Отуда есть пошли санкции. Деревенская история

— Петровна, где дрель? — закричал Степаныч из сарая.

— Миша, не надо! — взмолилась Петровна. — Мишенька, ну пожалуйста, не надо!

— Ты чё, старая, совсем плохая стала? — Степаныч заорал громче, злее. — Дрель неси!

— Мишенька! Ну пожалуйста! — у Петровны затряслись губы.

— Дрель! — рявкнул муж. Петровна, утирая глаза рукавом, полезла в шкафчик, куда ещё вчера спрятала ненавистную приспособу.

Со Степанычем Петровна прожила, почитай, всю жизнь. Миша был правильным мужиком — дельным, рукастым, по-хорошему прижимистым. У него всё как-то само собой выходило, спорилось — что работа, что семья, что дети, что дача. Правда, дети давно разъехались по разным странам: взрослый сын выучился в Обнинске и теперь жил в Германии, старшая дочка вышла замуж за чеха, младшая — за украинца. Работа у Степаныча тоже накрылась медным тазом, ещё в девяностые. Ничего, съехали с Нюрой Петровной на дачу, там прожили первые, самые страшные годы, на огурцах и картохе. Потом сын начал зарабатывать на импортных заказах и пересылать какие-то деньги. Дальше жизнь снова потихоньку-полегоньку пошла в горку, так что Петровна даже перестала беспокоиться насчёт того, что не на что будет хоронить.

Одна беда пришла: Степаныч увлёкся яблочным самогоном. Всю жизнь был малопьющим, а вот теперь почал прикладываться к проклятой. Причиной тому был яблоневый сад, оставшийся от нюриной матери. Та любила деревья, ухаживала, заботилась об урожае: варила компоты, варенье, остатки отдавала соседям, которые водили свиней. Однако в девяноста третьем мама померла, некому стало варить компоты и закатывать банки, да и свиньи соседям стали без надобности. А яблони всё плодоносили и плодоносили, и что было делать с урожаями — непонятно. На беду, сосед — тот самый, который раньше водил свиней — научил Степаныча делать яблоневую бражку и перегонять. Рукастый Степаныч соорудил аппарат, который держал в сарае, забил весь подпол вёдрами для бражки, а чтобы мельчить яблоки в пюре, приспособил электродрель с насадкой.

Не то чтобы Степаныч всерьёз заалкашил, нет. По деревенским меркам, пил он умеренно и без закидонов: руку на супружницу не подымал, не буянил, не свинничал. Максимум, что он себе позволял в пьяном образе — достать из сарая трофейный немецкий аккордеон, доставшийся от отца, да спеть 'Подмосковные', или там 'По долинам и по взгорьям'. Но Нюрка, как и всякая русская баба, всю жизнь до одури боялась, что муж сопьётся. И боролась с этим обычными бабскими способами — скандалёзничала, выливала спрятанный самогон, портила аппарат, ну и, конечно, пилила Степаныча как могла. Тот, однако, от этого только больше упирался: аппарат и готовый продукт прятал у соседа, подпол запирал, а Степановну не подпускал к процессу. Все же попытки запилить Михал Степаныча бабским пилением кончались только тем, что он сбегал из дому к соседям и там уж давал себе волю.

Одно было хорошо: Степаныч, кроме яблочной, ничего в рот не брал. Пива он не любил, вино считал потерей времени, а магазинной водке не доверял с той самой поры, как его старинный друг Алексей Петрович помер от поллитры дагестанской. Картофельным же бимбером он по молодости траванулся в Белоруссии, после чего не мог его переносить даже на запах. Но всё это не особенно утешало Петровну: яблок всегда было столько, что заготовки Степаныча хватало на год.

Нюрка жаловалась на пьющего мужа деревенским бабонькам, ища совета. Бабоньки Нюрке сочувствовали и советовали ей по-тихому извести треклятые яблони, но вот на это она как раз пойтить не могла: матушка, умирая, просила дочку заботиться о саде и особенно о деревьях. Материнскую волю Петровна не уважить не смела. Так она и маялась, изводясь сама и изводя мужа.

