"Леша, как работалось почтальоном?" Драма советского поэта "Алеши-почтальона"

О поэте Алексее Заурихе (1941-1983) известно до обидного мало, никто им специально не занимался, ведь там даже внешней трагедии не просматривалось, мелькнул парень не без способностей, всколыхнул окрестность парочкой симпатичных стихотворений, а потом исчез с горизонта.

А ведь судьба Зауриха типична. На его примере прослеживается тихая трагедия взращенных оттепелью культурных юношей.

Детство этого поколения выпало на войну. Заурих родился в сибирском селе Хапчеранга, где оказалась в эвакуации его мать. В 1944 она с сыном вернулась в Москву, на Пречистенку.

Что дальше?

Школа с раздельным обучением мальчиков и девочек, вместо портфеля сумка из противогаза, вечный голод, дворовые забавы. Все у Зауриха как у всех столичных мальчишек послевоенной эпохи.

Правда, он занимался боксом и не раз выходил на ринг. А еще начал писать стихи.

Во второй половине 1950-ых страну накрыл поэтический бум. Реальными звездами стали Евтушенко (евтушенко), Вознесенский, Ахмадулина. Прорыв на поэтический Олимп требовал соблюдения некоторых правил. В частности, можно было публиковаться и не публиковаться. В противовес Евтушенко и другим представителям эстрадной поэзии возникает «лианозовская школа», представители которой занимаются поэзий авангардной, противопоставляя себя официальным советским журналам.

Заурих же, традиционалист по таланту и практик по натуре, выбирает официальную карьеру. Самый распространенный вариант попасть в Союз Писателей это закончить Литературный институт, но сначала бы неплохо пройти через литобъединение. Также при поступлении в Литературный учитывается рабочий стаж, вчерашних школьников по негласным правилам туда не берут. Данные обстоятельства предопределяют поведение Зауриха и тематику его стихов — Алексей посещает ЛитО при «Московском комсомольце», устраивается работать почтальоном.

В поэзию Заурих и входит как почтальон, в тусовке его называют «Алеша-почтальон». Ряд стихотворений о раннем утре, когда парнишка шагает с сумкой корреспонденции по просыпающемуся родному городу были симпатичны.

Вот, например, «Снегопад».

Не стучи зубами невпопад,

Лучше встань в сторонке…

Как по рельсам скорый снегопад

катит по Волхонке.

Люди спят, не зная ничего,

Окна смотрят косо.

В снег бегу, в сумятицу его,

под его колеса!

Не журнал, не письма, вовсе нет,

с адресами в пропись,

мною сложен вчетверо рассвет

и опущен в прорезь.

Я иду, стараясь не запеть,

тишину жалея.

Снег пахуч, как хлеб, и бел, как печь,

людям с ним теплее.

Государь мой, снег мой, звонкий свет,

звонкий, как подкова!

Говорят, что целых двадцать лет

не было такого...

Как результат, Алексей начал печататься еще подростком, в пятнадцать. Скоро прорвался на страницы «Октября» и «Юности», вводя киоскерш в ступор вопросом, сформулированным по пушкински: «Октябрь уж поступил?». Первая книга «Энтузиасты» увидела свет едва автору исполнилось 16 лет. В литературный институт он, нарабатывая трудовой стаж (из почтальонов перешел во фрезеровщики), поступит только в 1962.

Использовал Заурих и связи с сильными мира сего, заручившись покровительством Сергея Васильева. Натолкнул его на мысль отнести стихи Васильеву приятель Игорь Волгин, сам собирающийся показаться мэтру. Пока Волгин размышлял да прикидывал, Заурих опередил нерасторопного друга.

Волгин вспоминал:

«Я с некоторой привычной уже ленцой рисовал приятелю отрадную картину моего прихода к поэту, последующего его умиления и т.д. и т.п. Леша охотно поддерживал тему. Однажды (помню, это происходило у метро «Кировская») он как бы между прочим заметил, что завтра в «Литературке» выходят его стихи с предисловием Сергея Васильева. При этом мой впечатлительный друг (как это часто случается с рыжими) сделался совершенно пунцов».

То есть, Заурих не чурался и двусмысленных ситуаций, что привело его даже к публикации чужого стихотворения под собственной фамилией, о чем упоминает тот же Волгин. К плагиату привело, проще говоря (ПОЭТ - ПЛАГИАТОР).

И вообще Заурих был лжив до уровня патологии. Так этот почтальон — рабочая косточка любил порассуждать на досуге о своем аристократическом происхождении. Один раз объявил сокурсникам, что у него серьезно заболела мать, ребята собрали деньги, а Заурих на эти бабки покатил отдыхать в Сочи. Обиженные ребята изощренно отомстили, выслав на адрес Зауриха телеграмму: «Баронство подтвердилось. Вас ждет наследство. Сообщите возможность вылета Бонн». Отдых был испорчен, местные гэбшники закрутились возле поэта с вопросами.

После выхода фильма «Семнадцать мгновений весны» Алексей пустил слух, будто Юлиан Семенов упросил его продать свою фамилию для героини фрау Заурих, даром, что в книге такой героини отродясь не бывало.

Хуже всего, - Заурих начал позволять себе беспринципность и в поэзии, а она таких штучек не прощает.

Вот пример.

Стихотворение 1962 года:

Каждый день чтоб, как веха,

чтоб в труде, как в огне.

Взгляд двадцатого века

остановлен на мне.

Этот взгляд не процежен –

взгляд, в котором восторг.

Я всем сердцем нацелен

ввысь,

как третий «Восток»!

Третий «Восток» запустили в августе 1962 года, потом запустили четвертый. На исходе года увидел свет очередной альманах «День поэзии» с такими стихами Зауриха:

Этот взгляд не процежен –

взгляд, в котором восторг.

Я всем сердцем нацелен

ввысь,

как пятый «Восток»!

С большой долей вероятности Литературный институт Заурих не закончил. Во всяком, случае годы его учебы датируются 1962-1964. Поэтический сборник Зауриха «Белый день» (1965) критика раздолбала. Авансы подростковому таланту кончились, а работать как зрелый мастер Заурих не смог, обнаружив, что темы почтальона, ребенка военной поры и москвича, восхищающегося родной Пречистенкой, отыграны.

В 1970-ые ловко начинавший поэт исчезает из большой повестки, растрачивая себя в ЦДЛьских посидушках.

Вот каким запомнил его Валентин Кузнецов (обратите внимание, что и тут возникает тема «Алеши-почтальона»):

«Он был из тех негромких лириков, без которых наш поэтический цех не полон . ... Скромный, тихий, бедно одетый и почти всегда голодный, он незаметно входил в клуб писателей, какой-то сонный и помятый, пристраивался к столику, садился, закуривал и чего-то ждал. Ждал друзей-поэтов.

...

Он быстро вставал и предлагал тебе свой стул, сигарету. Он был вежлив, учтив.

- Чашку кофе или стакан вина?

Он разводил руками, хлопал себя по карманам, грустно кивал, находя завалявшуюся медь.

- Не беспокойся, Леша, у меня есть.

Не спеша и размеренно текла беседа. Столик обрастал поэтами. Читались стихи. Он слушал как бы одним ухом, склонив голову к читающему, слушал внимательно, чутко. Уважал чужой труд. Сухо оценивал: «Хорошо!» Или напрямик резал: «Чепуха собачья!» Редко читал сам.

- Леша, как работалось почтальоном?

- Здорово работалось. Скольких людей узнаешь. В каждом доме - свой мир».

Умер в сорок два года, оставив после себя несколько неплохих стихотворений.

Светлая память!