«Он был замечательный мужик, добрый, щедрый, с душой нараспашку»

Марина Влади — о жизни с Владимиром Высоцким, его любви к родине и отношении к смерти

25 июля исполняется 40 лет со дня смерти Владимира Высоцкого. Накануне этой даты вдова поэта Марина Влади рассказала «Известиям», что считает его стихи энциклопедией советской жизни, объяснила, почему он не боялся смерти, а жить мог только в России.

— Что из вашей жизни с Высоцким вы вспоминаете в первую очередь? По какому поводу?

— Обычно вспоминаю без всякого повода и не только вспоминаю. Володя мне по-прежнему часто снится. Думаю о нем, смотрю его фильмы, фотографии, которые мне присылают. Плохо сплю и по ночам слушаю радио, по которому порой звучит голос Володи. Это меня всегда будоражит и волнует. Помню не отдельные кадры, как в кино, а все 12 лет совместной жизни — его гениальность, нашу встречу и главное — нашу любовь.

— Она должна была обязательно произойти. Мы были оба знамениты. Володя видел мои фильмы. Я часто ездила в Россию, где мне сразу о нем стали рассказывать. Мы познакомились в ресторане ВТО, где обычно собирались актеры. Мы с друзьями пришли туда после его спектакля «Пугачев» в Театре на Таганке. Все были в восторге. Володя сразу подошел ко мне и сказал: «Наконец-то я вас встретил. Вы будете моей женой!»

— Вас это не удивило?

— Он произнес эту фразу не как пылкую тираду, а в шутливом тоне. Говорил, что давно в меня влюблен, несколько раз смотрел мой фильм «Колдунья». После его слов я рассмеялась. Такое признание мне делали не сотни, а тысячи мужчин и даже женщин: «Я влюбился в вас, вы моя героиня». Нечто подобное говорят многим актрисам и актерам. Это приятно, но иногда может надоедать, когда люди в состоянии экзальтации хотят взять вашу руку, поцеловать…

Встретив Володю, я сразу поняла, что вижу гениального актера, поэта и певца. Потом он мне всю ночь пел песни. Мы долго оставались с ним только друзьями, а начали жить вместе намного позже. Мы оба артисты, которые больше всего любили искусство. Нам было ужасно интересно вдвоем. Кроме того, Володя очень напоминал моего отца. Всё это вместе превращало наше общение в нечто чудесное.

— «В России меня больше любят, чем во Франции», — сказали вы однажды. Почему?

— Прежде всего из-за Высоцкого. В России мы прожили удивительную историю любви — может быть, одну из самых замечательных в минувшем веке. Меня по-прежнему знают и любят и во Франции, где я играю в театре, выступаю на телевидении. Но таких чувств, как в России, конечно, не питают.

— «Высоцкий — как вулкан, — говорил мне его французский биограф Ив Готье, — чтобы его понять, нужно спуститься в кратер». Вы не только спустились, но и долго в нем жили. Вам не было страшно оказаться в этом огнедышащем Везувии, в котором можно сгореть заживо?

— Очертя голову мы вместе с Володей нырнули в его огонь и лаву... За мою длинную жизнь у меня было несколько любовных увлечений, четыре мужа. Но наша история и для Володи, и для меня самая главная. В творческом плане он уникален. Помимо актерского, оставил огромное поэтическое наследие — около 800 стихотворений, из которых примерно половина стала песнями. Возможно, поэзия для исполнения под гитару становилась для него слишком тесной. Он начал переходить на прозу, сочинял рассказы и сценарии.

— «Я жив 12 лет тобой и Господом храним», — написал вам в своем последнем стихотворении Высоцкий. Какие самые счастливые моменты вашей с ним жизни?

— Мы совершили замечательное свадебное путешествие на теплоходе «Грузия», но это банальная сладость. Самые интересные моменты связаны с искусством, когда Володя читал мне свои стихи. Порой будил меня ночью, чтобы прочитать что-то новое. Нас связывала не только любовь мужчины и женщины, но и сопричастность людей творческих. Она и стала одной из самых прекрасных сторон нашей жизни. Для него было очень важно, что я исполняла его песни. Мы записали во Франции пластинку, которую в Советский Союз не пустили.

— Вам приходилось разрываться между Парижем и Москвой. Что было для вас самым трудным?

— Границы и страны для нас не имели значения. Он мог быть в Советском Союзе, а я во Франции. В Москве я жила восемь месяцев в году, полностью посвятив себя Володе. Редко бывает, чтобы у актера, поэта или музыканта была жена, которая занимается им с утра до ночи. Для этого мне пришлось отчасти пренебречь своей карьерой. Володе постоянно нужна была помощь. Несколько раз я спасала его от смерти. Жизнь наша была сложной. Далеко не небесный рай, в который я вообще не верю. Верю в жизнь, но не в возможность встречи после смерти. Это было бы слишком красиво.

— «Да, у меня француженка жена, / Но русского она происхожденья»… Вы были похожи или абсолютно разные?

— Я русского происхождения не только по крови, но и по тому, что мне передали родители. Они привили, прежде всего, любовь к искусству. Я человек русской культуры. Если бы у меня ее не было, мы бы с Володей никогда не встретились. Француженка, наверное, не стала бы с ним так долго возиться и жертвовать своей карьерой и даже детьми, которых я порой долго не видела. Они ходили в школу, а я могла их забирать с собой в Москву только летом. Всё остальное время сыновья оставались в Париже с моей мамой или в интернате. К счастью, я не прекращала сниматься. Надо было много зарабатывать, чтобы быть материально независимой.

— Какие главные черты его характера?

