«Во мне есть героическое начало»: Марина Есипенко — о роли Турандот и работе с Фоменко

Актриса Театра имени Вахтангова, народная артистка России Марина Есипенко в 2025 году отметила юбилей. «Вечерняя Москва» побеседовала с Мариной Николаевной накануне торжества.

…У нее великолепное чувство юмора, задорный смех, она равно хороша как в ролях драматических, так и в комедийных, но при этом скромно заявляет, что она — лицо «не медийное». Как бы не так: ее знают даже те, кто ни разу не был в Театре имени Вахтангова, где она работает, но, проходя по Арбату, видел прелестную Турандот, фигура которой украшает фонтан у театра. Образ этот был «списан» скульптором Александром Бургановым именно с Марины.

— Марина, вы — третья «принцесса Турандот» Вахтанговского театра. Скажите, а не страшно было соглашаться на эту роль после Цецилии Мансуровой и Юлии Борисовой?

— Это же ответственность, да и сравнения неизбежны… Расскажу. До Турандот у меня было два срочных ввода в спектакли: сначала в «Кабанчик» по пьесе Виктора Розова, причем вводил меня Александр Филиппенко, наш «энерджайзер». А потом был «Стакан воды», где я играла Абигайль, это была главная роль.

— В «Кабанчике» играли сплошь звезды!

— Партнеры в обоих спектаклях у меня были невероятные. В «Стакане воды» Юлия Константиновна Борисова играла королеву Анну, Людмила Васильевна Максакова — герцогиню Мальборо, Юрий Васильевич Яковлев и Юрий Витальевич Волынцев — лорда Болингброка, а Максим Суханов — Мешэма. Я влетела в этот спектакль буквально за пять дней, находясь в полубессознательном состоянии. Говорю как есть: у меня никогда не было чрезмерного трепета перед старшими товарищами. Это не значит, что я не восхищалась ими, конечно, нет! Но болезненных сравнений: они — такие, я — этакая, у меня не было. Да и времени на размышления, достойна я роли или нет, не оставалось... Коли назвался груздем — полезай в кузов. И мне повезло: мои партнеры создавали такую атмосферу, что я не ощущала никакой разницы между нами, это были родные, теплые люди. Конечно, когда на худсовете театра решили, что Турандот сыграю я, переживания у меня были. Но я их гнала. Отчасти из-за старой и абсолютно фантастической истории. Когда-то давно, еще в моем родном Омске, я играла в спектакле у Нади Козловой — ученицы знаменитой Любови Иосифовны Ермолаевой, которая руководила Народным Театром Поэзии. Мы поставили «Питера Пэна», которого я и играла, кое-как обрезав волосы. Любовь Иосифовна увидела у Нади наши фотографии, приняла меня сначала за мальчика, потом узнала, что я девочка, вгляделась в фото и неожиданно сказала: «Она будет играть в Театре Вахтангова принцессу Турандот». Когда я вспоминаю об этом — у меня мурашки по коже...

— Ничего себе! У нее был «третий глаз»? А вы, кстати, с детства хотели стать актрисой?

— Вот не знаю… Может, что-то такое у нее и было, но когда я была утверждена на роль худсоветом, я это восприняла как данность... И был трепет, конечно, все же «Принцесса Турандот» — это полковое знамя Театра Вахтангова, и мандраж был. Но я понимала, что должна все сделать так, чтобы не подвести целое поколение вахтанговцев. Ну а что касается мечты детства… Я много фантазировала. С метлой бегала по двору, например, изображала, что летаю. Потом Чингачгука изображала, воткнув перья в волосы… Но больше всего мне хотелось стать кондуктором трамвая: садишься и едешь куда хочешь, бесплатно… Года три я занималась в балетной студии. С ума сходила, когда видела Максимову и Васильева, Павлову; с трепетом рассматривала пуанты... Но потом встала на них, и началось: кровавые мозоли на ногах, дикая боль… В общем, большой балет, может, и потерял в моем лице балерину, но драмтеатр кое-что приобрел. Кстати, когда я поступала, во МХАТе сказали, что мне не стоит идти в эту профессию.

— А вас не подтравливали за Турандот, как это бывает? Красивая женщина, роль — звездная…

— Вы знаете, может, какие-то интриги и были, но я этого не знаю. И потом, решение худсовета не оспаривалось, даже если кто-то был против — все, проехали… Да и я сама так устроена, и Юлия Константиновна Борисова учила: «Мариша, пришли в театр, сыграли — и ушли, и все. Только никуда не влезайте!». Я не могу исключить, что за моей спиной и сегодня что-то происходит, никто от такого не застрахован, но знать ничего об этом не хочу. Я сталкивалась с подобным когда-то и очень боюсь быть обманутой и разочарованной. Мне хватает прежнего печального опыта…

— Понимаю вас... Но давайте вспомним третью «Турандот».

