«Были бы признательны за ответ...»
Наше время считается веком эффективных коммуникаций: соцсети, мессенджеры с молниеносным обменом сообщениями... Но если брать литературу, то подлинный читательский фидбэк – непосредственный, горячий, гневный или одобрительный, мы видим именно в прошлом. Главным каналом было письмо в газету.
Как многие пишущие о литературе, я питаю особое пристрастие к писательским заметкам, «неконцептуальным» эссе, выступлениям, интервью. Сквозь «шум времени» в них пробивается нечто такое, чего не найти в крупноформатных литературоведческих исследованиях, масштабность и порою нездоровая основательность которых закрывает детали, составляющие собственно портрет художника и его эпохи.
В позапрошлом году вышел в свет сборник Филипа Рота «Зачем писать? Авторская коллекция избранных эссе и бесед». У американского писателя в нашей стране странная судьба. Его знают, уважают, но мало читают, хотя на русский язык переведены практически все романы писателя. Если быть точным, то на русском не вышел только роман с пророческим названием «Наплевательство». Двадцать шесть романов Рота доступны нашему читателю. Не обошёл его вниманием и кинематограф. В фильмах по романам писателя снимались Николь Кидман, Энтони Хопкинс, Пенелопа Крус, Деннис Хоппер... Тоже неплохо. Есть и сериал «Заговор против Америки» от HBO. Кстати, сам роман в своё время блестяще перевёл Виктор Топоров.
К сожалению, сборник «Зачем писать?» так же, как и романы, не снискал большой известности. А жаль. Но я пишу текст не в стилистике юбилейной заплачки (кстати, в нынешнем марте Филипу Роту исполнилось бы девяносто лет), а, надеюсь, в куда более бодром жанре. Поэтому хочу поделиться тем, что меня заинтересовало в книге. Писатель свою литературную карьеру начал со сборника повестей «Прощай, Коламбус!», выпущенного в 1959 году. Одна из центральных тем Рота как писателя – самоощущение еврейского интеллектуала, испытывающего сложные чувства к своей общине и соплеменникам. И в дебютной книге писателя эти непростые темы также нашли своё место. Первая книга писателя получила Национальную книжную премию и некоторое внимание публики. Последнее было специфическим. Автора обвинили в антисемитизме. Здоровые общественные силы потребовали «принять меры». В адрес ведущих газет и журналов начали поступать письма. Рот приводит несколько из них. Например, письмо в «Нью-Йоркер»:
«Уважаемый сэр,
…мы обсудили этот рассказ со всех возможных точек зрения, и мы не можем не прийти к выводу, что он нанесёт невосполнимый ущерб еврейскому народу. Мы считаем, что в этом рассказе нарисован искажённый портрет простого солдата-еврея, и мы не можем понять, как журнал с такой блестящей репутацией мог напечатать подобное произведение, дающее богатую пищу антисемитским настроениям.
Расхожие клише вроде «это же произведение искусства» не принимаются. Были бы признательны за ответ».
Особо отмечу замечательную формулу «мы обсудили» и «расхожие клише не принимаются». Были и другие письма в иные инстанции. В прекрасную организацию – Антидиффамационную лигу поступило энергичное послание со следующим пассажем:
«Уважаемый м-р…
Вы что-нибудь делаете, чтобы заткнуть рот этому парню? В Средние века евреи прекрасно знали, как разобраться с таким...»
А теперь параллель. В советской литературе того времени – середина странного периода, который называется оттепелью. Появляются новые писатели, возникает феномен молодёжной прозы. На прогрессивных молодых творцов – Аксёнова, Вознесенского, Гладилина время от времени кричит Хрущёв, в советских газетах печатают письма комбайнёров и ткачих с осуждением художественно и политически незрелых книг... Стоп... Пролистываем вверх: «мы обсудили», «не принимается», «заткнуть рот». Так это же Филип Рот... Стилистика совпадает полностью. В последующем американский писатель не единожды объясняет свою позицию, возвращается к сказанному через годы, снова и снова. После первой книги прошло десять лет, выходит роман «Жалобы Портного», и вновь Рот возвращается к «еврейскому вопросу»:
«Я гораздо чаще благодарил судьбу за то, что родился евреем, чем могут вообразить себе мои критики. Быть евреем – это сложный, интересный, взыскательный, уникальный опыт, и он мне нравится. Будучи евреем, я обречён переживать классические трудности этого положения. Можно ли желать большего? Но что касается упомянутых вами обвинений – да, они, вероятно, вновь будут предъявлены».
И Рот в энный раз объясняется. Профессиональное объяснение с читателем – неизбежное занятие для писателя. Почему-то данным занятием не брезговал Достоевский. «Дневник писателя» – весомое зримое доказательство того.
Многие современные отечественные авторы даже не представляют себе вариант диалога с читателем. Всё чаще по причине отсутствия читателя как такового. Из этого с неизбежностью вытекает отсутствие претензий к писателю. За нас отстрадали предшественники, которых третировали эпистолами неграмотных селян с требованием объясниться по поводу неправильных героев и сюжетов.
Сегодня читателями называют подписчиков на личные страницы писателей в социальных сетях. Иногда, к плохо скрытой радости автора, туда забредает профессиональный скандалист, и устраивается разборка. По поводу высказывания автора о японской кухне, фотографии из отельного бара, музыкальных вкусах творца. Это считается признаком популярности. Собственно, о литературной стороне деятельности писателя стараются не говорить по причине того, что это никому не интересно. Поэтому всё чаще и резче, можно сказать – определённее, приходится высказываться в отношении новой линейки запечённых роллов, о судьбах отечественного шансона и качестве винных напитков в системе all inclusive. Двадцать семь романов – это для неказистых графоманов, ничего не понимающих в том, кем является современный писатель и в чём заключается феномен его публичности.
Рискну показаться замшелым и ретроградным, но подлинная значимость нами написанного всё же больше определяется иногда нелестными письмами ткачих и комбайнёров...
Михаил Хлебников,
Новосибирск