Алексей Щусев: от православных храмов до Лубянки
В 1937 году самым главным потрясением для Щусева стало предательство. Нож в спину ему всадили те, на кого он более всего надеялся, – ученики и помощники, заставившие забыть о таком понятии, как людская благодарность. Некоторых из них, пытавшихся извиниться, он так и не простил. И в Союз архитекторов Щусев не вернулся
Где гении - там всегда и злодейство. Скупые исторические справки и откорректированные редакторами с Лубянки газетные статьи и документальные фильмы не в состоянии передать атмосферу тех лет, в которые творил один из талантливейших зодчих сначала царской России, а потом СССР Алексей Щусев.
Очерки о нашем земляке-кишиневце полны неточностей, трагические события упущены, не видно человека с его живой душой и выстраданными творениями, который в свое время был оболган завистниками и ходил по лезвию ножа, заступаясь за талантливых коллег без надежды быть услышанным.
Потомственный казак, дворянин, золотой медалист Академии художеств, архитектор Святейшего синода, кавалер царских орденов и лауреат Сталинских премий, автор трех десятков храмов, Мавзолея Ленина, Марфо-Мариинской обители, гостиницы "Москва", Казанского вокзала, станции метро "Комсомольская-кольцевая" - все это Щусев, охарактеризовавший свой творческий путь как "борьбу за воплощение собственных идей".
Ни одна другая фигура по сей день не вызывает столько споров, как Щусев, которого называют также и фаворитом Сталина, забывая, что в 1937 году он чуть было не оказался в застенках Лубянки, которую, кстати, сам и отстроил.
Об этом и многом другом рассказывает книга известного писателя и историка Александра Васькина «Алексей Щусев: Зодчий Всея Руси», фрагмент из которой «МВ» публикует.
Но мы знаем Щусева еще и как зодчего «всея столицы» Молдовы,создавшего план реконструкции послевоенного Кишинева и оставившего нам память в виде двух особняков, которые находятся под защитой государства.
Лукавая неправда в «Правде»
Осенью 1937 года особняк Алексея Щусева в Гагаринском переулке совершенно опустел. И куда только подевались многочисленные ученики, еще вчера подобострастно внимавшие каждому его слову. Из всех друзей здесь остались разве что две собаки – простые дворняги, подобранные на улице.
Собаки – они ведь не люди, им все равно, что пригревший их человек объявлен в самой главной советской газете «Правде» чуть ли не врагом народа, исключен из Союза архитекторов. За обвинения в антисоветских разговорах и не такое бывает… А говорил он и в самом деле слишком много – не зря его друг Михаил Нестеров в шутку называл Щусева «болтуном». «Болтал» Алексей Викторович про то, что за такое большое число построенных церквей его причислят к лику святых, и что раньше ладил с попами, а теперь сладит и с большевиками, и что в вину Тухачевского и Якира не верит, и что большевики уничтожают старину…
Лишенный в один день всего, работы и мастерской, долгими дождливыми вечерами разбирал зодчий свой архив. Вот пожелтевшая грамота о дворянстве, вот аттестат об окончании кишиневской гимназии, диплом об окончании Императорской академии художеств с золотой медалью, бумага о назначении архитектором Святейшего Синода…
А вот и один из самых дорогих ему царских орденов – святой Анны 2-й степени. Тогда, в 1910 году, Щусев впервые в истории русской архитектуры совершил то, что до него никому не удавалось, – восстановил подлинный облик древнего храма Василия Великого в Овруче, а Николай II лично приехал поблагодарить его. В том же году зодчего избрали в Императорскую академию художеств.
А вот письма от заказчиков – великой княгини Елизаветы Федоровны, железнодорожного короля Российской империи Николая фон Мекка, графа Олсуфьева, миллионера Харитоненко, митрополита Антония Храповицкого. Почти никого из них уже не было в живых, Елизавету Федоровну сбросили в шахту под Алапаевском в 1918-м, фон Мекка расстреляли в 1929-м, Олсуфьев же ждал расстрела на Лубянке. Было от чего призадуматься…
Стройка на Охотном Ряду. Послали на прорыв или на провал?
