Жизнь моя, иль ты приснилась мне… Продолжение
Дорогие мои, большое вам спасибо за поздравления, за замечательные пожелания и вообще за вашу доброту. Вы очень добры ко мне, и я от этого даже испытываю некоторую неловкость. Мне кажется, я не заслуживаю такого отношения. Но я это приму как аванс, который я ещё должна отработать.
В этом году поздравлений было много, как никогда. 31-го весь день звонил телефон, и 1-го весь день звонили те, кто не мог прозвониться 31-го. И на личную почту было много поздравлений, совершенно неожиданных. Писали люди, с которыми я была знакома очень давно, и знакомство было коротким. Я думала, они меня не запомнили, но запомнили и даже откуда-то узнали, когда день рождения. Что же касается меня, то я помню всех, с кем когда-либо перекинулась хотя бы парой слов. Я помню попутчиков не только в поезде, но и в автобусе. Помнится, у меня был пост, который назывался «В 125-м автобусе». Там я написала об этих попутчиках, 125-й автобус ходил от Таганки до Новогиреева, где жила моя мама, и одно время у неё жила Лена.
В прошлом посте я написала про Днепропетровск моего детства, а сегодня я хочу написать про Москву моего детства. В Москву мы с няней приехали весной 1930 года. Мои родители уехали в Москву учиться в 1927 году, и мы с няней на три года остались одни. Мы с ней жили очень счастливо, и нам никто не был нужен. Нам нравилось, что мы одни, и никто не вмешивается в нашу жизнь. Но в ноябре 1929 года родился Феликс, и мама захотела, чтобы няня, которая вырастила меня, и у неё это хорошо получилось, вырастила бы и Феликса. Я не заметила разницы между Москвой и Днепропетровском. Правда, мне было всего 5 лет, но в 5 лет я была человеком вполне взрослым и даже в каком-то смысле образованным. Моя няня была великий просветитель, просвещала она меня с помощью сказок, которые для этого сама сочиняла, а сказка – очень хороший жанр для воспитания детей.
В Москве мои родители жили в общежитии ИКП (Института красной профессуры), которое находилось рядом с институтом. ИКП – это прообраз ИФЛИ, там были те же факультеты. Общежитие было для семейных, у моих родителей была там просторная комната, а когда родился Феликс и приехали мы с няней, нам дали ещё одну комнату.
В Москве, как и в Днепропетровске, главным городским транспортом были извозчики. Ходили трамваи, но трамвай идёт по рельсам, по определённому маршруту, а на извозчике можно приехать куда угодно. И основным уличным шумом тогда было цоканье копыт, и этот шум не прекращался круглые сутки. Цоканье копыт – это очень красивый звук, похожий на щелканье кастаньет, и очень мирный. Мы жили на углу Остоженки и Крымской площади, а друзья наших родителей, друзей у них было много, жили где-то за Даниловской площадью и в других каких-то дальних районах. Так что на извозчике мы ездили много. Давид Самойлов написал об этом:
Папа молод. И мать молода,
Конь горяч, и пролетка крылата.
И мы едем незнамо куда –
Всё мы едем и едем куда-то.
На извозчике мы ехали обычно в тёмное время суток, когда кончался рабочий и учебный день. Удар подковы о булыжник (а мостовые были булыжные) высекал снопы искр. В детстве мне казалось, что это очень красиво. Освещалась Москва газовыми фонарями, которые зажигал фонарщик, шёл от фонаря к фонарю. Я считала фонарщика волшебником. Когда сгущались сумерки, я взбиралась на подоконник, прижималась лицом к оконному стеклу и ждала появления волшебника. Он появлялся в чёрной шляпе и чёрном плаще, с волшебной палочкой в руке. Он прикасался этой палочкой к фонарю, и в фонаре появлялся маленький свет. Он прикасался к следующему фонарю, там также появлялся свет, а когда он прикасался к третьему фонарю, то первый фонарь уже был полон света. Возможно, я всё это уже писала, но в связи с днём рождения я погрузилась в воспоминания и хочу повспоминать вместе с вами. Мой папа, конечно, был сторонником коллективного воспитания, и меня отдали в детский сад. Утром няня одевала меня и вела в детский сад, который был в нашем дворе. При этом мы с ней обе заливались слезами. В детском саду мне было очень трудно. Я не умею общаться с детьми, их общество меня пугает. Мне непонятны мотивы их поведения, и я не знаю, чего от них ждать. Когда я прочла в «Евгении Онегине» про Татьяну,
«Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна»,
то Татьяна стала для меня очень понятным, родным человеком. Главное, я убедилась, что я не одна такая. Дня через три после того, как я начала ходить в детский сад, мама пошла туда, чтобы поговорить обо мне с воспитательницами. Пришла и спросила меня: «Почему ты отказываешься есть котлеты?». Я сказала: «А ты знаешь, из какого мяса делают эти котлеты? Из чёрного». Няня меня кормила только куриными котлетами, и чёрных котлет я никогда не видела. Мама спросила: «А почему ты не ешь яблоко?». Я сказала, что яблоко дают нечищеное, и я не знаю, что делать, можно ли глотать яблочную кожуру. Я откусывала яблоко, старалась прожевать и проглотить мякоть, а кожуру оставить за щекой. И с защёчными мешками, полными яблочной кожуры, я легла на тихий час. Воспитательница увидела, что у меня щёки раздуты, испугалась и попросила меня выплюнуть. И я выплюнула ей на ладонь яблочную кожуру. Мама спросила: «А почему ты отказывалась петь песню, которую пели все?». Я сказала: «А ты знаешь, что они пели? Они пели «Мы идём сменить отцов», а я не хочу менять отца, мне не нужен другой папа». Когда в детском саду нас выводили на прогулку, строем и парами, я тут же покидала строй и бегом бежала к своему подъезду. Словом, эксперимент с коллективным воспитанием не удался, и из детского сада меня забрали. Но травма осталась на всю жизнь. Я свою дочь боялась отправить в детский лагерь. Я сказала ей, что, если ей там не понравится, пусть она мне напишет, и я, как только получу письмо, сразу же за ней приеду. Лена сказала: «А если такое письмо не пропустят?». И мы договорились, что она не будет писать, что в лагере ей не нравится, а напишет, что хочет свиную отбивную. Я как только прочту про отбивную, сразу приеду за ней. Но Лена не похожа на меня, ей в лагере понравилось, и она захотела остаться на вторую смену.
Продолжение следует.