— Спектакль восстановил Гарий Черняховский, это было в 1991 году. Он был более современный, с массой новшеств, художником на нем работал знаменитый Олег Шейнцис, а музыка осталась прежней, но в нее вплетались темы Нино Рота… А еще у нас были невероятно красивые костюмы Валентины Камоловой, одни сумасшедшей красоты вееры чего стоили! И все это менялось на сцене, завораживало… Но мы играли этот спектакль лет пять-шесть, а потом его закрыли — при полных аншлагах. Увы, не все его приняли. Нас вернули в «старую форму», и спектакль мы играли еще лет десять. А я всю эту историю держалась за неожиданный комплимент. Наш костюмер Марина Карпова мне как-то сказала: «Ты переживаешь, а моя подруга, которая еще Мансурову видела в «Турандот», не говоря о Борисовой, сказала: «Скажи Есипенко, что она сыграла ничуть не хуже!».

— Ого, так за эти слова можно не только держаться, ими годами можно жить! Жаль, не восстанавливают пока спектакль…

— Так найти героя и героиню трудно… Юлия Константиновна считала, что во мне есть героическое начало. Мне это приятно, хотя не мне судить. Почему Василий Семенович Лановой, наше «Вася Высочество», был лучшим Калафом? Потому что он был героем в обычной жизни — уникальным по силе человеком. Найдутся герои — будет и спектакль.

— Хочу вспомнить несколько позабытый сейчас спектакль «Государь ты наш, батюшка». Как работалось с Фоменко?

— Спектакль этот вышел в непростое время. Зрители тогда, в 1990-х, ходили в театр мало, кто приходил — спешил уйти побыстрее, чтобы спрятаться по домам, как по норам, а спектакль был грандиозный! Что касается Петра Наумовича Фоменко, то это был не человек, а Галактика… Он и режиссер, и рассказчик был невероятный. Мы на репетиции таскали с собой блокнотики и лихорадочно записывали за ним все, что он говорил, все его шутки-прибаутки, чтобы ничего не упустить. Его, кстати, все побаивались. А у нас с ним, наверное, сложились какие-то свои отношения после того, как я получила роль Елизаветы Ивановны в «Пиковой даме» и сказала ему: «Петр Наумович, я знаю, как сыграть эту роль!». Он посмотрел на меня внимательно, покрутил свой ус и ответил: «Деточка, это похвально, я еще не знаю, как поставить, а вы уже знаете, как сыграть!». На долгих репетициях «Пиковой дамы», кстати, Петр Наумович садился, курил, а актеры, голодные как собаки, сидели, боясь шелохнуться, а когда совсем становилось невмоготу, подсылали к нему меня, и я начинала ныть, мне он почему-то это прощал: «Петр Наумович, пожалуйста, ну очень кушать хочется…». И он устраивал перерыв на 15 минут.

— Работа с разными режиссерами — это испытание?

— Опыт. С режиссером Аркадием Кацем, поставившим «Мартовские иды», мне, например, работать было труднее. У него другой режиссерский язык… Задача артиста — понять язык режиссера и заговорить на нем. Фоменко же говорил, что хорошего артиста от плохого отличает количество штампов: чем лучше артист, тем их у него больше.

— Неожиданное определение.

— Но вы все поймете, если я напомню, какие чудеса он творил с нашими великими народными-пренародными артистами. Он снимал с них стружку их штампов, и их никто не узнавал — они представали перед зрителями совершенно другими. У каждого режиссера свой слог, звучание, подход... Надо слушать его, слышать и понимать, что в деревню одноногих идут на одной ноге. Я репетировала Лизу, и Фоменко говорил мне: «А теперь ручкой вот так сделайте!» — и я отвечала: «Знаю, знаю!» — потому что этот жест был у него везде… Он создавал устойчивый каркас спектакля, чтобы ничто не разрушило его изнутри, никакие лебеди, раки и щуки, приучал слушать режиссера и понимать, что спектакль — это его партитура, по которой ты должендвигаться и точно выпевать все его ноты.

— Слышу голос Фоменко! А вы ведь работали и с Ульяновым.

— Да, повезло. Нас как-то дополнительно связывало то, что мы — сибиряки, он родился в Бергамаке, неподалеку от моего родного Омска. Кстати, когда я поступала в Щукинский, я не знала, что у вахтанговцев трепетное отношение к Омску. Во время войны артисты-вахтанговцы были там в эвакуации, и омичи делили с ними сцену, играя через день. И когда я сказала на поступлении, что я из Омска, случилось какое-то оживление, будто я произнесла некое кодовое слово: все встрепенулись, и Шлезингер, и Евгений Рубенович Симонов. Кстати, дружба между театром и Омском сохраняется: Вахтанговский театр раз в два года точно бывает там на гастролях, а омичи приезжают на большие гастроли к нам. Михаил Александрович Ульянов был человеком-глыбой, но при этом очень трепетным. Он только-только был назначен руководителем и взял нас на работу — Лиду Вележеву, Юльку Рутберг и меня, и относился к нам как к дочерям. Мы с Леной Ульяновой дружили, светлая ей память, и она признавалась, что ревновала отца к нам, поскольку с нами он проводил больше времени, чем с ней. И Маришей меня, как папа, называли в жизни только три человека: Ульянов, Фоменко и Борисова. Разве это можно забыть...

