«Раструбят по Би-Би-Си». Как Черчилль «придумал» Шарля де Голля
Зачастую определенным событиям спустя время предается куда больше значения, чем в тот момент, когда они происходят. К примеру, штурм Зимнего дворца большевиками в октябре 1917 года многим современникам казался еще одним эпизодом революционных событий. Это потом оказалось, что «эпизод» повлиял на всю историю развития человечества в XX веке.
«Ничего не потеряно для Франции»
В 2005 году ЮНЕСКО внесла в реестр «Память мира» речь Шарля де Голля, произнесенную 18 июня 1940 года.
Во Франции эта речь считается доказательством того, что в самый трудный для страны момент Второй Мировой войны республика не сломалась, продолжая бороться с нацистской Германией.
«Разве последнее слово уже сказано? Разве надежда должна исчезнуть? Разве это поражение окончательно? Нет! — говорил де Голль. — Поверьте мне, я говорю вам, опираясь на знание фактов, и я говорю вам, что ничего не потеряно для Франции... Что бы ни случилось, пламя французского сопротивления не должно потухнуть и не потухнет».
Звучит красиво, особенно тогда, когда знаешь, чем всё в итоге закончилось. Вот только 18 июня 1940 года большинству французов было как-то не до де Голля.
Крах и истерика
Французское общество всячески бежало от новой войны с Германией, и конфликт, начавшийся осенью 1939 года в формате «Странной войны», когда стороны не проявляли повышенной активности по отношению друг к другу, не вызывал бешенного подъема патриотических чувств.
А в мае 1940 года случилась катастрофа. Немцы, обойдя основные укрепления французской «линии Мажино», нанесли сокрушительный удар. Уже 15 мая французский премьер-министр Поль Рейно звонил Черчиллю в Лондон в полной истерике: «Мы потерпели поражение... Они устремляются в прорыв с танками и бронемашинами».
14 июня 1940 года гитлеровская армия вошла в Париж, который был сдан без боя. Жителям французской столицы оставалось только в бессилии плакать, глядя, как вермахт марширует по парижским улицам.
Правительство Франции уехало в Бордо. Там срочно решали вопрос, что делать дальше. Победили сторонники немедленной капитуляции, которую возглавил ставший новым премьером маршал Анри Филипп Петен.
Генерал, приглянувшийся Черчиллю
Шарль де Голль в ту пору был известен больше как военный теоретик. Вторую мировую войну он начал в звании полковника, а в генералы был возведен уже по ходу конфликта. В мае 1940 года, когда оборона Франции рассыпалась как карточный домик, де Голлю поручили срочно сформировать новую бронетанковую дивизию. В условиях общего хаоса ничего путного из этой затеи не вышло.
В июне де Голля назначили заместителем военного министра, и в этом качестве он ездил на переговоры в Великобританию. Черчилль обратил на него внимание потому, что французский генерал был категорическим противником капитуляции. Британский премьер понял, что во Франции побеждает иная точка зрения, но у него созрел свой план.
Черчиллю нужно было, во что бы то ни стало, сохранить хоть что-то от разгромленного союзника, а для этого явить миру «альтернативного лидера» Франции. 17 июня 1940 года Шарль де Голль окончательно покинул Бордо, а сутки спустя его уже выпустили к микрофону Би-Би-Си в Лондоне, откуда он и призвал французов к борьбе.
«Господин Никто» на фоне национального позора
Тут самое время дать слово самому де Голлю, который признавался в мемуарах: «Я не пользовался никакой известностью в стране. За границей — никакого доверия и оправдания моей деятельности».
Для французов всё это выглядело так: какой-то сомнительный генерал из Лондона к чему-то там призывает, когда повсюду уже немецкие патрули.
Четыре дня спустя после речи де Голля маршал Петен подписал Компьенское перемирие, по которому 60 процентов территории страны, включая Париж и всё атлантическое побережье, становились оккупационной зоной Германии. Французская армия должна была разоружиться и передать тяжёлое вооружение немецким войскам. Предусматривалось сохранение минимальных соединений для поддержания порядка, численность которых должны были определить Германия и Италия. Французский военный флот должен был быть демобилизован и помещён в порты под наблюдение оккупационных сил. На Францию также возлагалась обязанность содержать немецкие войска на своей территории. Франция передавала Рейху всех немецких военнопленных, в то время как французские солдаты должны были оставаться в лагерях для военнопленных до окончания боевых действий в Западной Европе. Кроме того, Франция обязывалась выдать Рейху находящихся на её территории граждан Германии, которых укажет немецкое командование.
Французам предстояло жить с этим, а де Голль с новоявленной организацией «Свободная Франция» казался каким-то изобретением английской пропаганды.
Равным де Голля признал только Сталин
Так оно, по сути, и было. Черчилль не скрывал, что главной своей целью видит переманивание на свою сторону как можно большого количества французских военных, особенно в колониальных владениях Парижа, куда немцы еще не добрались. Де Голлю же отводилась роль «говорящей головы», произносящей правильные слова.
Ни в 1940-м, ни в 1941-м, ни в 1942-м годах «Свободная Франция» не имела какого-то серьезного веса ни в военном, ни в политическом плане. Больше того, де Голль обнаружил, что Черчилль и Рузвельт ведут переговоры с французами, ориентирующимися на администрацию Петена, известную как «правительство в Виши».
Единственной страной, которая признала де Голля как реального представителя Франции, стал Советский Союз. Произошло это после нападения Германии на СССР, когда Москва отозвала своих дипломатов, работавших при «правительстве в Виши», полностью сосредоточившись на контактах с де Голлем. Надо сказать, что появление французской эскадрильи в рядах Красной Армии, впоследствии ставшей полком «Нормандия — Неман» было важно не столько в военном плане для СССР, сколько в политическом для Франции, ибо демонстрировало ее реальную вовлеченность в борьбу с гитлеровцами.
Все могло быть иначе
Что уж греха таить, массовая любовь к де Голлю у французов прорезалась только к 1944 году, когда стало ясно, что союзники побеждают, им национальная гордость потребовала своего героя.
Впрочем, героя этого вполне могли сбросить с корабля истории англичане и американцы, если бы не твердая линия товарища Сталина, лично вернувшего Францию в стан держав-победительниц, к неудовольствию и недоумению Черчилля и Рузвельта. Просто Иосиф Виссарионович был убежден, что наличие в Европе сильной Франции с четкой национальной линией будет для СССР полезнее, нежели ее окончательный уход с мировой арены, о чем прямо говорили западные партнеры.
Так что речь Шарля де Голля 18 июня 1940 года могла бы сгинуть в лабиринтах истории, если бы дальнейшее течение событий, не всегда даже зависевшее от воли французского генерала...