» растаял, как мираж. Спустя два дня, мы отправились по железной дороге в Дрезден. Уже утром следующего дня был организован временный экипаж «Ганзы», и после нескольких учебных полетов, мы обрели полное доверие к нашему необычному военному транспортному средству. Наш 7-й Саксонский воздухоплавательный отряд провел в Дрездене несколько недель, проводя интенсивные тренировочные полеты. В перерывах наших занятий мы совершили несколько рейсов с пассажирами на борту. В один из дней нам было объявлено, что король Саксонии Аугуст III изъявил желание посетить наш отряд. Я никогда не забуду этот визит. Мы квартировались в окрестностях замка Юбегау (местные жители говорили — Иибихау), загородной резиденции короля. Каждый, кто хоть однажды участвовал в подобных мероприятиях, знает, что они сильно смахивают на театрализованное представление. Нас построили на плацу, и вскоре появился король. Он поднялся на небольшую трибуну и коротко поприветствовал нас на жутком местном диалекте: «Мне очень рад я здесь в Дрэздн идет приветствовать!» Стоящий рядом со мной Вайгельбир, бывший плотник, честный восточный пруссак, вздрогнул и издал нечленораздельный звук. Краем глаза я увидел, как его глаза вылезли из орбит, а лицо покрылось красными пятнами. Что было мочи, он боролся с приступом смеха, пытаясь сохранить торжественность момента. Комизм ситуации внезапно обрушился и на меня. Неимоверным усилием воли мы сдерживали, рвущийся на волю, хохот. Король заметил легкое волнение в наших рядах и после короткой паузы добавил, обращаясь к нашему командиру: «Особенный мне рад, господн капитн, что ваш людь сделали на меня хороший впечатлений». Наши с Вайгельбиром лица слились с цветом наших синих мундиров. По окончании торжеств, нам подали по бокалу шампанского и легкую закуску. На банкете присутствовали все офицеры и доктор Эккенер (легендарный создатель дирижаблей и соратник графа Цеппелина — Перевод.). В беседе король спросил у доктора, на каком факультете тот получил ученую степень. Когда Эккенер ответил, что изучал национальную экономику, король, почувствовав в нем родственную душу и расчувствовавшись, сказал историческую фразу: «Пожалуй, и вы не сильно разбираетесь в воздухоплавании». Наше время в Дрездене подходило к концу. «Ганза» отправлялась в Гамбург к новому месту базирования. Обслуживать дирижабль в этом полете должен был наш экипаж. Эккенер и Леманн, занимающиеся, по просьбе Штрассера, нашим обучением, использовали малейшую возможность, чтобы дать нам потренироваться в управлении воздушным кораблем. В три часа ночи «Ганза» должна была стартовать. Мы приготовились выводить корабль из эллинга, но сильный встречный ветер не позволил сделать это. Снова ночь. На этот раз идеальная погода, но Гамбург утонул в сильном тумане. Отбой… Следующая ночь. Наконец, с погодой на всем пути более или менее нормально. Быстро занимаем места по расписанию. По штату экипажа я занял место курсового рулевого рядом с компасом. В предчувствии великолепного полета сердце радостно билось в груди. Но погода преподнесла нам сюрприз. В районе Торгау стало пасмурно и в воздухе закружились снежинки. И чем дальше мы летели, тем их становилось все больше и больше. Вскоре в снежной пелене скрылся горизонт, усилился ветер. Воздух посвежел, дохнуло зимой. Три бессонные ночи даром не прошли и дали о себе знать. Я сладко зевнул… Внутреннее помещение гондолы раздвинулось до бесконечности… Мимо медленно проплыл мой приятель Петерсон с дамой… «Мы улетаем на Северный полюс» — бросил он через плечо… Здесь я проснулся. Я уснул за штурвалом?! Объятый ужасом, я огляделся вокруг. Командиры напряженно вглядывались за борт в снежную муть. Они ничего не заметили. Слава Богу! Но корабль заметил это. Мы лежали курсом на юго-запад, вместо того, чтобы следовать на северо-запад. Итак, я спал целых 8 румбов! Мои руки самопроизвольно переложили руль на нужный курс. Никакой черт не смог бы прочесть по моим глазам, что что-то произошло. Около трех часов дня мы прошли Уельцен. Вскоре показался Люнебург. Высокие башни Гамбурга заставили нас набрать высоту и нырнуть в облака. После прохождения города мы снизились. Быстро темнело, и вскоре мы погрузились в ночь. Все попытки найти эллинг оказались безуспешными. Мир вокруг нас исчез. Вдали в светло-сером пюре плавали огни города, а здесь царил непроглядный мрак. Доктор Эккенер погрузился в раздумья. После непродолжительного обсуждения ситуации, было принято решение садиться здесь в поле. Мы снизились и развернулись по ветру. Земля была уже совсем рядом, когда сзади раздался крик: «Осторожно! Провода!» Но было поздно — киль коснулся проводов. Яркая вспышка озарила окрестности, выхватив из темноты близлежащее пространство. Сердце рухнуло в сапоги, мы замерли, ожидая худшего… Но ничего не произошло. Послышались резкие команды срочной швартовки, с глухим стуком в землю воткнулись швартовочные якоря, еще несколько минут — и дирижабль замер, прочно соединенный с землей. С рассветом мы снялись с места, и скоро были на базе.
