Стихи в окопах
Эти люди на передовой, эти чумазые мужчины в пиксельном камуфляже – как же они отзывчивы к любому слову с большой земли». Я приезжаю сюда в двух ипостасях. Как поэт и как журналист. И если ипостась журналиста мне привычна: беседовать с бойцами, записывать их истории, снимать портреты – то ипостась поэта меня откровенно смущает. Посудите сами: люди сидят в окопах, а тут я. Московская поэтесса со своими сложноорганизованными стихами про их войну. Они могли бы отдохнуть, а будут слушать мои стихи? Ну нет. Но у меня вышел сборник стихов про эту войну в издательстве СТиХИ», маленький тоненький сборник рифмованных текстов о донбасской войне. И в двух луганских батальонах меня попросили почитать стихи. Нигде, ни в московских, ни в питерских залах, я не видела такой благодарности. Таких отзывчивых слушателей. (Сейчас начну говорить банальности про внимательные глаза: когда тебя переполняет удивление и восторг, очень сложно удержаться от банальностей.) Понимаете, вот у них окопы. Снег лежит. В блиндажах печка-буржуйка. Они слушают мои стихи и говорят: Спасибо». Поодиночке. Задумчиво. Мои дурацкие стихи им нужны, потому что им важна любая поддержка с большой земли». Просят подписать книги – и нет для меня признания больше.
Лейтенант, водивший канонерки Под огнем неприятельских батарей, Целую ночь над южным морем Читал мне на память мои стихи. Николай Гумилев. 1921 г.
В гетских далеких снегах, под знаменем Марса, суровый Ревностно центурион книгу читает мою. Марк Валерий Марциал. I в.
Это самые важные из моих книг – те, что останутся у бойцов. Они важнее, чем те, которые лягут на стол к литературным критикам, потому что, возможно, так эти книги действительно смогут что-то изменить. Этим людям очень нужно, чтобы им говорили: Москва с ними. И я говорю. Я говорю: в Москве все понимают, что если бы не вы – мы бы не жили спокойно, кольцо цветных революций» полыхало бы вокруг России. Я говорю: все понимают, что Донбасс стянул на себя всю антироссийскую напряженность. Я говорю: все понимают, что это вы даете возможность москвичам беспокоиться исключительно о таких вещах, как масочный режим, переименование автобусов и удаленка. Я говорю: видите, вот издательство специально для вас передало эти книги. Я говорю: я приеду, я еще приеду. Я действительно приеду и потом приеду снова. Один из офицеров спрашивает меня, почему я приезжаю сюда раз за разом; подумав, я отвечаю, что любой думающий человек, конечно, не может не сочувствовать Донбассу в украинском конфликте. Я могу только писать. Я мало что могу сделать. Самое большое признание для меня – мои книги, оставшиеся в окопах Донбасса.