Дирижер Государственного академического Большого симфонического оркестра имени Чайковского Арсентий Ткаченко: Отрепетировать эмоцию нельзя

КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ, /НИА-КРАСНОЯРСК/. 2 июля в Большом концертном зале Красноярской филармонии состоялся вечер, посвященный русской музыке, в исполнении Государственного академического Большого симфонического оркестра имени П. И. Чайковского. За дирижерским пультом – Арсентий Ткаченко.

Концерт стал частью тура оркестра по городам Сибири, приуроченного к 95-летию коллектива, которое будет отмечаться осенью 2025 года. Программа вечера охватывает широкий спектр произведений – от классики до современной музыки.
Перед концертом корреспонденту НИА-Красноярск удалось пообщаться с Арсентием Ткаченко, назначенным в январе этого года главным дирижером коллектива.
- Наверняка Вы помните седьмую симфонию Шостаковича в блокадном Ленинграде, концерт Гергиева в Пальмире. И вот ваши два выступления – в Исфахане, в Тегеране... Музыка и война. С точки зрения дирижера, в чем здесь может быть смысл?
- И первый, и второй концерт, который мы отыграли, были сыграны до начала военных действий. Ничего не предвещало беды. Все должны были спокойно с утра проснуться, ехать в аэропорт. Произошло то, что произошло. У концерта, который был после нашей эвакуации в Баку как благодарность азербайджанской стороне, которая нас приняла и открыла коридор, несмотря на всю усталость от всего происходящего, был абсолютно другой энергетический посыл, учитывая, что часть оркестра улетела. Мы программу как-то купировали, и хотя мне говорят – все устали, на самом деле, всем нужен был этот концерт, потому что любому артисту, любому музыканту нужно свои эмоции в чем-то воплощать и скидывать. Нам это удалось. И концерт был потрясающий, зал был переполнен. Вот это всех нас очень подзарядило, в том числе и дало расслабиться. И, конечно, выплеск эмоциональный произошел.
- То есть это дает какие-то яркие краски артистам?
- Когда имеется определенный эмоциональный подъем, это, конечно, дает другой результат. Нужен ли такой результат каждый день, не уверен. Но нет худа без добра.
- Возвращаясь к вашему сегодняшнему туру. Барнаул отыграли, Новосибирск отыграли. Сейчас в Красноярске. В двух словах – какова миссия этого тура?
- В Новосибирске все было замечательно. Зал был переполнен, и публика нас очень долго не отпускала. Там мы играли «Три беса» и был большой успех. Это важно для оркестра, прежде всего – как их принимали, как зал их не отпускал, поэтому все прошло замечательно. По поводу тура, мы это много раз анонсировали, что этот тур поделился на две части. Изначально он планировался к 95-летию оркестра, который мы отметим 12 октября. Все-таки Большой симфонический оркестр – это один из старейших оркестров и самый старый в Москве с точки зрения своего возраста и традиций. И, конечно, когда делали этот тур, мы не могли пройти мимо 80-летия Великой Победы. Поэтому первое отделение – это Петр Ильич Чайковский, которого от нас ждут всегда, потому что мы оркестр имени Чайковского. Это созданная, собранная мною панорама, сюита из балетных номеров, которые в таком виде нигде никогда не исполнялась. Второе отделение все-таки больше посвящено  авторам 20 и 21 века, их видению военных потрясений.
- Красноярская программа близка к новосибирской?
-  Абсолютно идентична.
- Вы в Красноярске первый раз с оркестром?
- С оркестром да, а вообще не первый раз. Я выступал и с вашим камерным оркестром несколько раз, и приезжал несколько раз с Владимиром Анатольевичем Спиваковым. Поэтому зал мне известен.
- Вы однажды в интервью сказали, что Ваша мечта – когда Вам будет 70, посмотреть, что Вы еще не сыграли, и стремиться к тому, чтобы это сыграть. Прошло время, Вам всего 34, а Вы уже столько всего сыграли.
- Список действительно большой, я даже иногда удивляюсь, сколько уже удалось исполнить произведений, но мне кажется, что все равно в какой-то момент наступает переосмысление. Надо всегда двигаться к развитию, ведь какие-то вещи переосмысляются. Наша жизнь сегодня настолько скоротечна. И темп жизни меняется, и так далее. Поэтому я с удовольствием возвращаюсь к тем произведениям, которые я уже играл. Другой вопрос, что я их по-другому немножко чувствую, что-то переделываю. В общем, у меня есть это желание и возможность набирать много, много разной музыки.
- И последний вопрос. Как Вы считаете, не пришло ли время дирижеру повернуться лицом к публике? В свое время Вагнер, Берлиоз развернулись от публики к оркестру и стоят теперь спиной к зрителям.
- Я думаю, что не скажу ничего нового, ведь мы понимаем, что они это сделали неспроста, а потому что в произведениях Берлиоза и Вагнера участие дирижера гораздо более важное, нежели в симфониях Моцарта и в сюитах Баха. Мы это видим, потому что камерные оркестры прекрасно технически справляются и без дирижера, но все-таки произведения сложные, составленные с большим количеством инструментов, требуют не только организации внутри оркестра касательно жестов. Этот путь довольно долгий, потому что хороший дирижер передает все свои эмоции, все, что он хочет заложить в этом произведении. Отрепетировать эмоцию нельзя. На концерте случается некое чудо, когда происходит невербальное общение с оркестром, когда могут быть вещи, которые абсолютно не были отрепетированы просто потому, что вот сейчас так пришло, или так почувствовал дирижер, и они это впитывают и через свои инструменты выдают абсолютно другую историю, которая уже идет в зал. А то, что в зале, бьет в спину дирижеру. Собственно говоря, это самое прекрасное, что есть. Ради всего этого мы так долго учимся, начиная с музыкальной школы и так далее, и так далее, и так далее.