«Работа в «Известиях» была невероятно увлекательной»
Как работали сотрудники «Известий» в старом конструктивистском здании на Пушкинской площади, почему был снесен «Дом Фамусова», в котором бывали Пушкин и Грибоедов, и сколько денег выделяли собкору газеты за рубежом, когда он обустраивался в новой стране. Об этом рассказал старейший журналист «Известий» Борис Пиляцкин. Став сотрудником издания в 1966-м, он проработал в нем более полувека, в том числе в течение многих лет собкором в Африке. Его судьба неразрывно связана с историей «Известий». 4 мая Борис Арнольдович отмечает юбилей — 95 лет. Мы поздравляем его с этой датой и публикуем воспоминания мэтра журналистики.
О работе в старом здании «Известий»
Еще до войны, когда я был школьником и гулял по Пушкинской площади, мое внимание притягивал загадочный дом — шедевр конструктивизма, спроектированный архитектором Григорием Бархиным. Это здание, где располагалась на тот момент редакция газеты «Известия», буквально манило меня.
Могу сказать, что работать в «Известиях» я хотел всегда. Закончив юридический факультет МГУ, я три года был связан с юридической практикой, состоял в коллегии адвокатов, и тогда мне до «Известий» было как до Луны. Затем сменил профессию и стал журналистом «Вечерней Москвы». Когда два сотрудника оттуда перешли в «Известия», они порекомендовали меня на своем новом месте. Мне было 36 лет. 1 июля 1966 года, когда я открыл тяжелую дверь и впервые переступил порог редакции, считаю главным днем своей биографии.
Я стал сотрудником международного отдела, он занимал четвертый этаж, там было необычайно тесно. В нашей комнате столы были приставлены друг к другу на очень близком расстоянии. Затем располагался кабинет замредакторов (их было четверо — два по странам соцблока и два по дальнему зарубежью), еще дальше был кабинет редактора — главы всего иностранного отдела. За ним — кабинет политического обозревателя. Это была особая должность: на нее назначало политбюро, и политобозреватели не были подчинены ни главному редактору, ни кому-либо еще внутри газеты. Считалось, что они сами знают, что нужно писать.
Помимо самого отдела был еще кабинет иностранной печати, с начальником и милыми девушками, которые вели досье. Фактически они выполняли функцию внутреннего бюро проверки. Начальство же помещалось на шестом этаже и тоже сидело необычайно скученно. У газеты был огромный коллектив, и в старом здании он помещался с трудом.
О распорядке работы редакции
Когда я попал в «Известия», у меня не было никакого периода акклиматизации. Все вокруг стали моими товарищами, некоторые — друзьями, в том числе очень близкими. Вообще атмосфера была необычайно творческой и приятной.
На работу приходили к 09:00. Мы проводили планерку в нашем иностранном отделе. В 10:00 была редакционная планерка. Ее вел главный редактор, там же формировался номер. Нам не требовалось посещать ее, но это просто было очень интересно. Всю работу над текстами надо было закончить к 16 часам. Московский выпуск «Известий» подписывался в печать в 17:00 и в 18:00 уже разлетался. Газета традиционно выходила по вечерам. Думаю, это изобретение Алексея Аджубея, легендарного известинского главреда. Уж очень он не любил засиживаться допоздна.
Формально наша работа заканчивалась в 18:00. Но был еще выпуск на страну, и он отличался от московского. Бич «Известий» в советское время — официоз: новостные сводки о деятельности руководства страны. На четвертой странице газеты можно было прочитать: «Издатель — президиум Верховного Совета СССР». И если «Правда» считалась партийным изданием, «Известия» были рупором правительства. Поэтому без официоза не обойтись. Разумеется, такие новости могли поступать и существенно позже. Чтобы их поставить, в редакции оставались дежурные. Приходилось дежурить и мне.
О том, как на Тверской не построили небоскреб
Как я уже сказал, в старом здании было очень тесно. И в 1970-х возникла мысль, что редакции надо переехать. На углу с Тверской улицей тогда располагался самый лучший в городе кинотеатр «Столичный». А между ним и историческим зданием «Известий» — длинный трехэтажный особняк старой Москвы, так называемый Дом Фамусова. Он был построен еще в середине XVIII века генерал-майором Римским-Корсаковым и благополучно пережил пожар 1812 года. Когда Пушкин приехал из Михайловского, его пригласили как раз туда. Бывал там и Грибоедов. Считается, что персонажей «Горе от ума» он писал с участников балов, которые проводились у Римских-Корсаковых. Отсюда и закрепившееся в народе название «Дом Фамусова».
