Реванш «инородцев». Как Узбекистан возвращает России исторический долг
В сентябре прошлого года премьер-министр Узбекистана Шавкат Мирзиёев, спустя три месяца избранный президентом республики, заявлял, что для его страны отношения с Россией «были, есть и будут стратегическим партнерством, союзничеством». В апреле этого года уже в качестве главы государства Мирзиёев встретился в Москве со своим российским коллегой Владимиром Путиным и по этому случаю обе стороны также сказали немало слов о «серьёзном, новом шаге в развитии российско-узбекистанских отношений». Однако этими протокольными формулировками вряд ли можно объяснить то, какое место на самом деле занимает Узбекистан в текущей российской внешнеполитической повестке и соответственно, что означают для Ташкента сложившиеся за сотни лет отношения с Москвой. Дружить с которой он не против, но идти в подчинение к которой никакого желания не испытывает.
Кремлевских стратегов такая позиция вряд ли радует – бывшие советские республики, с точки зрения Москвы, априори находятся в её сфере влияния и должны следовать всем её геополитическим схемам. С точки зрения же простого россиянина, Узбекистан – это исключительно родина строителей, продавцов, дворников и некоторых фруктов, поэтому любое упоминание его в новостном контексте может лишь повлиять на количество оных на улицах и прилавках.
На самом деле, отношение Кремля и той части общественного мнения в России, которое на него ориентируется, к Узбекистану мало чем отличается от того, как воспринимаются в РФ прочие республики бывшего СССР в целом и в особенности Средней Азии. Настоящее понимание того, кем обе страны являются друг для друга, затруднено в немалой степени большим количеством стереотипов, доставшимся нам в основном от советской эпохи. В сложившемся тогда «братстве народов» все народы были братьями, разумеется, условно, но для титульной нации «младшие братья», в особенности проживавшие в одном регионе, были все на одно лицо: прибалты, кавказцы, азиаты.
Подобное отношение сохранилось в большей степени и в наше время, причём как на бытовом, так и на государственном уровне. Именно оно зачастую порождает конфликтность в отношениях с бывшими советскими республиками и некую обиду в адрес Москвы, которая и мыслит, и действует по кривым советским лекалам, построенным на голой идеологии без учета исторического опыта отношений с тем или иным народом и его особенностей. С точки зрения бывшей метрополии, они все одинаковые – у кого-то есть богатые недра, у кого-то сельское хозяйство, у третьих - завидное географическое положение. У Узбекистана есть всё это (золото, уран, газ, хлопок и ключевое положение в Средней Азии), но не только.
Ислам Каримов за четверть века, фактически, закрыл страну, правда, не достигнув в этом деле таких успехов, как туркмены, но тем не менее между Ташкентом и Москвой всегда веяло отрезвляющей прохладой. Конечно, какие-то совместные проекты реализовывались и в экономике, и в политике – но все они принесли сторонам намного меньше выгод, чем массовая миграция узбеков на заработки в Россию. Еще в 2012 году узбекские гастарбайтеры выслали домой 6 миллиардов долларов (12 процентов ВВП республики), обеспечив при этом, по некоторым оценкам, вместе с собратьями из Таджикистана и Киргизии 7-8 процентов ВВП России. И смена Каримова на Мирзиёева на массовое переселение граждан Узбекистана в Россию повлияет куда меньше, чем курс рубля. Неспособность узбекской политической системы к быстрой трансформации, без которой жизнь в республике никогда не станет сытной, низкий уровень жизни и высокий - коррупции, опустынивание территорий и перенаселенность – это объективные причины, по которым граждане республики едут жить и зарабатывать на чужбину. Тем более, к России в Узбекистане давно сложилось особое отношение. Без экскурса в историю здесь не обойтись.
Само появление этнонима «узбек» (по одной из версий, слово «узбек» значит «сам себе господин») в Средней Азии относится к XVI веку, когда после падения последних Тимуридов здесь осели потомки Шейбани-хана, создавшие первые узбекские государства – Хивинское, Бухарское и позже Кокандское ханства. Примерно в то же время завязываются торговые и дипломатические отношения этих стран с Русью. Вслед за этим начался процесс образования в России узбекской диаспоры. К концу XVIII века количество узбеков, поселившихся в Сибири, на Урале, в районах Астрахани и Оренбурга, превышало 20 тысяч человек. По месту происхождения их называли «бухарцами», «ташкентцами», «хивинцами». В 1806 году в одном из журналов Санкт-Петербурга упоминалось, что представители узбекской диаспоры России «держатся друг друга и соблюдают через то отчизненные нравы… В поведении их сказывается изрядный природный разум, честность, вежливость; речение их умеренное, приятное, что происходит частью и от изрядного состояния их школ».