Из сарая Петровна вышла, как обычно, обиженная. Немножко поплакала, потом пошла ставить картошку: Степаныч затребовал на ужин варёную в мундире. 'Наверняка с этой своей гадостью наворачивать будет', привычно и зло подумала баба.

Керосинка чадила: фитили замазутились. Взгромождённая наверх кастрюля тихо побулькивала. Петровна сидела, пригорюнившись, на табуретке и жалела себя.

Внезапно в кастрюле что-то булькнуло совсем уж непривычно громко. Зло зашипела вода. Потом оттудова раздался крик — совершенно детский.

Петровна подскочила, сунулась в кастрюлю и увидела там крошечного рыжего человечка в смешном зелёном костюмчике, который пытался выпрыгнуть из кипятка и уцепиться за край посудины.

Не думая, Нюрка сунула руку в кипяток, ухватила человечка, и тут же чуть не выронила — кипящая вода больно вцепилась в руку. Однако Петровна не выронила человечка, а ухватила за рыжий вихор, вытащила из воды, поставила на стол, и только после этого затрясла обваренной кистью и завыла в голос.

— Не суетись, глупая женщина! — пропищал человечек, выждал момент и плюнул на трясущуюся руку. Боль тут же исчезла — как будто её выключили. Степановна ещё пару раз — скорее по инерции — ей взмахнула, потом недоумённо уставилась на неё: вздувшаяся красная кожа как бы опадала и белела. Через пару секунд от ожога не осталась ничего.

— Спасибочки, — только и вымолвила она, таращась на маленького.

— Не стоит, — отмахнулся человечек. — В сущности, это я должен быть вам признателен, — с некоторым неудовольствием сказал он.

— В: вы откуда? — с трудом выталкивая воздух, вышептала Нюрка.

— Вы хотите спросить, кто я и что здесь делаю, — поправил её человечек, отсторожными движениями отряхивая и приглаживая костюмчик. — Удовлетворю ваше любопытство. Меня зовут Мармадьюк. Я демон, — последнее он произнёс с гордостью.

Петровна сообразила, что у человечка имеется уважаемая национальность, и тут же пробормотала положенное 'да мы чего, да мы ничего, был бы человек хороший'.

Мармадьюк, однако, остался недоволен.

— Я же сказал: я не человек, я демон! — он даже собрался было грозно топнуть ножкой, но, увидев испуганное лицо Нюрки, смягчился. — В общем, я весьма могущественное существо. Имею честь состоять вторым помощником первого советника Его Темнейшества Веельзевула, — он сделал паузу, явно ожидая какой-то реакции, скорее всего — восторженной.

Петровна наморщила лоб: слово 'Веельзевул' ей смутно напомнило что-то церковное. Её подружка Вика Терентьева, когда врачи с Каширки ей сказали, что лечиться поздно, стала набожной и всё читала какие-то тоненькие книжечки про Бога, рок-музыку и штрихкод. В этих книжечках такие слова попадались.

— Зевул: Ангел, что-ли? — робко спросила Нюра.

— В каком-то смысле мы все ангелы, — несколько неопределённо ответил Мармадьюк. — К сожалению, я пал жертвой интриг недоброжелателей. Ничтожные чертеняки! — человечек всё-таки топнул ножкой. Из-под каблучка посыпались искры, Петровна тихо охнула и всплеснула руками. — В общем, меня застали врасплох и понизили в онтологическом статусе. До картофелины, — демон скрипнул зубами. — От таких заклятий можно освободиться только соединёнными силами огня, воды и доброго сердца. Но тут условия совпали в точности. Ну теперь я им покажу! — в тоненьком голоске почувствовалась нешуточная угроза.

— В общем, я вам кое-чем обязан, — признал с сожалением маленький человечек. — И теперь, чтобы окончательно освободиться, я должен исполнить одно ваше желание. Надеюсь, — угрожающе закончил он, — вы не потребуете от меня ничего слишком хорошего. Я всё-таки демон и добро людям делаю только в исключительных случаях и сугубо локально.

— Да что вы, — всплеснула руками Нюра. — Да зачем так: Да чего я: Вы идите, — наконец, собралась она с мыслями, — по своим делам, ежели чего.