Многие деятели культуры — в их числе Дмитрий Лихачев, Ираклий Андроников — заявили, что надо предложить такой проект нового здания «Известий, который сохранил бы «Дом Фамусова». И вот архитектор Яков Белопольский и его мастерская спроектировали строение в 180 м в высоту, в 52 этажа. Эта башня должна была стоять на углу, вместо кинотеатра, и соединяться двумя этажами со старым зданием «Известий». При этом «Дом Фамусова» оставался нетронутым, а за ней был бы разбит зимний сад. Наша внутренняя многотиражная газета «Известинец» выпустила номер с рисунком этой башни на обложке и крупной подписью: «Вот за какой проект мы все». Предполагалось там разместить не только редакцию газеты, но и «Московскую правду», и «Труд», а наверху должна была появиться вертолетная площадка. Красивейший проект!
Все это пошло в Моссовет. Но там сказали: «Если будет землетрясение в Москве, куда упадет ваш дом? На Моссовет. Поэтому такой башни нам не нужно». И решили принять другой проект, для которого надо было снести «Дом Фамусова». А чтобы оправдать это, начальство попросило одного юношу написать разгромный материал — мол, все это басни, никаких Грибоедова и Пушкина там не было. И это воспринималось как приговор, потому что сами «Известия» напечатали такую статью. Не знаю, жив ли тот человек, но для меня он с тех пор перестал существовать…
После сноса «Дома Фамусова» я участвовал в субботнике, разгребая завалы — не могу сказать, что с радостью. Но затем я уехал в командировку в Африку на несколько лет, а когда вернулся, то попал уже не в великое старое здание, а в только что построенный безликий восьмиэтажный дом.
О связи с редакцией из-за рубежа
У «Известий» были корреспонденты почти на всех континентах, кроме разве что Антарктиды. И каждый из тех, кто работал со мной, был крупнейшим специалистом по стране, о которой он писал, — по Италии, по США, по Японии… Я же занимался Африкой. И находиться там было самое большое счастье. Но с этим связан и ряд сложностей.
Единственным способом связи был телефон. Статьи диктовались. Важнейшим подразделением «Известий» были стенографистки, которые надрывались, но заказ за заказом принимали от корреспондентов. Но одно дело было продиктовать имя Кеннеди или Рейгана, а другое дело — Одумегву-Оджукву, генерала из Нигерии. Приходилось произносить его по буквам. По правилам каждый корреспондент за рубежом должен был иметь секретаря, который как раз этим и занимался. У меня это была моя жена. Я шутил, что вот тот случай в нашей советской стране, когда начальник обязан жить со своей секретаршей.
Итак, я печатал на пишущей машинке, оставлял жене. И была договоренность с «Известиями», что в такое-то время должны позвонить из редакции. Когда звонили — иногда с опозданием на час или два, — она диктовала тексты. Много ли надо было сделать материалов? Никто никогда не давал нормы. Это было решение каждого корреспондента — что и когда он должен написать. Потом оказалось, что по статистике я был на втором или третьем месте среди иностранных собкоров по количеству материалов. Но одно дело, если ты корреспондент во Франции — просто идешь по бульварам Парижа, смотришь вокруг, и вот уже у тебя готовый текст. А другое — когда ты в пустом Мозамбике, где ничего не происходит. Надо было проявлять изобретательность.
Об устройстве в Мозамбике
Приехав в Мозамбик, я получил на обустройство, машину и квартиру $10 тыс.
Снял номер в гостинице, помещение для работы, завел почтовый ящик, выписал газету... У меня была смета, где все расписано — сколько можно потратить на квартиру, на телефон, на машину, на книги… И требовалось очень строго следить за расходованием государственных денег. Некоторые мои коллеги погорели на этом. Один корреспондент, например, проиграл деньги в казино.
Деньги я носил в кармане, потому что в гостинице их оставлять было нельзя. Впервые оказавшись на улице Мозамбика, почувствовал себя не очень хорошо, потому что в большинстве стран, где мне приходилось быть, говорили на английском или французском, которые я знал, а тут — только на португальском. На кинотеатре увидел вывеску: Cativo do amor. Зашел — оказалось, это «Раба любви» по-португальски.
При этом все португальцы из Мозамбика сбежали. В банке мне три белых девушки сказали, что «вот мы сейчас уедем — и вы наплачетесь, потому что вообще никого из европейцев не останется». Тогда я понял, что надо как-то выживать. К счастью, в стране были наши геологи, врачи, переводчики… Я любил бывать у них, писать об их работе. Один из этих переводчиков стал давать мне уроки португальского. И всего за три месяца я стал уже его понимать. Без знания языка и страны, где ты живешь, корреспондент немой!
В общем, работа в «Известиях» была невероятно увлекательной. Конечно, «Известия» со временем менялись. Появлялись новые технические средства, сама газета не раз переживала трансформации. Но несмотря на все кризисные моменты, среди всех газет, которые были в мой век, остались, сохранив свой статус, только «Известия». Это бренд, который есть и будет. И если когда-то газеты будут использовать вместо авторов ИИ, я уверен, что в «Известиях» он будет самым интеллектуальным.