Записки вятского лоха. Октябрь, 2015 / «Оказалось, ты – истеричка…» :: Корреспонденция

Один знакомый редактор осведомляется, послав мне «своего» автора: смотри, каков чувак, – гигант. Очень бы хотелось знать твоё мнение.

Я грю: обалденно пишет. Главное грамотно, что в последнее время очень ценно в плане редактирования и исправлений (мы же не на ставке: «Непромокаемые энтузиасты!» – восклицал футурист Каменский.)

Спрашивает: а что не нравится? "Да всё, в принципе, окей. Вот токмо не цепляет почему-то", - отвечаю я, одновременно ставя главы Светланы Алексеевны, с трёх первых слов, фраз которой читающего просто засасывает в ненасытную муть, желчь происходящих перипетий недалёкого, в общем-то, прошлого. Как медуза планктон. Как чёрная дыра бытие.

Старые библиотечные книжки…

То чья-то фотка выскользнет из-под обложки. Закладка, мелко исписанная рваным почерком в порыве любовного признания – дошла ли до адресата?

Вдруг – открытка полувековой давности с поздравлениями на Первомай.

Мгновением проносится мимо чья-то жизнь.

…И если бы не совместная, на двоих, книга, ты бы никогда не соприкоснулся с этим незнакомым человеком. Наряду с тобой вникающим когда-то в текст. Думавшим о том, о чём думаешь сейчас ты. Может, мечтавшим о чём-то схожем (например, когда же к чертям собачьим крякнет Брежнев, и начнётся новый век). А может, и попросту строчившим мелкие забористые шпоры для зачёта по Истмату. Что тоже неплохо.

Жив ли ты, брат?..

Я?

Спасибо, жив.

Пара слов к юбилею Есенина

– В первый и последний раз! – посмеивался позже Бабель.

Вернувшийся домой под утро в полном непотребстве. Без бумажника и паспорта – и вообще до такой степени закружившийся в чаду безудержного куража-веселья, что совершенно ничего не помнил. Потерял память.

А ведь он слыл исключительным трезвенником и несгибаемо правильным товарищем. Пропагандист, политработник. Коммунист в конце концов.

Но то, что произошло в ночь есенинской свадьбы с Толстой, показало обратное.

По воле «Серёженьки» Бабель неожиданно для себя сделался неуёмным и бесшабашным кутилой. «Алконавтом», как бы сейчас назвали. С дикими космогоническими плясками, завываньями и переодеванием. Нырянием в пруд – исподнее долой! После – кудахтаньем и кукареканьем: ау, скоро утро.

«Тогда не верили, не поверят и сейчас», – не без иронии вспоминает С. Гехт, ученик Исаака Эммануиловича.

Банный день

Вот ведь. Уехал в парную. Разговелся. Хлопанул пивка. Базар-вокзал. Кайфуем.

И тут, внезапно – озарение! Поставил в печать текст, к нему анонс, а в нём – тавтология. Покумекал-покумекал – да, так и есть. Выдал некачественный анонс. Ну что, господи, за напасть...

Вызвал такси, нехотя собрался. Извините, мол, братцы: кажется, утюг дома не выключил. (Друзья и не подозревают, что редакторствую в Москве помаленьку.) Возвращайся быстрей, – напутствуют. Ладно.

Попали с водилой в пробку. С трудом добрались. Дом.

Поднимаюсь на десятый. Нервно врубаю комп. Долго грузится, зараза. Прайм-тайм. Как раз все смотрят новости и периодику. Не хочется выглядеть идиотом-то. Скажут, вятский лох – он лох и есть.

Открываю журнал. Нету никакой тавтологии. Всё в порядке. Сижу размышляю, что делать дальше.

Кризис таки кончился

Интересная аналогия.

Пик неумолимого падения вниз достигнут, – сказал ВВП. И тут же, резко, бац! – подъём думских зарплат.

Типа чётко сработали пацаны – еле-еле остановили апокалипсис на пике (могли бы ведь и не тормознуть.) Причём ведь только-только с каникул, бедняги, вышли. Надо бы им дать чуток на лапу.

И вот эти отдохнувшие чинуши, видите? – словно лоснящийся швейцар, получивший трёшку на воротах в блатной советский ресторан «Прага», – важничая, высокомерно-чинно открывают народу заветную дверь в скорую неизбежную(!) стабильность, процветание и долларовое благополучие. Дай-то бог, дай-то бог…

Спасибо, отцы родные. Низкий вам поклон.

