«Баба-ЕГЭ» и её коварная сущность
Начну с того, что мой внук пошел в первый класс в самую лучшую школу области.
Самую лучшую – на взгляд сверху, из областного Министерства образования и молодежной политики. Компьютеры и современное оборудование, свежий ремонт, продвинутые учителя – всё ладом.
И директор – лучший в области… по умению оснащать.
Первый раз в первый класс – это, думаю, любой из нас хорошо помнит. Цветы, линейка, белоснежный фартук с оборками у девочек, строгий костюм у мальчиков, солнечный класс с партами в ряд…
Внук пошел пропитанный нашими с дедом воспоминаниями о советской школе, со светлым ожиданием добра. Радостный и строгий. В глазах рябило от молоденькой дамочки в широченных желтых брюках-клёш с разрезами до колен, порхавшей по коридорам – но это у меня в глазах. Ещё подумала: не в школу – на подиум мамаша собиралась! Дамочка оказалась завучем. На школьной линейке нам пришлось простоять полтора часа, ожидая, пока приедут областные чиновники от просвещения, так что двум первоклашкам стало от духоты плохо, и их вынесли на воздух. Потом эти чиновники зачитали два доклада о том, кто и как ремонтировал и оборудовал школу. Потом одиннадцатиклассник пронёс на плече первоклашку с колокольчиком, и, наконец, сомлевших малышей развели по классам.
А теперь хочу, чтобы вы тоже сделали это открытие: за качество образования школьников у нас отвечает Минпросвещения России. Но как-то странно отвечает. Читайте внимательно, если сумеете преодолеть монблан канцеляризма:
«Минпросвещения России реализует функции по выработке и реализации государственной политики и нормативно–правовому регулированию в сфере общего образования, среднего профессионального образования и соответствующего дополнительного профессионального образования, профессионального обучения, дополнительного образования детей и взрослых, воспитания, опеки и попечительства в отношении несовершеннолетних граждан, социальной поддержки и социальной защиты обучающихся, а также функции по оказанию государственных услуг и управлению государственным имуществом в сфере общего образования, среднего профессионального образования и соответствующего дополнительного профессионального образования, профессионального обучения, дополнительного образования детей и взрослых, воспитания. Минпросвещения России не имеет в своей структуре как представительств за рубежом, так и территориальных органов в субъектах Российской Федерации».
Дело даже не в том, что эту «реализацию функции по выработке и реализации» составляли откровенно не знающие русского языка люди. Тут другое. Они лишили Минпроса ответственности за деятельность Минпроса, у которого нет подотчётных ему органов, то есть (по словарю Даля!) тех органов просвещения на местах, с которых он может спросить за соответствие их деятельности задачам просвещения народа «в субъектах Российской Федерации».
Но и это ещё не всё. Они, эти недопросвещённые сами, люди, лишенные ответственности за собственную деятельность, назначили себя главными законодателями «по выработке и реализации государственной политики», прописывающими нормативно-правовые акты регулирования сферы общего образования в России, являясь при этом органом, подчёркиваю, исполнительной власти (по Указу Президента Российской Федерации от 11 мая 2024 г. № 326 «О структуре федеральных органов исполнительной власти»).
Теперь главный чиновник по просвещению хлещет нормативно-правовыми актами по российским учителям, словно нагайкой. И этим горд.
Даже если отставить в сторону проблему трансформации института педагогики в институт канцеляризма, утративший связь или не имевший её вовсе со школой, достаточно только пройтись по генералитету Минпроса, чтобы удостовериться: из семёрки главных педагогов России в школе не работал ни один.
Исключение составил, разве что, сам министр Кравцов, но и он послужил учителем математики в московской школе лишь на заре туманной юности и ускользнул в набиравшую очки информатику.
Я не о том, что он или его замы плохие инженеры, специалисты по семейной и молодёжной политике, юристы, финансисты, тележурналисты, профсоюзные или молодёжные лидеры.
Они – не педагоги!
Есть среди них хотя бы один Заслуженный учитель России? Нет. Тем более – Народный учитель? Тоже нет. Даже если расстараются, они – канцелярская номенклатура, сидящая на просвещении.
