«Много ран бинтами не замотаєш и лекарствами не запьешь» — Анастасия Дмитрук
24-летняя поэтесса Анастасия Дмитрук полтора года активно занимается творчеством и волонтерством. После стихотворения "Никогла мы не будем братьями", которое написала в позапрошлом году в конце зимы, издала сборник стихов "Верните нам наше небо". "Революция изменила мою жизнь, - рассказывает. - Сейчас большую часть времени провожу на своих творческих встречах в госпиталях и военных частях".
Не раз приходится слышать: чем дольше продолжается война, тем больше солдаты устают от песен и стихов. Им хочется, чтобы их просто выслушали и поняли, или по крайней мере помолчали с ними.
Бывает по-разному. На полигоне в Николаеве, когда на базе 79 бригады формировался добровольческий батальон "Феникс", у меня была фантастическая встреча с бойцами. Я чуть не опоздала на поезд, потому что не могла вырваться из-за них подписывала сборники. Когда закончились сборники, просили подписать им шевроны. Мужчина лет 45 попросил подписать сборник "для Марички", своей дочери. Сказал: дочь не знает, что папа на войне. Девочке лет 7, не хотел ей рассказывать, чтобы не переживала за папу и не плакала. Поразило, что на войне люди такие голодные до книг. У нас тут в городах мало кто из мужчин заходит в книжный магазин. А там была огромная очередь за книгой была.
Что бойцов больше всего тревожит? О чем эти люди готовы говорить?
Один боец под 50 в Ирпенском госпитале подошел после моего выступления. Говорит: "Я пошел добровольцем в Харьковский батальон, я врач по специальности хотел помочь ребятам. Но все произошло быстро: нас быстро отправили на позиции, быстро обстреляли. После первого же боя я попал в больницу, и вот я здесь ранен. Я же не успел ничем ребятам помочь. Никого не вылечил. Мне кричат "Слава героям!". Я видел тех, кому не повезло, кого по кускам собирали, кто не доехал ни до больницы, ни до дома. Я им ничем не помог, и как мне жить с этим?" Это для него была очень большая травма. На следующий день после нашего разговора он должен был ехать опознавать тела товарищей.
Часто бойцы молчат. Чтобы не бередить собственные раны, или не надеются, что их поймут в тылу.
Да, есть такие. В конце мая я ехала в Тернополь раховским поездом. Мой попутчик - молодой парень в спортивном костюме, с большой бутылкой пива. Зовут Вова. Сразу перезнакомился со всеми соседями. Я пыталась читать книжку, но он не давал. Постоянно расспрашивал ни о чем. Говорили о разном, а потом он внезапно решил показать мне свои шрамы на ногах - страшные подсохшие язвы. Вова объяснил, что это от извести, потому что он делает ремонты в новостройках. Потом вдруг выпалил: "Думаешь, люди ценят тех, кто ушел в АТО? А я думаю, что нет. Домой еду, с войны". Он угощал меня чаем и сладостями, рассказывал все, что наболело. Раз ночью, когда был на дежурстве, на них напали. Он догнал врага, когда тот пытался проникнуть в казармы, где спали наши ребята, и ликвидировал его без единого выстрела. Говорил, что эта сцена теперь снится ему каждую ночь, и он просыпается в холодном поту, поэтому почти не спит. Рассказал, как старушка принесла им на блокпост пакет с едой и подорвалась на своей же гранате. Вовины язвы на ногах на самом деле были шрамами от осколков, которые ему по-живому вынимали, заливая спиртом, потому что не было возможности добраться до госпиталя. У ребят много ран в душе, которые бинтами не замотаешь и лекарствами не запьешь.
Много солдат совсем юные ребята. На войне люди взрослеют значительно быстрее. Как они научились жить на войне?