— Глупая женщина! Я не могу уйти, не выполнив твоего желания! Это магическое условие, неужели это так трудно понять? — демон снова топнул ножкой, выбив из стола сноп искр. — Быстро говори, что тебе надо. Деньги?

— Ой, не надо горя этого! — вскрикнула испуганная Петровна и заплакала.

Мармадьюк посмотрел на неё внимательно и, кажется, немного смягчился.

— Понимаю, — протянул он. — Отберут и накажут, у вас такая страна. Ладно. Новый дом?

Петровна в ужасе замахала руками.

— Понимаю, сельсовет, соседи, будут тянуть деньги, потом сожгут: — пробормотал он. — Картиру в Москве и хорошую пенсию?

— Никогда мы хорошо не жили, не стоит и начинать, — вздохнула Петровна.

— Гм, гм: Ну, может, всё-таки чего-то хочется? Чего-нибудь безобидного? Морщины на лице вывести? Кошка старая чтобы подольше пожила? У соседа чтоб корова сдохла? — последнее он сказал с явной надеждой в голосе.

От сарая донеслись звуки аккордеона. Степаныч, пока работал, изрядно угостился прошлогодней продукцией и ему захорошело.

— Чтоб Степаныч не пил! — выплеснула Нюрка заветное.

— Не пил? Прямое вмешательство в свободную волю человека, к сожалению, доступно только высшим тёмным силам, — нахмурился человечек.

— Ну чтоб не гнал эту свою яблочную, — поправилась Петровна и рассказала маленькому человечку о своём горе.

Мармадьюк задумался, уселся на край стола, поболтал ножками.

— Так-так-так, — протянул он. — Значит, яблоки: Кроме этого своего домашнего кальвадоса, другого не пьёт: При этом сад изводить нельзя: Ломать аппарат бесполезно — будет гнать у соседа: Гм, вот что! — он щёлкнул пальцами, осыпав искрами столешницу. — А если эти яблоки будут у вас покупать? Продашь весь урожай, мужику запилишь, что в хозяйстве деньги нужны. Нормально будет?

— Покупать? — не поняла Нюрка. — Кто ж наши яблоки купит, когда их как грязи?

— Городские купят, — демон ухмыльнулся, явно радуясь какой-то пришедшей в голову идее. — В Москву повезут.

— Да кому ж в Москве наша антоновка нужна?! — Петровна посмотрела на демона как на глупого. — Москвичи всё дорогое едят, иностранное:

— Ну а если не будет иностранного? — демон снова улыбнулся, как-то уже совсем нехорошо.

— То есть как? — не поняла бабка.

— А вот так. Говорю же, я второй помощник первого советника Его Темнейшества: Одну минуту, — он вытащил из внутреннего кармана костюмчика крошечную телефонную трубку, что-то понажимал, прикрыл трубу ладонью и заговорил очень тихо. Доносились только отдельные слова и фразочки 'да, это я', 'всё нормально', 'есть идейка', 'поддержка отечественного производителя, например', 'это ещё лучше', 'пусть сами всё запретят', 'да, и вайфай по талонам', 'позвони Володину, ему понравится'.

Закончив разговор, Мармадьюк подмигнул бабке и заявил:

— В общем, в следующем году приедут перекупщики и все яблоки у тебя заберут. Не то чтобы дорого, но всё-таки копейка в хозяйство. Степанычу привет.

Он оправил зелёный сюртучок, явно намереваясь исчезнуть.

— Спасибочки, — выдохнула бабка.

— Не благодари, — усмехнулся демон. — Я всё-таки тёмная сила. Смотри, — начал он загибать пальцы. — Много денег вам за яблоки не дадут. Зато Степаныча ты лишила единственной радости в жизни. Будет он вечно угрюмым, нервным, ты его запилишь, он и помрёт быстрее. А вот миллионы людишек по всей вашей странишке прищемят и ущучат. Не сильно, а всё-таки ущемят, — он потёр маленькие ручки и окончательно испарился.

'Па далинам и пааа взгорьям:' — донеслось от сарая.

— Ну хоть пить не будет, — вздохнула бабка. — Главное чтоб не пил.