А теперь ответьте на вопрос: чего полезного они могут привнести в профессию, которую не знают?
И тут мы плавно подходим к нашей «бабе ЕГЭ».
Нас учили в советской школе хорошо образованные педагоги. У них для средней школы была программа, которая завершалась экзаменами, письменными и устными. Это были нешуточные испытания, дети серьезно готовились к ним, но не паниковали. Почему? Потому что на тех нешуточных экзаменах они волновались не одни – они по закону были окружены своими наставниками, которые болели за них, поддерживали их и, зная возможности каждого, не дали бы пропасть. Задали бы на экзаменах наводящие вопросы, попросили бы собраться и не волноваться, заставили поверить в то, что: «Всё ты знаешь, Сережа! Мы же всё это проходили». Чем плохо? Мощь советского образования не вызывала сомнений, судя по достижениям во всех областях жизнедеятельности. Но вот возник соблазн – а не превратить ли экзамены в игру на западный манер? В игру-загадку «Угадайка». В викторину. Ткнешь пером или шариком в нужный квадратик – и при удаче еще один шаг к университету сделан. ЕГЭ серьёзным людям сразу показался неким отброшенным вариантом американо-европейской системы оценивания – слишком тупо, так знания не оцениваются.
Прародителем ЕГЭ у нас стал министр образования России Владимир Филиппов. Это он в 2001 году разработал программу «Модернизация российского образования на период до 2010 года», которая предусматривала компьютеризацию школьного образования, введение в него новых стандартов, изучение иностранного языка со второго класса, многобалльную систему оценок, которую теперь все научились пересчитывать на привычные баллы от кола до пятёрки, нормативно-подушевое финансирование общего среднего образования, навесившему замок на малокомплектные школы России.
Росстат подсказывает, что с 2000 по 2018 года в ходе «оптимизации народного образования» в стране ликвидировали более 20 тысяч сельских школ – ежегодно по 1,7 тысячи или по 4,6 учебного заведения в день.
Были у Филиппова и еще много других инноваций, о пользе которых уже даже и спорить забыли. Но главной его фишкой остается ЕГЭ, споры о котором ведутся уже почти четверть века. Помните эту простенькую схему? Ткнул клеточку и выбрал вариант ответа из четырёх.
Академик Филиппов не стал шибко задумываться, перенимая забугорный опыт экзаменования. Спросил бы меня, объяснила бы, что в австралийском Сиднее сдала таким образом экзамен на права, не зная английского «от слова совсем». У академика ответ тоже проверяет компьютер. «ЕГЭ помогает избегать коррупции» – был главный аргумент в пользу этой инновации. И никому в Минобре даже не пришло в голову, что взятка есть следствие разрушения нравственных начал у родителей и, соответственно, у их детей. Лечить от этого компьютер не может. А вот настоящий учитель – может. Если не лупить его нормативно-правовыми актами регулирования сферы общего образования по рукам.
Против новой системы оценки знаний учеников «через ЕГЭ» буквально сразу после ее введения выступили ведущие вузовские профессора и преподаватели, школьные педагоги и общественность. Печатались статьи, выходили книги. Это возымело действие. Постепенно стали «очеловечиваться» задания «экзаменов», ЕГЭ все менее походит на угадайку. Но нужен решительный шаг!
И вот ещё над чем стоит задуматься: задания ЕГЭ, именуемые КИМами, разрабатывает ФИПИ – Федеральный институт педагогических измерений (осмыслите название, уж очень красноречиво!), занимающийся исследованиями в области оценки качества образования – то есть, оценивает оценки учителя. Он создан приказом Министерства образования в 2002 году в целях содействия Рособрнадзору в осуществлении его полномочий. Из 29 членов ученого совета 18 – «фипишники». Учителей – двое.
И, наконец, Рособрнадзор сам по себе – орган исполнительной власти, «осуществляющий функции по нормативно-правовому регулированию в сфере государственной регламентации образовательной деятельности, функции по контролю и надзору в сфере образования и науки» и ещё много чего. То есть, тоже командует школьным учителем.