А еще в мастерской хранилось множество его эскизов и рисунков. Репин когда-то назвал его лучшим рисовальщиком среди архитекторов. Один творческий замысел, не успев осуществиться, уступал место другому. Так вышло и с гостиницей «Москва». Вполне рядовой заказ по перелицовке конструктивистского здания обернулся для Щусева крахом всей карьеры.
А ведь поначалу он и не предполагал заниматься «Москвой». В 1932 году на закрытом конкурсе победил проект молодых конструктивистов Леонида Савельева и Освальда Стапрана. И закипела стройка на Охотном Ряду. Но рано радовались новоиспеченные лауреаты. То, что им не повезло, это мягко сказано, поскольку именно на этот год и пришелся коренной поворот в развитии советской архитектуры, а конструктивизм был объявлен вредным стилем.
А «ударное» строительство гостиницы уже идет
полным ходом, и принципиально в конструктивистском проекте изменить что-либо не
представляется возможным. И вот после уже начавшегося строительства на
его «укрепление» бросают в качестве главного архитектора кого? Конечно, Щусева.
Происходит это в октябре 1933 года. Для молодых Савельева и Стапрана,
годившихся Щусеву в сыновья, он не был посторонним человеком. Ведь они работали
в той самой мастерской № 2 Моссовета под его руководством.
Эскизы всякого рода декоративных деталей
создавались во время строительства, а не до него, как обычно бывает при
нормальной организации работ. Кроме этой очевидной трудности были и другие:
необходимость сдать объект как можно быстрее, к ноябрю 1934 года – 17-й годовщине революции, низкий уровень квалификации работников, часть которых даже
не умела читать чертежи, постоянное вмешательство вышестоящих органов власти. После неоднократных переносов
срока сдачи наконец 20 декабря 1935 года гостиница «Москва» открывает свои
двери, правда, пока для экскурсантов, среди которых был и писатель Илья Ильф,
отметивший: «Архитектурная прогулка: вестибюль гостиницы «Москва»… Поэма
экстаза. Рухнули строительные леса, и ввысь стремительно взмыли строительные
линии нового замечательного здания. Мебели так много, что можно растеряться.
Коридор убегает вдаль. Муза водила на этот раз рукой круглого идиота».
Надерзить Молотову? Легко!
В июне 1937-го на съезде советских архитекторов Щусев посмел прилюдно спорить с самим Молотовым, который с трибуны стал учить зодчих уму-разуму: дескать, самые лучшие заказы, дворцы, ведущие архитекторы забрали себе, а все, что помельче и подешевле – школы, бани да магазины – взяли и отдали неопытной молодежи. Вероятно, это был камешек в огород Щусева. Ему бы промолчать, а он возьми и скажи: «Так что же, следовало молодежи поручить дворцы?». В ответ второй человек в государстве раздраженно заметил: «Если вам не нравятся наши установки, мы можем вам дать визу за границу!»
Странно, что Щусев, человек опытный и внимательный к заказчикам, позволил себе нечто подобное. Он не мог не знать о том, как во время встречи Молотова с делегатами съезда кто-то пожаловался ему на немецкого зодчего Эрнста Мая, который с начала 1930-х годов активно работал в Союзе. Председатель Совнаркома весьма огорчился, узнав о том, что Май уже покинул СССР: «Жаль, что выпустили. Надо было посадить лет на десять!»
«Снаряды» ложились почти рядом...