Начиная с середины XIX века, территории узбекских государств Средней Азии становятся главной ареной «Большой игры» - политического противостояния между Российской и Британской империями. Накал страстей тогда был не менее, а, возможно, и более высок, чем сегодня на Украине или в Сирии, и едва не привел к вооруженному противостоянию двух ведущих мировых держав.
«Игра», в которой узбекские государства региона были разменной монетой, закончилась ничьей – Англия сохранила для себя Индию и влияние в Афганистане, а Россия приобрела всю Среднюю Азию. Приобрела не без труда – упорное сопротивление завоевателям оказали и в Бухаре, и в Хиве, и в Коканде, причем воевали местные правители не за интересы Англии, а за собственную независимость. В итоге Кокандское ханство, уже попав в российскую зависимость, после серии восстаний было ликвидировано, а Хивинское ханство и Бухарское, ставшее к тому времени эмиратом, вошли в состав империи на правах протекторатов. Такой степени независимости от Санкт-Петербурга не смогли добиться ни Финляндия, ни Польша, и на внутренней жизни узбекских государств вхождение в состав России, по сути, не сказалось.
Это, впрочем, не касается заселенных узбеками территорий, которые вошли в состав Туркестанского генерал-губернаторства и напрямую подчинялись имперским порядкам. Здесь возобладал девиз «Туркестан для русских» и началось активное переселение в регион жителей метрополии. В Ташкенте к 1910 году на 168 тысяч узбеков приходилось почти 50 тысяч русских (это намного больше, чем, например, в Тбилиси, где русские составляли 8,4 процента населения), а нынешняя Фергана и вовсе была основана в 1876 году генералом Михаилом Скобелевым под изначальным названием «Новый Маргелан» и заселена, в основном, семьями российских военных. Русификация края носила совсем иной характер, чем, например, колонизация Британией Индии – в Среднюю Азию переселялись не только военные и чиновники по долгу службы, сюда в большом количестве ехали и крестьяне, и рабочие, учителя и врачи, ехали на постоянное жительство, выбрав для своих детей новую родину.
Советская власть не только ликвидировала остатки узбекской государственности, упразднив и Хивинское ханство, и Бухарский эмират, но и после многочисленных манипуляций с границей сформировала территорию сегодняшнего независимого Узбекистана. Все годы существования СССР Узбекистан занимал среди прочих республик региона центральное место, и все стереотипы того времени – басмачи, аулы, дыни, конопля, тюбетейки, – относились именно к нему. Узбеки в понимании советского обывателя стали олицетворением жителя Средней Азии, а Ташкент – как известно из знаменитой повести Александра Неверова, «город хлебный» - стал промышленным и культурным центром всего огромного региона, затмив прочие города.
Хотя чисто узбекским городом после окончания Великой Отечественной войны его назвать было уже нельзя. Это был город победившего советского интернационализма – число русских, украинцев, татар, корейцев и казахов здесь превышало автохтонное население, и основным языком общения во всех сферах жизни был русский. В меньшей степени, чем Ташкент, но также интернациональным было население Самарканда, Бухары, Навои, Нукуса и прочих крупных городов республики. В результате культурного обмена Узбекистан стал одной из самых русифицированных национальных окраин Союза. А ликвидация последствий ташкентского землетрясения 1966 года стала самым ярким проявлением массового интернационализма в СССР.
Однако, являясь центральной республикой Средней Азии и третьей среди всех советских республик по количеству населения (после РСФСР и УССР), Узбекистан, тем не менее, всегда находился на периферии политической жизни Союза в отличие от того же Кавказа, Украины или Прибалтики, представители которых активно привлекались в Москву на руководящие должности. В то же время при всей той лояльности к союзному центру, которую демонстрировали руководители республики (чего не скажешь о руководстве кавказских и прибалтийских республик, с которых и начался развал СССР), именно Узбекистан оказался в центре «хлопкового дела», ставшего одним из символов перестройки и доказательством коррупционной сущности советской системы управления.