Упорный труд армады чиновников трех этих ведомств дал вполне ожидаемый результат: директора школы, – не смеющего возразить родителям, дабы не пожаловались в Рособрнадзор, и лебезящего перед местной властью, выплачивающей школе вознаграждение за «зелёную зону», то есть за отсутствие неуспевающих; учителя, превращенного реформами в поставщика платной образовательной услуги, обязанного усвоить себе, что покупатель всегда прав, и не смеющего возразить директору школы, требующему ставить тройки там, где даже двойке не место; и ЕГЭ – натаскивать на сдачу которого теперь свелось всё школьное обучение и воспитание.
Разодрав единую систему школьного обучения и воспитания по границам областей и тем самым сделав её заложницей местечкового понимания методов управления ею, сидящие в Москве чиновники видят своё предназначение лишь в написании «нормативно-правовых актов», оправдывающих занимающие ими должности.
Это – сверху. Зависимость от ласкового взгляда местного чиновника быстро превратила школу в прислугу, которой дела нет до высококачественного общего образования, развития индивидуальных способностей, раскрытия творческого потенциала и того, что должно оставаться за душой у школьника к одиннадцатому классу. Как раз того, за что учителю даётся звание «Заслуженный». За весь прошлый год почетное звание «Заслуженный учитель Российской Федерации» получили 154 школьных педагога. Понятно, почему не нашлось больше. А в 2000-м таковых было больше двух с половиной тысяч. Обидно.
Уже к моменту перехода всех регионов России на сдачу ЕГЭ было ясно, что при отсутствии двоек как осознанной необходимости все разговоры о «честности» ЕГЭ обретают нулевую цену. Но главная его каверза в том, что аттестационный уровень выпускных ЕГЭ по русскому языку и базовой математике скатился до 4 класса начальной школы. Почему школьный учитель перед проверкой выпускных работ, случалось, исправлял ошибки учеников синей ручкой? Потому что, то же самое сделал в июне 2014 года глава Рособрнадзора и организатор «честного ЕГЭ» С.Кравцов, нынешний министр, подписав распоряжение о понижении порога аттестации по математике и русскому языку. Известно, что и в 2015-м, судя по всему, пошли на прямую фальсификацию итогов аттестационных ЕГЭ – чтобы двоек не было.
Уровень прежнего выпускного экзамена по математике не сопоставим с аттестационными требованиями ЕГЭ. Когда вариант выпускной контрольной работы образца 2000 года, в порядке эксперимента, был предложен решить нынешним одиннадцатиклассникам, больше половины из них даже не приступили к его решению: все задачи были им непонятны.
Изучение классической школьной математики линейно: каждый последующий раздел опирается на предыдущие, и выпускной экзамен из шести задач фактически проверял владение всеми разделами сразу. Нынешний же базовый ЕГЭ из программы среднего звена фактически не проверяет ничего.
Раньше школа знала своих слабых учеников, снижение аттестационных критериев было выборочным, однако уровень выпускных заданий при этом оставался высоким, на что ориентировался и учитель, и каждый ответственный ученик. В итоге до 90% выпускников обладали математической культурой, достаточной для освоения образовательных программ инженерных специальностей, а будущие гуманитарии обладали высокой культурой логического мышления.
Что касается ЕГЭ по русскому языку, то если раньше выпускным экзаменом 11 класса было сочинение, которое проверяло и грамотность, и умение излагать мысли, и наличие мыслей как таковых, то ЕГЭ представляет собой такой филологический компот, что сравнивать его с выпускным сочинением просто невозможно.
И последний вопрос: если деградация общего среднего образования была очевидна ещё на первых шагах ЕГЭ по России, то почему стало возможным продолжение разрушения отечественного образования?
Придумать ответ трудно.
Но его нашел мой внук.
Он твёрдо заявил родителям, что не станет ходить в школу, где на переменках матерятся даже его одноклассники, девчонки красят волосы, ногти и глаза и никто не слушает учителя.
«Не советская», – уверенно сказал он.
И мы перешли на домашнее образование.