Но в Воркуту его пока не отправили, сразу после съезда он выехал в двухмесячный отпуск в Ессентуки. Дальнейшая реакция не заставила себя ждать. Кто-то там, наверху, словно дал отмашку. Гром грянул 30 августа 1937 года, когда в газете «Правда» вышла статья «Жизнь и деятельность архитектора Щусева», в которой говорилось, что «за личиной крупного советского деятеля скрывается политическая нечистоплотность, гнусное честолюбие и антиморальное поведение».
Авторы сообщали, что «К своей творческой работе Щусев относится нечестно. Он берет на себя одновременно множество всякого рода работ и, так как сам их выполнить не может, фактически прибегает к антрепризе в архитектуре... В целях стяжания большей славы и удовлетворения своих личных интересов Щусев докатился до прямого присвоения чужих проектов, до подлогов».
Среди всякого рода оскорблений проглядывали и факты: «Щусев сразу же стал проявлять тенденцию к присвоению авторства. К осени здание выросло на семь этажей. Щусев за это время пришел на стройку всего два раза. Своим условием для участия в работе он поставил назначение его соавтором проекта и руководителем проектирования. Щусев ничего для строительства не сделал. Он просто поручил своим помощникам прибавить к нашему проекту фасада один верхний этаж, ненужные лепные украшения и т.п. и представил это на рассмотрение Моссовета без наших подписей… Щусев велел скопировать наш фасад, добавил к нему витиеватые детали и запроектировал надстройку одного этажа над угловыми башнями, использовав один из наших вариантов проекта… Щусев поставил на первом месте свою фамилию».
Комсомольца обозвал подкидышем
Трудно определить, в какой части каждый из трех зодчих внес свой вклад в проект гостиницы. Но после того знаменательного диалога с Молотовым на съезде этическая проблема переросла в политическую. По сути, увидев, что Щусеву указали на место, его недоброжелатели поняли, что настало время поплатиться с ним и за его успех, и за славу, и за привилегии.
Да, не зря еще в марте 1912 года после обнародования проекта Марфо-Мариинской обители Михаил Нестеров предрек: «Мы со Щусевым вступаем в полосу людских пересудов, зависти и иных прекрасных качеств человека». Ошеломленный Щусев послал было телеграмму в Союз архитекторов с просьбой защитить его честную репутацию от «грязной клеветы». Однако в родном союзе его не поддержали. Более того, назвали классовым врагом.
Затем состоялось собрание в его мастерской № 2. «Ораторы, – вспоминала одна из участниц, – те самые, которые еще совсем недавно низко склонялись перед Алексеем Викторовичем, теперь лили на него тонны грязи, обвиняя его в семи смертных грехах». Когда поток грязи заканчивался, председательствующий вставал и призывал продолжить «критику», тем более что было что вспомнить. Одного Щусев назвал как-то Спинозой, про другого сказал, что у него гарем. Третьего, комсомольца, обозвал «подкидышем». А про одного из коллег-сверстников сказал: «Он делает вид, что головой витает в облаках, а на самом деле двумя руками шарит по земле».
Всеобщим голосованием Щусева почти единогласно осудили. А все его проекты были поручены вчерашним помощникам, которых и назначили новыми авторами.
Диверсанты от архитектуры
Среди отважившихся поддержать Щусева оказалась архитектор Ирина Синева, навещавшая в эти тяжелые дни Щусева в Гагаринском переулке. Она-то и услышала от него объяснение произошедших событий:
«Алексею Викторовичу было поручено обследовать ход проектирования и строительства гостиницы «Москва». Заключение его было убийственным… Моссовет предложил Алексею Викторовичу возглавить проектирование и выправить проект. На это предложение он ответил категорическим отказом, мотивировав его тем, что он не привык работать с соавторами... Тогда последовало постановление Моссовета, отстранявшее от проектирования Савельева и Стапрана и поручавшее Алексею Викторовичу создание нового проекта гостиницы... Савельев и Стапран остались в составе бригады и получили работу по проектированию отдельных интерьеров. Когда новый эскизный проект был готов, доски фасадов покрашены и подписаны, Савельев и Стапран проникли в закрытый кабинет Алексея Викторовича и поставили на них свои подписи. Утром, обнаружив эти подписи, Алексей Викторович приказал их счистить».