Репрессии в отношении республиканского руководства со стороны Москвы породили конфликтность среди местных партийных элит и немало способствовали созданию атмосферы нервозности и недоверия, которая возобладала в Узбекистане накануне распада СССР. Первые годы существования независимого Узбекистана здесь, как и в других национальных республиках бывшего Союза, имели место межнациональные конфликты – между узбеками и турками-месхетинцами, между узбеками и киргизами, которые по большей части не коснулись русскоязычного населения. И не только в силу того, что президент Ислам Каримов занял крайне жёсткую позицию в этом отношении. До самой смерти «папы» в сентябре прошлого года большинство оставшихся в Узбекистане русскоязычных жителей с благодарностью вспоминали о том, что именно он в своем время не дал развернуться националистам в республике, русские за долгие годы совместной жизни стали восприниматься в Узбекистане как «свои». Это сами русские стали чувствовать себя чужими и брошенными, однако вовсе не из-за политики местных властей, а из-за наплевательского отношения РФ к оставшимся за рубежом соотечественникам.
Отъезд на историческую родину десятков тысяч русских семей, тем не менее, лишь в первой половине 2000-х годов, когда Каримов на короткое время избрал откровенно прозападную позицию, вылился в дерусификацию Узбекистана (доля русских в населении республики к тому времени сократилась по сравнению с последними годами Союза с 8 до 4 процентов, а сегодня составляет 2,3 процента). Однако почти сразу после этого, когда Ташкент на официальном уровне закрепил параллели между нынешним узбекским государством и его предшественниками времен Тимура и Шейбани-хана, начался обратный процесс, и сегодня российское присутствие в республике обеспечивается самими же узбеками, которые миллионами мигрируют в Россию на заработки, а, вернувшись домой, расхаживают в спортивных куртках с надписью «Russia» и в большинстве случаев мечтают вернуться обратно, несмотря на миграционные преграды и ксенофобские настроения среди россиян.
Надо учитывать также, что на момент распада СССР Узбекистан был единственной республикой в регионе, которая обладала серьёзным промышленным и сельскохозяйственным потенциалом, а уровень жизни здесь не сильно отличался от РСФСР и значительно превосходил показатели соседних республик. После 1991 года многие русские, в первую очередь люди с высшим образованием, то есть военные, технические и прочие специалисты покинули республику, производства стали закрываться, объемы выпуска продукции, а вместе с ними и заработки местных жителей резко упали. В итоге то самое чувство «брошенности», которое переживало русскоязычное население страны, распространилось и на узбеков, для молодого поколения которых характерная для старших возрастов ностальгия по сытым советским временам, связанным с Россией, Москвой, трансформировалась в элементарное желание лучшей жизни.
Сегодня узбеки, потомки тех самых бухарцев и хивинцев, что воевали с царскими войсками, а позже из «инородцев», как их называли в Российской империи, превратились в передовиков советского интернационализма, - одно из крупнейших и самое быстрорастущее национальное меньшинство России. Даже после обвала российской валюты и замедления экономики РФ количество находящихся постоянно на заработках в России граждан Узбекистана превышает 1,7 миллиона человек (с начала года их прирост составил около 600 тысяч человек, что на 10 процентов больше, чем в 2016 году). И это данные официальной статистики, так что цифру легко можно увеличить в два-три раза. При этом Узбекистан последние годы лидирует и по количеству граждан, стремящихся получить российский паспорт. Планируемая отмена выездных виз, как и подписанное в апреле межправительственное соглашение об организованном наборе узбекистанцев для работы в РФ будут лишь способствовать росту узбекской диаспоры.
Таким образом, построенный во многом русскими переселенцами, советскими инженерами и партработниками современный Узбекистан, население которого уже перевалило за 32 миллиона и такими темпами скоро догонит количество жителей во всех остальных странах Средней Азии вместе взятых, сегодня силами сотен тысяч своих граждан (бывших или настоящих) создает будущую Россию. И это обстоятельство, как минимум, следует учитывать в не меньшей степени, чем объёмы узбекского газа, урана или хлопка, когда вспоминаешь об отношениях Москвы с Ташкентом. К тому же последний вовсе не рвётся под российский протекторат и последовательно дистанцируется от инициированных Кремлём надгосударственных структур типа ЕАЭС или ОДКБ.
Пётр Бологов, независимый журналист