Газпром

– Послушай, друг. Вот скажи, – встретил я знакомого олигарха из Газпрома: – Почему во всём мире цена на газ падает. А у нас, в России, всё время растёт?

– Ты неправ, – гулко пробасил он сверху. – Здесь тоже падает.

– Это как это, – прищурился я, согбенный, маленький.

Гоготнув, низким голосом:

– У нас стоимость поднимается намного медленней. Чем у них – опускается…

Пример косноязычия (без политики)

Человек, член Союза писателей, позиционирующий себя эссеистом, пишет: «на Донбассе» и одновременно «в Украине». Яркий образчик того, как сумбур и каша в мыслях срывает крышу в ущерб элементарной грамотности.

Подражая Уфлянду

В кружку упала мушка.

Вопрос: пить, али таки – не пить?

Не шути так, жисть-подружка!

Русского мушкой…

Русского мушкой… (с усилением)

Русского мушкой – не удивить.

*

Сколько лет прошло – 20, 30?

Жили-жили, и вот те на!

Оказалось, блин, ты – истеричка,

Да такая, что просто беда.

Пара-тройка анекдотов напоследок

– Доброе утро! Перепишите на меня свою квартиру.

– Что вы себе позволяете?!

– Ой, простите ради Господа бога. Да снизойдёт благодать Святаго Духа! Не с того начал. ...Светлая, светлая душа. Верите ли Вы во Всевышнее начало начал?

*

– Коля. Почему тебе никогда ничего не нравится: жизнь, солнце, море, птицы, пляж. Ну посмотри – красотища!

– С чего ты взяла, что мне не нравится всё это дерьмо?

*

– Ну послушай, Ксюш. Меня мучает вопрос: почему все вопросы, которые меня мучают, такие рекурсивные?

– Вот что, подружка. Тебе наверняка нужен человек, который будет игнорировать тебя такой, какая ты есть.

– …Да. Знаешь. Я долго думала, прежде чем пришла к заключению, что мне нужно перестать долго думать.

– Молодчина! И вообще – бог любит трилогии.

– Да, все мы любим обобщать.

– Заруби себе сразу и на носу.

– Ты слишком пошла.

– Куда.

*

СССР. 1960-е.

Москва. Зима. Снег. Мальчик играет в футбол. Удар – звон разбитого стекла!

Выбегает дворник: суровый мужик с лохматой метлой. И гонится за пареньком. Тот, что есть мочи, утекает от него.

И шепчет, улепётывая:

«Ради чего? Весь этот имидж уличного хулигана. Проклятый футбол. Все эти друзья. Зачем?! Ведь сделал же уроки, давно. Отчего не сижу дома на диване и не читаю книжку моего доброго любимого Хемингуэя?»

Гавана. Эрнест Хемингуэй дремлет в своём кабинете на загородной вилле. Дописав очередной роман.

Чешет бороду:

«Зачем, зачем всё? Как же надоело. Советская Куба. Пляжи, бананы, сахарный тростник. Эта жара, чёртовы кубинцы! Че Гевара… Почему я не в Париже? Почему не пребываю с лучшим другом Андре Моруа в обществе двух прелестных куртизанок. Попивая утренний аперитив и беседуя о смысле жизни?»

Паpиж. Андpе Моpуа в шикарной шёлковой спальне. Поглаживая по бедру прелестницу. Небыстро глотая вискарь.

Стуча льдом по дну бокала:

«Как же обрыднул этот факинг (по-французки) Паpиж. Грубые неумелые и неуёмные французы. Тупые куртизанки. Эйфелева башня, с которой тебе плюют на лысу голову! Почему я не в Москве, где холод и снег, и Новый год?.. Почему не сижу с дорогим моему сердцу Андреем Платоновым за рюмкой ледяной «столичной». И не разговариваю с ним о проблемах всемирной истории, философии и литературы?»

Москва. Жуткий холод. Снег. Андрей Платонов в ушанке, валенках. С лохматой метлой. Гонится за мальчонкой-футболистом и думает: «Ну, гадёныш. Догоню – убью!»

*

Современная литература, как ни странно, – наименее опасный вид социального протеста. Хотя и это уже говорится с оглядкой. И это уже не анекдот.