Зимой я познакомилась с племянником моей учительницы: ему 18, был на Майдане, бросил институт, когда началась война, и ушел на войну добровольцем. Он долго готовился к тому, чтобы его приняли в спецназ. Каждый день бегал у себя по району, таскал железо, чтобы сдать физические нормативы. Он снайпер. Провел 29 дней в Донецком аэропорту и говорил мне, когда вернулся: "Я лежал на полу, надо мной летали снаряды и взрывались осколки. Я хотел бы тот миг сохранить нажать на "стоп" - как в компьютерной игре, а потом дать кому-то его пережить". Сейчас поступил в Военную академию, хочет делать военную карьеру. Юный, а уже говорит: я хочу детей, и чтобы они гордились мной. Говорит, что делает все для этого.
В прошлом году в июне впервые пришла в военный госпиталь в Ирпене. Готовилась к самому худшему увидеть тяжелые раны. А увидела совсем молодых ребят по 18 лет с детскими лицами. Смотришь на него и представляешь, как он еще вчера сидел за партой и читал Шевченко. А сегодня в госпитале раненый. Это был для меня большой эмоциональный удар. Ребята читали мне Есенина. Один 27-летний боец приглашал на свидание. Я оставила ему телефон. Через несколько месяцев звонок: этот парень вернулся из окружения. Он позвонил мне поговорить, потому что никто из его родных, оказывается, и не знал, что он на войне. Больно было представить, что человеку, вернувшись из такого ада, не с кем разделить радость жизни. Через несколько дней я поехала в Николаев с творческим вечером, там мы с ним и встретились. Он бежал ко мне с букетом цветов, говорил, что не мог прийти ко мне без букета. Мы прогулялись, ели мороженое, и он позвал меня замуж. В тот момент я ощутила всю трагичность нашего времени, этой неожиданной войны, когда мы резко чувствуем, что смертны, и хотим жить на полную. Он, синеглазый, вырвавшись всего на пару недель из поля боя, так жадно глотает жизнь. Мы остались добрыми друзьями.
Как вчерашним бойцам научиться снова жить не на войне? Тем более тем, кто-то вернулся калекой, кого не дождалась жена?
Признался мне знакомый боец: "Надо каждого, кто возвращается, окружать теплом и вниманием, разной радостью чтобы было легко войну забыть. Чтобы война накрылась новыми эмоциями". Никто из них не претендует на всенародную любовь. Хотят тепла и домашнего уюта. Многих после войны девушки не дождались. "Извини, я нашла другого". "Тогда, - говорил мне боец, - один только выход брать водку и напиваться".
В госпитале видела парня Ивана, который прошел Иловайский котел. Попал в плен. Его освободили, а потом в бою один из его собратьев передал ему гранату. Он почувствовал, что что-то не так с гранатой уже держа ее в руках. Бросить не мог, потому что подорвались бы его товарищи. В конце-концов она взорвалась у него в руках. Он потерял обе кисти рук и глаз. Я с ним виделась несколько месяцев назад он уже выздоровел, бодрячком, возвращается к жизни. Ему сделали простой протез на руку, но он ленился его одевать и разрабатывать. Но его мама рассказала мне, что его часто накрывает воспоминаниями от увиденного: как исчезали друзья на ровном месте от взрыва гранаты. Каждый из них нуждается в психологической помощи.
Один боец говорил: "В тылу много кто сидит и ждет, пока ребята вернутся с войны, и потом мы будем вместе что-то менять в стране. Ничего не будет. Вы должны здесь все изменить сами до нашего возвращения. Потому что воинов надо встречать с каким-то результатом. Они все очень травмированы и у них всех нарушена адекватность. Поэтому не ждите от них перемен. Делайте их сами, пока бойцы держат линию фронта". Он был в Айдаре, сейчас переводится в другой батальон. Хочет в горячие точки. Говорит: "Не о чем говорить с людьми, которые здесь. Готов вырубить, когда они спрашивают, что чувствую на войне. Съездите и почувствуйте".