«Русские идут». Кто и зачем готовится к войне с Россией прямо сейчас
Справится ли наша страна, если завтра случится настоящая война? Устоит ли экономика? Эти вопросы ведущая Елена Афонина обсуждала с гостями в студии «Первого русского» – первым министром госбезопасности ДНР Андреем Пинчуком, председателем правления Союза добровольцев Донбасса Александром Бородаем, а также военным обозревателем «Комсомольской правды» Виктором Баранцом, присоединившимся к беседе по скайпу.
Они сами назвали нас врагами
Елена Афонина: Мы в начале программы уже обсуждали провокации со стороны «западных партнёров», а также тревожные для обывательского глаза сигналы, которые содержит в себе новая стратегия. Мы увидели там слова «война», «подготовка к войне».
Виктор Николаевич, а на ваш взгляд, не являлось ли определённым посылом ещё и то, как в 2018 году в послании Федеральному Собранию Владимир Путин продемонстрировал на слайдах практически всё новейшее и перспективное вооружение нашей страны? При этом Запад самым активным образом отреагировал на «оружие Судного дня» – подводные аппараты «Посейдон». Для чего это было сделано?
Виктор Баранец: За 90-е годы, после развала Советского Союза, мы отстали в вооружениях от передовых армий мира, и прежде всего от США и Китая. Наше военно-техническое отставание было очень серьёзным, а это вопрос опасный для устойчивости государства.
Поэтому мы решили не включаться в гонку вооружения, а начать работать над оружием, которое могло бы компенсировать наши недостатки в обычных вооружениях. Так у нас и появился целый выводок гиперзвуковых вооружений, в том числе и подводный беспилотник «Посейдон», о чём 1 марта 2018 года Путин не постеснялся рассказать.
Я мог бы долго рассказывать о тех новейших разработках, которые у нас появились. Сегодня мы не можем тягаться с США в вопросе создания авианосцев – у них их 12 штук, а у нас – ни одного. Вернее, был один хиленький, «Адмирал Кузнецов», но он до сих пор стоит на ремонте, и сможет ли в 2022 году выйти из доков – неизвестно.
Потому была принята стратегическая цель – не включаться в гонку вооружений, не плодить численность кораблей, ракет и так далее. А сделать немного оружия, но такого, которое бы демпфировало превосходство Запада, девальвировало бы его. Поэтому у нас и появились ракеты «Циркон», «Кинжал», «Калибр» и напугавший всех «Посейдон».
Это уравновешивает боевой потенциал с нашим основным врагом. Я военный человек, и для меня противника нет, у меня есть враг. Тем более что враг меня так и называет. Президент США Джо Байден не успел нагреть кресло в Белом доме, как уже через полтора часа назвал Россию врагом. А мы его пока ещё называем партнёром.
Вот так бы я ответил на вопрос. Мы не включаемся в гонку вооружений, мы не тратим на это деньги, военный бюджет у нас в 15 раз меньше американского. Но зато русская инженерная мысль смогла даже при дефиците денег на вооружение создать такую боевую технику, которая превосходит ту, которая находится на вооружении у передовых армий мира. Поэтому наша армия теперь тоже в ранге передовых.
Мы не будем, как в Латвии, учить население окапываться в огородах…
– Виктор Николаевич, я хочу вернуться к самой Стратегии национальной безопасности России. Вот именно к тому фрагменту:
Для вооружённой защиты России, целостности и неприкосновенности её территории организуется оборона страны. Предполагается ввести подготовку экономики к обеспечению защиты государства от вооружённого нападения и удовлетворению потребностей и нужд населения в военное время.
Вот эти слова про сохранение ценностей, про нужды населения в военное время – они очень настораживают. И сразу вспоминается, как в советской школе нам рассказывали, где находится ближайшее бомбоубежище, как объясняли, что сюда надо бежать в случае опасности.
А сейчас, если переходить на такие рельсы, надо тоже проводить обучение населения? Этим должно заниматься МЧС – собирать людей, рассказывать, как надо действовать в условиях военного времени? И вообще, что такое перевод на военные рельсы для каждого жителя нашей страны?
В.Б.: Я думаю, что мы не будем проводить такую же странную политику, как власти Латвии, Эстонии и Литвы, где через день выгоняют людей на улицы со словами «русские идут». Там уже учат население окапываться в огородах, прятаться в погребах и так далее. Это настоящий психоз.
Что касается перехода на военные рельсы, то государство обязано иметь механизмы такого перехода, если нам это военное время навяжут. Сегодня никто в мире не может дать 100-процентной гарантии того, что НАТО, к примеру, однажды не пересечёт нашу границу. Оно и так шастает у наших границ, пробуя их на зуб. Именно поэтому в стратегии предусмотрен и такой вариант развития событий.
Если говорить о бомбоубежищах, то я недавно посетил несколько таких укрытий в Москве. И увидел там общежития гастарбайтеров, склады, даже автомастерские и магазины.
