Отходная. Архангельский конфликт вокруг московского мусора имеет метафизический смысл

Под Архангельском противники мусорного полигона бьются с охраняющим стройку ЧОПом. Протесты явно имеют метафизический смысл. Мусор — вообще один из важнейших факторов цивилизации. Чтобы нарисовать гениальную картину, нужен всего лишь гениальный художник. Построить памятник архитектуры мирового значения — талантливый архитектор, хороший мрамор, достаточное число рабов и лука, чтобы их кормить. Проложить достойную улицу — уже сложнее. Помимо всего прочего нужно устойчивое градостроительное законодательство и общее чувство вкуса у всех людей, участвующих в ее застройке. Но, чтобы наладить вывоз мусора, необходимо согласие всего общества, которое договорится если не сортировать его, то по крайней мере аккуратно складывать в урны. А также эффективная работа всей системы местного самоуправления, которое организует уборку, транспортировку и хранение отходов. Дополнительная сложность состоит в том, что мусор — очень коррупциоемкая штука. Его объемы сложно измерить, а факт уборки невозможно проконтролировать. Муниципальные власти и подрядчики должны находить в себе нечеловеческие силы для преодоления разного рода искушений. Поэтому наладить нормальную систему обращения с отходами под силу только высокоорганизованным обществам. Но в нашем случае мусор помимо своей сущности цивилизационного маркера приобретает еще и духовный смысл. Ни ущемление политических свобод, ни рост цен, ни имущественное расслоение, ни что–либо другое не провоцирует граждан на акции протеста так, как это делает мусор. Потому что мусор — это скверна одних, переложенная на других. Слово "нечистота", имеющая одновременно физический ("мусор") и метафизический ("грех") смыслы, подходит нам в данном случае идеальным образом. Нечистоту производят все, но потом ее собирают и сваливают в огромные кучи, где она начинает смердеть под окнами немногих. Которые расплачиваются, таким образом, за общий грех. Как обычно, богатые перекладывают свои грехи на бедных — мусор вывозят из центра на периферию. Но мы не будем акцентироваться на этом и примешивать примитивный марксизм к нашим духовным изысканиям. Ровно год назад все с интересом наблюдали за событиями в подмосковном Волоколамске, где местные жители бунтовали против свалки, после того как ее газами отравились более 50 детей. Вне фокуса общественного внимания остались похожие конфликты в других городах. Но потом история вышла на новый метафизический уровень. Московские власти договорились с РЖД о вывозе своего мусора по железным дорогам в отдаленные регионы, и первым из них стала Архангельская область. Местные власти согласовали строительство полигона для приема столичных отходов у станции Шиес. По области прокатились небывалые митинги протеста, в которых суммарно приняли участие более 30 тыс. человек. То, что вся остальная Россия для Москвы — не более чем объект почти колониальной эксплуатации, в общем–то, довольно очевидно. Но теперь территория за МКАД приобретает новый смысл — потенциальной помойки. Поэтому местные власти, соглашающиеся принимать столичный мусор, превращаются в глазах своего населения, которое все это инстинктивно понимает, в национальных предателей. Вся российская идентичность вертится вокруг Москвы. Она — собирательница русских земель, если она за спиной, то отступать некуда, это единственная достойная альтернатива жизни и смерти в Париже. Петербург за 200 лет своей имперской истории и близко не занял в русском сердце такого места, как Москва, хотя столицей она является немногим больше — всего 300. И вот единственное, что Москва–матушка может дать окружающей ее Расеюшке, которая ее кормит и поит, — это свой смрадный грех. Это ли не разрыв скрепного шаблона.