— Вы стали известны как киноактриса после сериала «Моя любимая ведьма». Он открыл окошко в мир киноэкранной нечистой силы и был невероятно смешным. Как вы там оказались? Вроде бы не ваше амплуа, но кажется, простите, что вы балдеете от происходящего.

— А так и было! Сериал начинал снимать Алексей Кирющенко, который меня знал по театру. Вот он меня и позвал. Жаль, мы отсняли всего 48 серий, по-моему, это был хороший ремейк по старому американскому сериалу «Моя жена меня приворожила». Вы правы — я кайфовала на съемках. Бог подарил мне способность и счастье быть комедийной актрисой. Иногда артисты рядом со мной «раскалываются» — говорят, ты такая смешная, что невозможно. Помню, на репетициях «Мадемуазель Нитуш» Саша Олешко пополам сгибался от хохота и говорил: «Не могу на тебя смотреть!». И я не раз с этим сталкивалась. Что во мне такого смешного, не знаю, но все смеются.

— У актеров старшего поколения было заведено друг друга разыгрывать. Эта традиция в Театре Вахтангова осталась?

— Да, наши всегда любили пошалить. Я когда только-только пришла, мы выходили в массовке на бал в «Анне Карениной». И вот стою я на сцене, готовлюсь вальсировать, и тут слышу шипение из-за кулис: «Есипенко, Есипенко!». Кошу взглядом — а там стоит Юрий Васильевич Яковлев, готовясь к своему выходу, и шипит: «Есипенко! У тебя очень красивые плечи!». Это было так неожиданно и смешно, но реагировать было некогда — я, вдохновленная, устремилась на выход. Василий Семенович Лановой, если случались какие-то розыгрыши, «раскалывался» сразу: начинал смеяться и убегал за кулисы. Но у нас, в отличие от многих других театров, все розыгрыши были добрыми, и актеры друг другу на сцене помогали. Василий Семенович рассказывал, что играл как-то с актрисой не из нашего театра и вдруг забыл слова. Смотрит на нее — подскажи! А она — молчит. У вахтанговцев такое невозможно. У нас всегда — «петелька — крючочек» и импровизация.

— После сериала «Александровский сад» вас многие открыли как певицу. Вы всегда пели?

— Пыталась что-то изображать в детстве, но это было «для сэбэ». Но Любовь Иосифовна Ермолаева приучала нас к авторской песне, что, наверное, сыграло свою роль, когда мы познакомились с Олегом (муж актрисы — автор-исполнитель, музыкант, народный артист России Олег Митяев. — «ВМ»). Он удивился, что я всем подпеваю, знаю слова. У меня родители прекрасно пели, когда гости собирались, — так раньше было заведено. И в «Александровском саду» я спела, да. Но все равно мое пение — актерское, не больше. Конечно, я люблю петь песни Олега — они во мне откликаются. По поводу песен у меня есть планы, но пока помолчу об этом...

— Хорошо. А супруг ваш — гений. Ну кто еще так напишет: «Под животом моста…».

— А это, между прочим, моя фраза! Мы как-то проплывали под мостом на пароходике, я это сказала, а Олег вставил в песню. А в одном из писем я написала ему, что лето — это целая маленькая жизнь. Сами знаете, как это прозвучало — у него. В общем, если поковыряться, можно много разного найти. Я что-нибудь ляпну, он подхватывает.

— Семейный подряд? Здорово. А «Лето — это маленькая жизнь» — душераздирающая песня. Просто не сразу понимаешь, что стоит за якобы простыми словами…

— Да, это так. Знаете, я как-то на «Приюте комедиантов» спела песню «Принцесса живет в коммуналке». А она заканчивается фразой: «Он просто женат на другой». И Лариса Ивановна Голубкина прямо охнула, уж очень неожиданным был финал. Но я ей сказала: «Не волнуйтесь, мы тридцать лет вместе…».  Но ничего в жизни не давалось просто.

— Ну, пусть будет еще минимум тридцать!

— Спасибо, мы постараемся.

ДОСЬЕ

Марина Есипенко — народная артистка России, лауреат премий «Золотая лира», «Гвоздь сезона», «Хрустальная Турандот» и Царскосельской художественной премии. Играла в спектаклях «Кабанчик», «Стакан воды», «Принцесса Турандот», «Государь ты наш, батюшка», «Мартовские иды», «Без вины виноватые», «Король Лир», «Маскарад», «Зойкина квартира» и других, снялась в трех десятках фильмов.