То есть долгое время жизни без войны – и дай Бог, чтобы так продолжалось и дальше, – нас серьёзно расхолодило. И ведь в Москве гигантское количество бомбоубежищ. Только у меня создалось такое впечатление, что некоторые наши высокие руководители уже пришли к мысли, что бомбоубежища нам вряд ли уже пригодятся.
С одной стороны, есть вера в то, что войны не будет. А с другой стороны, есть убеждение, что если уж на нас и бросят атомную бомбу, то никакое бомбоубежище не поможет.
– А как у нас выстроена система гражданской обороны сейчас?
Андрей Пинчук: Кому как, а мне приходилось сидеть в бомбоубежищах. В 2014 году, когда Украина в первый раз попыталась применить в Донбассе «Точку У», мы все стройными рядами из здания правительства Донецкой народной республики отправились в сторону бомбоубежища. А когда пришли туда, выяснилось, что комендант ушёл на обед. Правда, и самолёт с «Точкой У» до Донецка тоже не долетел, и нас всех не убило.
Но я считаю, что ценность бомбоубежища несомненна, а рассуждение о том, что они уже не нужны, раз в современном мире могут применить «Посейдоны», далеки от реальности. Вы посмотрите, в больших и малых городах уже идёт война, потенциал вооружения растёт, и оно уже приближается к ядерному. Такая специфика у современной войны.
Кстати, любое предприятие, неважно, частное оно или государственное, имеет план мобилизационной готовности, где чётко прописано, сколько машин они должны отдать на войну. У нас в стране проводят военные сборы резервистов. Это всё и есть элементы подготовки к особому периоду. Другое дело – вопрос качества этой подготовки. Но готовиться всё равно надо.
На связь со студией по скайпу вышел экономист Антон Любич. Обращаясь к нему, Елена Афонина задала следующий вопрос.
Перевести экономику на военные рельсы? К этому мы готовы
– Как надо понимать в условиях рыночной экономики перевод этой самой экономики на военные рельсы? Недавно появилась информация, что в финансовых структурах проходили учения по работе банковского сектора в условиях войны. Так как этот переход на «военные рельсы» будет происходить и реально ли это сейчас?
Антон Любич: Вполне реально. Мы же понимаем, что Россия тысячу лет уже существует и более 900 из них – при рыночной экономике. В ту же Первую мировую войну мы имели мобилизационный план и перевод всей финансовой системы на работу в условиях военного времени. Мы имели резервы на случай разрыва отношений с той же Германией или Австро-Венгрией.
Сейчас у нас другие потенциальные противники, и мы тоже имеем мобилизационную готовность. И соответствующие планы в экономике существуют, как и системы взаимодействия между оборонным ведомством, ведомством по делам гражданской обороны, которым у нас является МЧС, и промышленными предприятиями, обеспечивающими жизнеспособность населения. Все это есть, все это предусмотрено.
– А куда мы сейчас будем бежать в случае чего, как это было во время Великой Отечественной войны? Есть на карте России безопасная территория?
А.Л.: Как человек из Перми, напомню, что во время Великой Отечественной войны основную роль в приёме беженцев сыграл Урал. Сюда по мере наступления немецких войск перевозили предприятия из западных областей страны. И многие эти предприятия так и остались на Урале, как и многие беженцы.
Страна у нас большая, я думаю, что с задачей разместить людей мы справимся. Не говоря уже о том, что у нас существует противовоздушная оборона. Помимо этого, есть международные договоры СНВ-2, СНВ-3, которые ограничивают ядерные арсеналы России и США.
И мы в целом готовы к тому, чтобы на максимально возможном уровне обеспечить жизнеспособность ключевых узлов экономической системы и социального обеспечения населения в случае военной угрозы, которая, будем надеяться, все же не будет реализована.
Кое-кто соберёт чемоданчики – и бегом туда, где «спокойнее»
– Не будет, и мы об этом неоднократно говорили. Но хотелось бы сказать ещё и о людях, которые при какой-то серьёзной угрозе или её видимости собирают чемоданчики и бегут туда, где, по их мнению, спокойнее. И ведь мы слышим иногда такие слова: «А что, я должен олигархов защищать?» Вот как с этим бороться, как объяснить этим людям, что они будут защищать Родину, а не олигархов?
Александр Бородай: Такие отговорки проще всего найти. Всегда найдутся те, кто скажет: я не хочу идти на эту войну, потому что это не наша война, а олигархов. В своё время из Донбасса в Россию бежали вполне здоровые взрослые мужики, а им навстречу шли добровольцы, иногда не такие здоровые и крепкие, как донбассцы.
И вот эти бежавшие в Россию тоже говорили – «это не наша война». А их родной край, тоже Россию, ехали защищать добровольцы с Дальнего Востока, из Москвы, из Питера, из маленьких русских городов. Такое всегда было и будет, всегда найдутся люди, которые станут прятаться под любыми предлогами, пока другие будут воевать.
К слову, ситуация с эпидемией ковида показала, как русские люди – врачи, медсёстры, несмотря на «оптимизацию» здравоохранения, смогли показать высочайшую степень мобилизационной готовности. И на это способны все русские люди.