— Он был замечательный мужик — добрый, щедрый, бесшабашный, с душой нараспашку. В большей степени русский, чем подавляющее большинство других. Его широта проявлялась и в том, что он себя никогда не жалел, буквально сжигал свою жизнь, как сумасшедший, и умер в 42 года.

У Володи каждый день получался очень напряженным. Ему некогда было спать. Утром шел в театр на репетицию, днем снимался, вечером играл в театре, а ночью писал стихи. Или пел для друзей. Можете себе представить, какая у него была энергия и ответственность перед своим искусством. Прекрасно понимал, кем был, знал себе цену. Тем не менее, несмотря на все запои, когда он все ломал и крушил вокруг себя, Володя никогда не трогал своих рукописей. Это поразительная деталь.

— «Евгения Онегина» называли энциклопедией русской жизни. То же самое, считал Ив Готье, можно сказать о песнях Высоцкого. Вы согласны?

— Конечно, его песни были энциклопедией жизни советской, они имели свой подтекст. Такого подтекста не было у Пушкина, который мог обо всем говорить прямо.

— Почему не сложились его отношения со знаменитыми коллегами — шестидесятниками? Они завидовали его успеху? «И мне давали добрые советы, / Чуть свысока похлопав по плечу, / Мои друзья — известные поэты: / «Не стоит рифмовать: «Кричу — торчу»!»

— Никто из них не помог ему ни издать книгу стихов, ни вступить в Союз писателей, чтобы получить различные преимущества, их у него никогда не было. Первым из больших поэтов его оценил Бродский, с которым мы встретились в Нью-Йорке. Володя читал ему свои стихи, а Иосиф написал посвящение на подаренной ему книге стихов, ее потом Володя часто брал в руки.

— «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь босые души» — можно ли считать эти строчки его творческим кредо, символом веры?

— Они — образ его трудной жизни, творчества, страданий и боли, потому что его не печатали, вырезали кадры из фильмов, закрывали спектакли. Театр на Таганке мог репетировать пьесу целый год, потом являлась Фурцева, махала ручкой и изрекала: «Нет, мне не нравится». И вся работа шла в помойку. Володя отдавал себе отчет в масштабе своего таланта, а его лишили возможности свободно писать и выражать свои мысли.

— Очень ею гордился. Помню, когда мы с ним гуляли летом по улицам, из каждого окна доносился его голос. Володя смотрел на меня и радовался, как ребенок: «Ну что, слышишь?!» Он любил людей, иначе бы не выступал, как сумасшедший, по пять раз в день, порой с подпольными концертами. Но ему не давали даже нормально выступать.

Его приводило в ярость, что он был любим всей страной, а его лишали возможности вместе с женой поехать в Париж. Целых шесть лет мы ждали разрешения на выезд. Всё это время я ходила в ОВИР, обивала пороги разных министров. В конце концов Володя получил разрешение только потому, что ситуация стала действительно скандальной.

— Во Франции мне приходилось слышать, что Депардье и Высоцкий похожи по своему восприятию мира — у обоих все на оголенном нерве. Согласно легенде, Депардье утверждал, что Володя оказал на него больше влияния, чем Станиславский. Так ли это на самом деле?

— Я снималась с Депардье (в частности, в фильме Жака Руффио «Семь смертей по рецепту». — «Известия»), неплохо его знаю. Но извините, нельзя сравнивать хорошего актера с гениальным поэтом. Не хочу обидеть Володю и ставить его на одну доску с Жераром.

— Случалось ли ему испытывать сомнения?

— У Володи-поэта никаких сомнений никогда не было. Может быть, они у него появлялись как у актера, в частности, когда он репетировал роль Гамлета в замечательной постановке Юрия Любимова, одной из лучших, которые я видела в своей жизни. Только что умер мой близкий друг Марсель Марешаль (известный французский режиссер. — «Известия»). В его марсельском театре Володя тоже играл Гамлета...

— Его окружали настоящие друзья или в основном случайные люди, которые хотели примазаться к его славе?

— И те и другие. Некоторые поклонники за ним ухаживали, как безумные. Но были и такие, которые пытались его использовать. По-настоящему близки ему были три-четыре человека, такие как Сева Абдулов, его друг последних лет Вадим Туманов (предприниматель, которому Высоцкий посвятил несколько песен. — «Известия»). Или Миша Шемякин, который был влюблен в Володю.

— Обсуждали ли вы с ним возможный переезд во Францию? Ему было бы интересно?

— За прожитые нами вместе годы Володя, конечно, мог бы перебраться в мой дом. Этому ничто не мешало. Но он никогда об этом не думал. Его язык, душа, поклонники были русскими. Ему нужны были его корни. Разве мог такой поэт жить в стране, где не понимают его песни?! Володя знал, что его обожают в России, и не смог бы жить без своей публики.

— Вы замечательно готовите. Среди написанных вами десяти книг одна посвящена еде: «От сердца к желудку». Андрей Тарковский, уже неизлечимо больной, восхищался вашими биточками. Володя был в какой-то степени гурманом?

— Как любой человек, он любил поесть, но никогда не был гурманом. Володе было всё равно, что ему давали. Часто даже не знал, что у него в тарелке, потому что никогда о еде не думал.

— «Кто кончил жизнь трагически, тот — истинный поэт!» «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним». «Я жив! Снимите черные повязки!» Это строчки как заявка на бессмертие?

— Так оно и будет. Его будут слушать на протяжении веков. Как Моцарта. У него много песен, в которых Володя говорит о смерти. Он ее не боялся. Потому что знал, что останется навсегда.

СПРАВКА «ИЗВЕСТИЙ»