Лаврентий Павлович в передовицы «Правды» не верил, он в них мандарины заворачивал
Запущенная кампания забуксовала. Это почувствовали многие. И вот по вечерам к Щусеву стали потихоньку приходить его бывшие помощники и ученики – просить прощения.
Через год он вновь был возвращен к работе над гостиницей «Москва». А выйти из круга обреченных Щусеву помог бывший студент Бакинского строительного училища Лаврентий Берия. Еще в то время, когда Щусев воплощал в Москве свой самый огромный проект – Казанский вокзал, Берия изучал архитектуру по картинкам с щусевскими постройками.
Лаврентий Павлович, в отличие от коллег Щусева, в передовицы «Правды» не верил, он в них мандарины заворачивал. Он успокоил Щусева: «Вы еще нам пригодитесь!» И ведь пригодился – построил здание госбезопасности на Лубянке.
Эта версия подтверждается рассказом сына Берии, Серго: «Мой отец был очень разносторонним и талантливым человеком, творческой личностью. В юности учился играть на скрипке… Помню, как у нас в доме часто бывал известный архитектор Щусев, отец с интересом обсуждал с ним различные проекты».
Кто у кого пиджак украл
Щусев рассказывал, как проходила его официальная реабилитация: «Однажды вечером в Академии архитектуры собралось несколько человек. Председательствовавший Веснин произнес краткую вступительную речь и предоставил слово одному из двух обвинителей. Выступление было довольно длинным и по своему содержанию мало отличалось от писем, помещенных за год до этого в «Правде». После окончания этой запальчивой речи Веснин достал из ящика стола фотографию и, не выпуская ее из рук, показал сидевшим в некотором отдалении Савельеву и Стапрану и тут же спросил: «Скажите, пожалуйста, что это за здание?» Оба ответили, что это их первоначальный проект гостиницы «Москва». «Стыдно вам, молодые люди!» – воскликнул Веснин и перебросил им фотографию».
Та самая фотография, что была показана Весниным незадачливым авторам «Москвы», изображала санаторий в Мацесте, спроектированный Щусевым еще в 1927 году! Конфликт был исчерпан. Вернувшись в работу, Щусев принялся достраивать «Москву», одна башня которой уже была возведена. Тогда он, выстроив вторую башню, по-своему, остроумно решил закрепить свое авторство.
Здание гостиницы трудно назвать шедевром, а ее «разный» фасад стал следствием политической конъюнктуры. Зато «Москва» в полной мере отразила то жестокое время, в которое она строилась. Жертвами стали и сами зодчие.
Три Сталинские премии и четвертая – посмертно. Реабилитация.
1937 год не прошел бесследно и для Щусева. Черных дней зодчий помнил немало. В 1889 году он пережил внезапную смерть родителей, оставившую его, 15-летнего подростка, с младшим братом на руках. А потом перед самым его носом захлопнулась дверь Императорской академии художеств, не пожелавшей принять бывшего «золотого» выпускника в свои объятия. А неприятие большевиками его плана «Новая Москва», когда ему устроили разнос, обвинив в «музейности» и желании сохранить памятники старины. А размолвка в 1924 году с Нестеровым, не подавшим Щусеву руки за проектирование мавзолея. А тяжелая болезнь детей…
В 1937 году самым главным потрясением для Щусева стало предательство. Нож в спину ему всадили те, на кого он более всего надеялся, – ученики и помощники. Некоторых из них, пытавшихся извиниться, он так и не простил. И в Союз архитекторов Щусев не вернулся, о чем его безрезультатно упрашивали те самые люди, кто ранее с позором исключал. Восстановили его посмертно…
Подготовила Мария БУИНЧУК